Вова Бекмеметьев. Елешум. Пьеса
Иллюстрации: Stable Diffusion. Промпт: рис на бетоне.
Действующие лица:
ПОЧВА, она же ПРОДАВЩИЦА ИГРУШЕК
ДИКТОР
МАЛЬЧИК
МОЛОДОЙ, он же ДРОНТ
Задний план: большой экран, забрызганный грязью, покрытый мхом, изображающий ПОЧВУ. Посередине большого экрана находится маленький, транслирующий реплики ДИКТОРА. ДИКТОР мужчина в пиджаке, из волос и кармана торчит проволока, стоит возле гигантского аквариума, который заполнен мягкими игрушками. МАЛЬЧИК: верх — костюм морячка, брюки сделаны из старых билетов, взгляд потухший, собирает ракушки и гальку из таза, изображающего побережье. МОЛОДОЙ в спортивном костюме, в руках бутылка пива, прохаживается вокруг экрана, презрительно косится в сторону мальчика и побережья, плюется.
ПОЧВА:
Место действия: дикая пустая дебрь. Бр-р-р.
Настали тощие времена! О!
Пропал последний духовидец, дедушка Тиль, рассыпчатый экспонат Тальк,
эксгумат дали, старичок с картинки — исчез иночий его рычок
в стеклянном шуме телевидения.
Диктор брызгает стопкой-слюной в экран за упокой.
Идёт прерывная икота.
Рваный его рот странно дёргается, ёрзает в ТЕЛЕШУМЕ.
Он боится, что потерял последнего зрителя?
ДИКТОР:
Уважаемые, обратите внимание.
ПОЧВА:
Обратите внимание! Ратуйте и внимайте! Он последний! Следний-следний-следний.
Ратите и ратуйте! Окститесь и куститесь! Он последний! Следний-следний-следний.
Хотите и атакуйте! Хватайте и токуйте! Он последний! Следний-следний-следний.
ДИКТОР:
Уважаемые, намазываю масло вам на глаза,
идёт гроза, но размывается — гром, гром, гром.
Намазываю масло вам на глаза или маргарин.
Показано: танки на пашне.
МОЛОДОЙ (Оборачивается к ДИКТОРУ):
Баско!
ДИКТОР:
Спасибо, виктимы, что стали противнем коллективно,
а я ножом по вам — катаюсь и измываюсь, и извиваюсь.
Я большой!
МОЛОДОЙ:
Серьёзный, да. Ферзь, реально. Витей кличут, говоришь?
ДИКТОР:
Все побережье во рту моем, работает камнями,
мяукает разными тварями, тверкает задами-огородами,
дарует мне солёную похлёбку, хлебом меня не корми,
дай воспеть потасовку, совой меня не корми,
дай совершить огласовку бойни.
Возвышен брег, мой рот — гребельная штуковина,
дармовина вишнёвого цвета.
Даруй мне лососевую огласовку бойни,
и икрой орадуй меня, и оравой полукровок
награди меня, чтобы ух! — как нагрянули –
а я их проглотил.
Проглот и ил.
Рой, рой, рой окоп.
Окоп будет рекой, струящейся.
Орудия к бою!
Совы несут в когтях фаршированных дронами мышей.
ПОЧВА:
В себе держу я кости, страсти и корысти.
Мяукают — во мне — твари — во мгле.
Котятся, топчутся — на мне — моргают — совы.
Засовы стучат жалобы в чат.
Тяжелобрюхий дом стоит на мне с тысячей амбаров и — устаревает (утробно).
Бом, бом, бом!
МАЛЬЧИК перебирает камни на берегу, складывает в ведро, ударяет камень о камень.
ДИКТОР:
Гром, гром, гром.
Так, что тут у нас? Прогноз смерчей. Пойду-ка я в убежище.
Забирается в аквариум с игрушками.
ПОЧВА:
Куда-куда? Ты куда, куд? Сатана, волхвованье, чернокнижье.
Куда-х, куда-х! Ты куда, кудыка? Кудесник-недотыкомка.
Бес-в- носу! Бесова болезнь. Книга Велесова. Я те покажу!
МОЛОДОЙ:
Куда-куда! (Передразнивает). Ты кто такая? Центровая?
Я заполна, я должна (тяжело вздыхает) разрешиться.
МОЛОДОЙ:
Я исть хочу.
ПОЧВА:
Прогресс, культура, личность. Хорошо, что ничего этого в тебе нет.
МОЛОДОЙ:
Улю-лю-лю! Иди сюда, надо перетереть! Ты кто вообще? Ты центровая? Ты хоть знаешь… Я… Есть в мне личность (зажевывает слова).
Ичность, чилл, исчадие, чадо гульное в полуприсядь, присяга, гусята, СО-БА-КЕ-ВИЧ!
ПОЧВА:
Замялся, дурак, да я же ведь любя. Есть личность, но немного. Все остальное — во имя ПОЧВЫ.
МОЛОДОЙ:
Обрисуй ситуацию. Ради чего мне…
ПОЧВА:
Идея. Но это даже — не главное. Главное — обрати внимание.
Еда будет (подозрительно)? Я исть хочу.
ПОЧВА:
Конечно, дорогой. Ты все посадишь — сам. Ты подойди, скажи мне: техника покоряет природу? Ну есть немного. Все первобытные народы полегли. Но послушай — эфирная волна пре-о-до-ле-ва-ет воздух, речь доносит. Послушаешь?
МОЛОДОЙ:
Тьфу на тебя, у меня свои дела.
ПОЧВА:
Стой, МОЛОДОЙ! Или заставлю тебя смотреть. Послушай, дорогой, посмотри. Что это звучит? Современная убийственная война!
ДИКТОР:
Не слушаю! Не интересно! Совсем не обращаю внимания! Ух, теперь я в относительной безопасности. Продолжим вещанье. Генералиссимус Рейхстаг сдал свои позиции под натиском Ивана Противно. Ещё что? Картезианский глобус мертв. Эй ты, махонький. Все ветра обезврежены, старуха, больше ни звука!
ПОЧВА превращается в ПРОДАВЩИЦУ ИГРУШЕК — начинается продвигаться по направлению к аквариуму, стуча палкой.
ПРОДАВЩИЦА ИГРУШЕК:
Иду на ощупь, шоркаю, мой щуп всегда со мной –
это мой прищур, ставший рукой.
Что это? Эстакада? По звуку жевания я чувствую, что каннибал в моем аквариуме. Что это? Это плещется? Вода? Этот аквариум не для воды. Он для ветров. Да, он стоит на воде. Да, он загадочен. Но это не банный комплекс. Выйди оттуда, негодяй!
ДИКТОР:
Замолчи. Не отвлекай. (Обращается к мальчику). Ты съеден будешь.
МАЛЬЧИК (отвлекается от камней):
Но почему?
ДИКТОР:
Ну уж не из-за голода. Мы снимем репортаж с земли. Найдут свежатинку. Твои… Ты лег костьми, представь, найдут, утю-тю-тю-тю. Потом найдут в желудках мясо. Их засудят — рабочих-бирюков. (ПРОДАВЩИЦЕ). Перестань, не греми.
МАЛЬЧИК:
Я находил коней во всяком миге, во хламе и облаке, в треугольнике и в кубе, деревянных, коней, я в школу шел, но останавливался — посмотреть на цирк архонтовский вокруг, его смутят, сметут со свету, пусть, гиревая грусть ли это? Нет, смутьян, праздник, даже если болен и не доволен, уязвлен. Прими, что это? Это патология. Рефрен. Форель в реке блестит.
ДИКТОР:
Какие кони? В ручье врачебное искусство, присмотрись.
МАЛЬЧИК:
Я цирк хочу.
МОЛОДОЙ:
Безмазёвый твой выход, чикса-ботан! Заройся в анизатропной среде, зубоскалище, страхолюдище, шершавый. За твоё язвление, ерпыль ты корявый! От меня ты не дождешься слова ласкового, ты меня напрягаешь, прыгун каловый. Не ешь ничего из моего детства, оно было хорошим. Вот как взглянет на тебя Солнце, так сразу и потечет из носа! Солнце, Солнышко, Сонмишко! И тебе ли, лопуху, шавке и ослу, быть моим конеложцем? Старостью будет возница, осел, а коренник небылиц, пока не защекочут траву в чреве при езде. Ты пустозвон, клоун, носорог и калка и павиан. Были ли у тебя мозоли от подковы, не знать, ты уретра, подстилка на ступне. Были стремена? Или толоконный кобь? Но лишь снеди много вздор, чтоб нагрета в твоём мышином углу. Так! В подлой пасти. Сделайте что-нибудь с этим мальчишкой!
ДИКТОР:
Принесите этого мальчишку в его среду, оппозиционную не только по содержанию,
но и по выбору языка, вон — из цирка, из цирка, навострён — в человекоподвал, старострой,
где шквал бездомных, где брег возвышен.
Прекрасно здесь у нас на станции?
И речка с полем, и луна.
МАЛЬЧИК:
Ручей — врачебное ружье. Причмокиваю, так хочу. Хоть болен им, хоть менен, хоть манекен и дворник.
Простуда была, и отсыхание крыла,
температура, и перистое опухание,
окукливание, вытурили из дома,
выступили тупички ума, куличики,
мальчишки-мегаломаны.
Град из пластмассовых пуль — жар,
горящие неваляшки — пылающий холодец, иступленный студень.
Нордическая гордячка-температура не отступала,
и казачки-и-разбойники с шашками наголо,
и еловое-игловое наказание на теле, а Т ЕЛЕШУМ пропал,
истек сроком Иисуса, лишним градусом, соком с запахом крови,
папашки наглые наголо с запахом дистиллята, стиляги клоунады в надорванных комбинезонах, надо рвать отсюда когти, локти и мембраны.
Что я хочу сказать?
ПРОДАВЩИЦА:
Выходи, уходи! Что за? За запах! Горят леса, их пепел будет удобреньем.
МОЛОДОЙ:
Какая чушь! Чушь, чушь! Ты гнусь, гнусь!
МАЛЬЧИК:
Скажу, теперь скажу, я вам скажу: я помню запах, но другой, он отличался — молодой! Горение — ведь это старо, оно не станет… новой жизнью. Я помню купол и гортань, пылала.
ДИКТОР:
Герань купал?
МАЛЬЧИК:
Я слышу хорошо. Ты тоже это… не шути с аквариумом. Водяной. Не важно, может, горло, но слов не выходило, их не леляло, не тормошило ничего, их заморозило, заело, дармоедов. Мне тряпкой повязали лоб.
ДИКТОР:
Так невозможно, лоб — не округлость.
МАЛЬЧИК:
Ну хорошо, мне приложили… Я понял запах, его производили кони, был первозапах, богатый очень, теперь я снова чую оный в первородстве, в юродстве первенства, в юнонстве юностей, но здесь навоз декоративен, так может мы растопим печь, я хочу согреться, меня знобит.
ДИКТОР:
Как, снова? Мы слушаем, слушаем.
МАЛЬЧИК:
Земля стекает как стекло, постоянно, повезло — если слышишь это, если способен наблюдать. Я плохой расшифровщик, я много слышу, но страшно и не могу впитать, и передать. Вот кони, они стояли на арене, потом пришли солдаты, их бремя убивать. Плюшевые морды медведей, в руках штыки, коней — колоть. И я представил, что кони деревяны, что нет, арена не есть яма, где коням умирать.
ДИКТОР:
Ты хотел поскакать, поскачок-простачок? Ууу, придурошный. Прости! Милый! Это не я! Они меня пытают, что твоего коня.
МАЛЬЧИК:
Мой конь здоров.
ДИКТОР:
Он деревянен.
МАЛЬЧИК:
Таков его норов… Но он здоров.
ДИКТОР:
А если плюну — пожар организую. Ой, как плюну! Я нефтяной барон. Я нефть иной. Иное нефти. Я ханство, а ты тьфу, ты знаешь сколько мы коней зажарили? Потом пожар пустили по степям, и мучали людей, и приглашали глашатаев, для вынесенья приговоров, и снова гадов жгли, и гадов, и людей, коней и гадов, и людей.
МАЛЬЧИК:
Мой конь был деревян.
ДИКТОР:
Заладил, но так-так. Был конь. Почему не есть?
МАЛЬЧИК:
Я в наблюдении узнал, что он всего лишь есть заслон для Радости. Пустая декорация.
ДИКТОР:
Пустая, не с мясом, как пирог?
МАЛЬЧИК:
Пустая и растаял я. Прошла зима, пришла весна. Я как совёнок — ношусь по лесу. А деревянный конь — лишь призрак леса.
ДИКТОР:
Так-так, привиденческая кора, как изволите выражаться? Бок зверя, он к тебе прильнул?
ПОЧВА:
Мой сынок?
МАЛЬЧИК:
Возможно, теперь я отошёл, я в шоке был, я говорил, да что — слагал, а так — я ведь улиточка.
ДИКТОР:
Ты съеден будешь.
МОЛОДОЙ (просыпается):
Кто о еде? Я исть хочу. Ты чего здесь рыскаешь? Я тебя ногой придавлю, как будешь тогда выражаться? Не рыпайся. Ой, придавлю. Тоть ты этакая, бульварный выспрасток, токучий Агамемнон, сиреневенький. Раком придавлю тебя. Я тебя задом задавлю. Ты нехорош как Вельзевул!
МАЛЬЧИК:
Лежу, считаю дни.
МОЛОДОЙ:
Молчи. Я знаю, что ты взял, взял клад, а что такой счастливый? Ты на мне весь век рос что ли? Ты не видел ныта, сынок, я ж не катил в песке потолок, ты же сам и мечтатель, но равно, блудный Сын — тебе головой курицы шебаршат в ведерке, где первородная жижа, где говношутовки жабрами набивали себе брюшко глюкопометом драконов, где пена клюва и вечнозеленые вздрючки. Надуть твой трехморный взор к делам ровным, взять свою прокисшую плоть и подтянуть шпильками к настоящей форме! Он нехорош как Вельзевул!
МАЛЬЧИК:
Они распилят их на аккуратные бруски. Не мог я слышать зовы плоти, я говорил уже — болел.
МОЛОДОЙ:
Заткни себе уши, ядреный боров.
Дознаться до волыни тебе, гвоздодер.
Разомкнуть очи, бронетранспортер.
МАЛЬЧИК:
Так, я представил, пошла работа, но потом увидел как конферансье резко на арену выполз, на руках, а ног и не было как будто, лицо его перекосило, и некрасиво было то, его лицо.
ДИКТОР:
Мучительно осознавать, что цел остался?
МАЛЬЧИК:
Но их… Разбили.
ПРОДАВЩИЦА:
Вода стекала как стекло, вниз, к другой воде. Ещё один этап. Как стать млекопитающим? Эй, мальчик, ты сочувствуешь, достань моих из ямы. Куда он побросал их. Питомцев.
ДИКТОР:
Молчи, темнота деревенская. Мне не страшна вода, я как губка, впитываю. Торговка занюханная. Что ты рыщешь-ищешь, нюхачка? Игрушки? Тут твои питомцы, тут, они потеснились. А некоторые повеселись.
ПРОДАВЩИЦА ИГРУШЕК:
Рано — тебе я говорю. Не морочь голову молодежи. Нет никакой устойчивости в земле. Скажи мне, кто я тебе?
ДИКТОР:
Явно не работодатель. Прилипала!
ПРОДАВЩИЦА ИГРУШЕК:
Я мать, матушка, матка, Мариам, Тамара, Мара, хмарь, мама, мамка, аммиак, магний, магиня, птица Маговей, махаон, мать, тьма, магометанка, нет, мать христианская, мигалия, мгла, матка,
Иммакулата, Матриарх, матрикул матриархата, триарх, архонт, рхо, хоровод.
ДИКТОР:
Стоп, а как же кони? Кони — могучее событие. Бруски вылавливал глазами.
ПРОДАВЩИЦА ИГРУШЕК:
Я мать, матушка, матка, Мариам, Тамара, Мара, хмарь, мама, мамка, аммиак, магний, магиня, птица Маговей, махаон, мать, тьма, магометанка, нет, мать христианская, мигалия, мгла, матка,
Иммакулата, Матриарх, матрикул матриархата, триарх, архонт, рхо, хоровод.
МАЛЬЧИК:
Я был в цирке последний раз, когда был болен.
Болек и Лелек во мне,
Фрекен Бог во мне,
бок большого поломанного зверя-автоматона на мне как привиденческая кора.
как поведенческий шкурный интерес — в каждом из нас — как провиденция провинции.
ДИКТОР:
Как примиренческое?
МАЛЬЧИК:
Поллитровый полтергейст в ушах — Т ЕЛЕШУМ,
мамка — Мальстрём, папка — мошиах Т ЕЛЕШУМА,
кровиночки стоят на ушах, шалаши с варевом на побережье,
жь-жь-жь.
ДИКТОР:
Ой, как противно!
АП-ЧИХ!
МАЛЬЧИК:
Мал Чих, Мал Чик Ножа — мысенок на побережье, побей-и-режь.
Чук и Гек, Чудь и Грех.
ДИКТОР:
Внимание! У нас есть сообщение!
Два потока существуют параллельно, полнокровный и жизненный, и этот –
человекосвиней, неосведомленцев, сволочей, емель ЕЛЕШУМА, младобесенят, маскотов раскола, молчащих пасынков страшной мачехи, миазмов волчьей зимовки, звонарей золотарни,
парней с пиалами в изнеженных пальцах, падальщиков и цапальщиков, адописных хлыстов, гаремных прохиндеев, волосатеньких кочубеев, дегенеративных чуланщиков,
стозадых волынщиков и хряхтельщиков.
Слепые души, во власти импульса бессознательного.
«Можно ли улучшить миллионы известных и неизвестных негодяев, доносчиков, клеветников, отравителей сердец, завистников, клятвопреступников, интриганов,
духовных и физических паразитов, которых давно уже похоронили?»
«Четкость расстановки персонажей, нужная для быстрого и безошибочного различения
добра и зла».
Всего этого нет!
МОЛОДОЙ:
Как нет?
ДИКТОР (Рвет на себе волосы):
НЕТ, НЕТ, НЕТ.
И этим заражён и я!
МОЛОДОЙ:
Не наговаривай, мужик! Эй, тигр-лев, прежде хвори одолев — будет представление.
Давай посидим, выпьем.
ДИКТОР:
Довольно притворяться!
Поэт-мальчишка — ты ещё мальчишка,
ещё щекочет лишко твои лапки: «будь попроще».
Я твое хищное ещё: будь проще.
Будь попроще, будь про проще.
Я про, про-тив прогресса, про,
ты выйди в поле,
встань под громыхающей луною.
Отринь свою простуду.
Выпей-ка с луковой шелухой молока.
Не быть марионеткой в руках загадочного куколь-ни-ка!
Ха-ха.
Ты говоришь что-что?
Что у тебя температура?
Будь под сияющей луной фигурой символистской — дурой.
Ты говоришь: папашка. Ты посмотри на пташку!
Да под сияющей луной. Ха-ха, фигура-дура.
МАЛЬЧИК:
Не знаю ничего. Ручей — врачебное ружье. Причмокиваю, так хочу. Хоть болен им, хоть менен, хоть манекен и дворник. Дворники с накладными бородами, владельцы театра марионеток, те, что посолидней — театра манекенов, дворники с прожаренными носами, приходящие из теплых стран, на своих двоих, завистливые, непременно скажем мы, комнатные ксенофобы, да что вообще мы знаем о профессии такой: чему завидуют они. Куску, краюха. Олошаженным, конестремительным, исполнителям трюков на деревянном загривке. Навечно это место занимает обезьяна. У обезьяны всего четыре лапы. Морда ее похожа на маску, одну из тех, что раздает, издает диктор. Обезьяна притворяется тигром, во тьме.
МОЛОДОЙ изображает обезьяну. Прикладывает маску к лицу.
ДИКТОР:
Тентажиль, уймись, одно я знаю точно, у тебя пожилая душа, ты даже не сможешь стать бунтовщиком-пуншевиком, который того и гляди не пойми как взбрыкнет. Сыграем в игру «Кто ты будешь в обществе?»
МАЛЬЧИК:
Стоп, разум с разумом говорит, уважаю, от того-то расскажу, выложу закулисные данные для столоверчения и повинюсь усердному вопрошателю. От того-то заболел, что проказничал, притворялся наипервейшим вещуном, попевателем силабусов, попечителем чужих бус при силосной буче, согбенным соловушкой, больным-прокаженным, а сам втайне жил егоза на широкую ногу, ботинки не жали, шнурки тянулись в приличные дали, дела шли своим чередом, чердачный телевизор работал непреклонно круглые сутки по вечерам притягивая птиц — этот лета беспечного образ носил при себе как талисман, преисполняясь счастья и согреваясь.
МОЛОДОЙ:
Шелудивая шкура, отвратительный отпрыск, обитатель бедлама, гусь на откорме, шакалий шкаф, задопуз, пузоград, мурлыка-кастрат, взалкавшая фобия, слизевой лилипут.
МАЛЬЧИК:
Я Осиянное сознание! Надежда на Удлинение дня — был май, и мы приехали в Город, пыль шла по городу как карнавальная дама, мыли и белили деревья, автомобили же уже стояли нарядные, парадные. Кроме облачного талисмана была у меня при себе книжка с картинками, азбука, где произошло уютное заселение обучающими типажными персонажами, смотря на их беспечность не хотелось учиться. Отправиться в цирк? Быть соблазненным речами пройдох и отправиться в цирк, в тот самый балаганчик о котором был на наслышан, но никогда не бывал. Бывал лишь на представлениях кочевых балаганов, с вечно пьяными, разноцветноштанными клоунами и заболевшими, потасканными зверьми (удача, если покажут обезьянку, а то обычно бывали собаки). Обезьяна сидит среди руин с иссохшим фруктом. Это её родина. Что такое родина, Родина? Сознаюсь, я обознался изначально. Руины — всего лишь фотообои. Я знаю как никто другой, я вырос среди руин. Вот руины кинотеатра, где бабушка работала билетёршей, куда свозят по каменистой-колеистой зашибленных пацанов, этаких пупсят, со всей округи умирать. Перед смертью им показывают Александра Невского Эйзенштейна, чтобы напоследок ещё раз преисполнились любовью к Родине. Обезьяна располагается на жердочке в аквариуме. У ее ног шахтерская каска, полная изюма и вшей, такова обезьянья кормёжка.
МОЛОДОЙ изображает обезьяну.
Почему я вспомнил эту обезьяну. Фотография: я в блестящем пуховике, флуоресцентном, обнимаю обезьяну. Она реагирует спокойно, ест себе блохоизюм, шурудит лапой в насекомо-фруктовой всячине, вот-вот доберется до гадкого остаточка. Оно что? Фотография сделана, фотограф отгоняет меня. Я плачу, я не хочу уходить, я хочу угодить выдающейся цирковой личности (!), сидя на подстилке из золотой соломы, пока там ещё не завелись таракашки, я тянусь к обезьяне, она угрожающе шипит, раздается звук сирены, затем рев тигра.
Звук сирены, рёв тигра.
Такие вот страстотерпия… Руки больше не слушаются. Как думаете какое применение я им нахожу, оправившись от тревоги? Один вид тревоги воет, другой набрасывается в темноте, стремясь пожрать нутряного воробышка — «пожалуйста, сделайте светила» и так далее, и тд и тп. ТП — тигр-практикает. ТП — тупица-паникер.
МОЛОДОЙ:
Эй, паникер, видели такого, поди-к сюда. Я же к тебе по-братски обратился, отойди, не мешай, не видел — я работаю? Чего выпучил гляделки, ты не видел? Раззявил свое болтало? ты ещё взял, ты зачем взял? Я ем это, а ты взял. Я исть хочу. Я это сторожу, а ты взял. Я даже над этим чахну, а ты взял. Теперь не двигайся, лежи, куда-т пшол? Кудах, кудах, кудах-птах.
ПРОДАВЩИЦА ИГРУШЕК:
Что ты его слушаешь, ты же видишь, что никакая это не обезьяна, он тебя дразнит, продолжай, хрупонький мой, дай тебя потешкаю, дай тебя потискаю, мю-мю-мю, ути-пути, милмой!
МАЛЬЧИК:
Я попытался возмутиться, позвать маму, но что выдал мне фотограф? Протомультипликационную книгу, где на каждой странице по еле-еле отличающемуся тигру. Вот тигр на скалистом острове, охотится на сирен. Его зубы вгрызаются! Вопли сирен, голоса ещё смертоносней, в книге этого нет, но я представляю, иной порядок зыбится. Снова тигр. Он появляется не сразу, сначала проглядывает его пасть, его пасть в темной подворотне, темная пасть в кожаной куртке, от клыков отскакивают пивные пробки, тигр, кусачья молодь, имеющий при этом что-то от владетельного князя, решил отведать пива перед охотой.
МОЛОДОЙ изображает тигра.
Мимо идёт дерево, даже не дерево, а мимоходный кустик, доходяга. Темный кус против каждого да-как-он-смеет, подкормка на кладбищенской почве. Тигр проглатывает упаднический кустик и выплевывает. Гадкий осадочек. Жидкое дерево. Капля дерева. Дерево в жидких экскрементах тигра. Он обращался к врачу после ристалищ.
ПРОДАВЩИЦА игрушек намазывает лицо грязью и превращается в ПОЧВУ.
ПОЧВА:
Дайте же мне глас, возглас, возгласие, возмущение, отмщение, прощение, прорастание, растительность, нательность как напоминание вам. Землицу поместите в тряпочку, ну, и отправляйтесь в странствие или на войну. На войну-странствие. Вечное противостояние моряка и крестьянина. Моряк — всегда пират, он занят непрестанным хожением и хищением. Дай дураку лопату, и та станет веслом. Войны порабощают мир человеком. Он несётся как ошарашенное и страшное (но изнуренное) перекати-поле, усеянное, ох, лютыми штыками, ножами, лезвиями. Усеянное веслами. Нет разницы здесь между сушей и морей. Что для солдата — могила, то для моряка — необитаемый остров.
МОЛОДОЙ (изображает переход от обезьяны к человеку, когда говорит слово ПОЧВА хлопает в ладоши и смеется):
Я понял ПОЧВУ, пацаны. Я просёк фишку! Она центровая. ПОЧВА — это и материальное, и духовное, которое познаётся и которым ты обладаешь. ПОЧВА — это и ориентация в местности, где находятся люди с максимальным количеством связующих. Не зная ПОЧВУ, ты оказываешься в положении человека, попавшего в незнакомую ему цивилизацию, беспонтового фрегала, который не может назвать то, что его окружает и не может вступить ни с кем в контакт, так как не знает языка, который всегда является частью почвы. С точки зрения психологии это то, что делает тебя по настоящему уверенным, крепким и твёрдым. С точки зрения философии первостепенный источник знаний, которыми ты мыслишь. При помощи почвенной ориентации ты познаёшь, кто твой друг и враг, и главное, с чем тебе следует бороться и к чему стремиться, чтобы… (Кричит). УБИВАТЬ! РАСТЕРЗАТЬ! РАСТОЖДЕСТВИТЬ РОЖДЕСТВО! УКУСИТЬ ПОЛЁТ КРОША! БЛЕСТЕТЬ НА ПОЛНЫХ НОГАХ! ПОБЫТЬ БЕСПЛОТНОЙ БИОМАССОЙ СРЕДИ ЗАРОДЫШЕЙ! (Обращается к МАЛЬЧИКУ). ЗАКУТИТЬ В ВОЛОСОК, РАСКУТОК И КУТЕРЬМОЙ ХУТОРКА ТЕБЕ ПО ЛИЧИКУ, СИЗЫЙ! РЖУНИМАГУ, РЖАУРАДАР! В ПЫЛЬ И ПРАХ! Потому что в точке, которую обозначает слово «враг», скрывается секрет, заставляющий поверить в определённую идеологию. Сегодня мало таких, кому понятен этот смысл. ПОЧВА — реальные слова норы.
ДИКТОР:
Раздолбать, растерзать глобалистскую кодлу!
МАЛЬЧИК (истерически смеется, потом плачет):
Ура! Все ради одного — похоронить в земле в порожний час, сложить остатки и останки на кладбищенские санки, превратить в темноту, в чернь, в угольные прекрасности, в важнейшие антрацитовые страты, в мелкоизмельченную геологическую массу, все ради одного, чтобы тебе предстать перед землёй с любознательной киркой и пытливой лопатой, морща лоб и междбровие погадать: что там внутри, где живут подземные челюсти? Внутренний мрак материи. Черный шок, шоколадный сумрак. Воля к разглядыванию — подношение подкошенного, церемониально бережливого. Крестьянин? Нет, возвышенный конь неземной Посейдона, шебурша в сложносочиненной воде, вздымает горные закрома.
ДИКТОР:
Малыш, наш неразвитый друг, не слишком ли ты умствуешь, кем возомнил себя ты? Борцом с негодяйским безбудущьим? Есть предвзятость, мол, нас не перекормишь милосердием, аминь, мы слишком сыты, и вид имеем при себе особой желчи, когда от пресыщения в потоках тошноты её спускаем в реку, откуда пьют угнетенные. А ты, значится, ничего общего с материально-мусорным миром иметь не хочешь. Общее! О том и речь! Угу-угу, гу-гу-гу. Парень, эй, поосторожней с ухмылками. Ты принадлежишь к сообществу? Вы — угнетенные. Мы разве обиратели? С заботою об обитателях, напротив. Что? Ты проклят индивидуально? Не слышно нам, подойди, милмой, неразумный герой, ближе. Что-что? Что ты такое есть? Человек? А может быть человеческий экземпляр без приличных часов и одежи, взъерошенный, всклокоченный, скособоченный, нет денег сделать приличную стрижку, нет денег на долгодлительную интрижку, нет денег на носовой платок, чтобы как следует высморкать нос, туалетной бумагой не пробовал воспользоваться? Всего лишь человек без кожи? Ногти обгрызены, царапистый тигрище, стоптанные башмаки в грязи и пахнет от тебя не приличным парфюмом, а кошачьей мочой. Приличие — вот что главное. Приличие — это стоицизм. Времена тяжелые, а что поделаешь! Ты небось считаешь себя пессимистом? Но тебе претит общество и общее благо! Ты оскорбительный элемент. Ну-ну, остынь, знаешь, мы тоже пессимисты в своем роде. Просто предпочитаем смотреть на темные времена, на новую, как ты речешь, ревёшь, да что ты несёшь, так-с, на новую Треблинку из шикарно меблированного грота. Пессимистично мы мыслим природу человеку. Что требуется человеку? Ну, не мычи, а мысли. Че-ло-ве-ку! Нет, не глушь и всеобщее запустение. Развлечения, отдых, семейственность. Удивишься, если скажу, что мы подстроили твою поездку в цирк. Необходимо преодолевать болезни ради ценностного, ради всепронизывающего общения, ради всеобщей коммуникации, ради единения, ради праздника, в конце концов. Ты хочешь быть одинок, как туалетный ёршик, превращать наших славных породистых коней в продукт недальновидных горячных грез. Нет, не гнезд. Со злобой нужно расправляться легко и непринужденно, в рамках приличия. Подойди, милмой, неразумный герой, возьми маску. Будешь злобу копить — рак заработаешь. Надень-ка маску. Посмотрись в воду! Видишь какая яростная! Поприсядай. Разведи руками. Станцуй.
МАЛЬЧИК выполняет приказания.
Вот-вот. Но сильно от поверхности не отлетай. Теперь ты чувствуешь связь с землёй! Глаза осмелели, пальчики на ногах задергались, шкурка затрепетала. Человек, есес-сно, просим прощения, естественно тварь ещё та, все ещё примитив, все ещё мумбо-юмбо, коленнопреклонитель, падальщик, только потом стропильщик, лествичник, высящийся в сводах. Ему для хорошего самочувствия, благоразумного воспарения и мирного существования нужна твердая почва под ногами — только тогда… опьянение действием! Только тогда статусное состояние благодати — поедом есть умозрительного тельца. Только тогда, милмой, только тогда.
Звук захлопывающейся ловушки.
Попался, ага! А теперь посиди подумай, дурачок, покумекай, чудило.
МАЛЬЧИК:
Я, конечно, привык жить в телефонной будке, вывезенной на свалку… Конь, конь, конь. Теперь я заперт, взаперти. Но я не буду — в слезы. Со мною мысль о коне. Конь, конь, конь. Что я наговорил — такого? Такого-растокого. Я забыл, что не доверяю людям, распоясался, расплясался, разнежился, попался. Горе мне! Увы мне! Приверженцу внутренней жизни. Пусть же придет тигр и растерзает. Тигр! Тигр! Тигр!
МОЛОДОЙ изображает тигра, подкрадывается. Потом неожиданно бьёт себя по лицу, поглаживает бока, достаёт перья, превращается в ДРОНТА.
Тишина. Видимо, и диктор спать ушел.
ДИКТОР храпит.
Какой же он мелочно-здоровый, а говорил о пессимизме. Ау, утрата автономии! Ау, кто-нибудь слышит меня? Ау, я ранен, нога в капкане, нога теперь хромает, генеалогическое древо теперь подрублено!
ДРОНТ:
Я, древний, здесь, я слышу тебя.
МАЛЬЧИК:
Кто ты, дорогой?
ДРОНТ:
Я древний и воскрес. Знакомые заклятия не к месту?
ДИКТОР (шепчет во сне):
Конвенциональная мудрость, коллективная дезинтеграция, дисфункция традиционных идей и ценностей, нематериальный актив, статусное состояние благодати, дисфункция…
ДРОНТ:
Скажи: все же хорошо тут быть. Ветерок от реки, небезучастные, в частотности обильные, разговоры, уроки «цок-цок». Поверь: если и заперли, то ненадолго. Мальчику нужны покой и тишина. Сейчас тишина. Нужно поразмыслить.
МАЛЬЧИК:
Что мне теперь буквально голову ломать?
ДРОНТ:
Но сейчас тишина.
МАЛЬЧИК:
Нет, в цирке меня не привлекли клоуны и акробаты. Что нравилось из подобного? Однажды к нам приехал бродячий цирк. Караван карнавальный. Ещё до, до встречи со злополучной обезьяной. Я пошел, я сел в кресло. Человек зашел на сцену на руках и ногах одновременно, выпятив живот, обряжен в какую-то малицу, шов посреди живота, на животе руки друг на друга наложили два самоеда. Человек дергался, а самоеды боролись. Потешно было, очень смешно. Я тогда подумал, что и у меня есть где-то такой шов. Сначала умозрительная детонация в Музее настроения, а потом физическое ощущение — взрыв мерзейшего.
ДРОНТ:
Где-где?
МАЛЬЧИК:
На животе или на спине. Я не так уж целостен в своем одиночестве, значит. Во мне борьба. Залязгало, заскрежетало. Внутри шарахается, шастает ублюдочное, проволочное перекати-поле. Я не дурацкое овощное вещество, которое может лишь спать и наблюдать (блюсти отнюдь не по-снайперски, не бравым солдатиком). Потом я подумал об этом уже в городе, когда наблюдал за конями. Что-то во мне захотело их уничтожить, раздолбать, растерзать.
ДИКТОР:
Раздолбать, растерзать глобалистскую кодлу! УНИЧТОЖАТЬ! УБИВАТЬ! РАСТОЖДЕСТВИТЬ РОЖДЕСТВО! УКУСИТЬ ПОЛЁТ КРОША! БЛЕСТЕТЬ НА ПОЛНЫХ НОГАХ! ПОБЫТЬ БЕСПЛОТНОЙ БИОМАССОЙ СРЕДИ ЗАРОДЫШЕЙ! ЗАКУТИТЬ В ВОЛОСОК, РАСКУТОК И КУТЕРЬМОЙ ХУТОРКА ТЕБЕ ПО ЛИЧИКУ, СИЗЫЙ! РЖУНИМАГУ, РЖАУРАДАР! В ПЫЛЬ И ПРАХ! УФ!
А коней ты оставь, возьми коня в ум как в постельку, возьми узду как петельку на крючок, крючок-червячок, а ты гляди, я докатился до антропоморфизации врагов. Пока вас слушал и дремал докатился до самонаблюдения. Пришло развитие навыков рефлексии, получение опыта общения в безопасной среде, развитие ответственности, авторской позиции в жизни и готовность ее строить с опорой на ресурс. Я оказался в пространстве глубокого и искреннего общения. Оказывается, у меня есть внутренний мир, в котором необходимо затвориться. Таким образом избавлюсь от страданий, начну осознавать страдание как нечто неприемлемое для себя. К каждой новой стадии развития человечество идет через боль. Через невозможность прежнего бытия. Но есть препятствие! Акедия — самое тяжёлое испытание, которое ждёт человека, вставшего на путь духовной жизни. Это испытание, в котором он вынужден столкнуться не с внешними искушениями, а с самим собой.
«Бес уныния, который также называется "полуденным", тяжелее всех. […]. Прежде всего этот бес заставляет монаха замечать, будто солнце движется очень медленно или совсем остаётся неподвижным, и день делается словно пятидесятичасовым. Затем бес [уныния] понуждает монаха постоянно смотреть в окна и выскакивать из кельи, чтобы взглянуть на солнце и узнать, сколько ещё осталось до девяти часов, или для того, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого из братии. Ещё этот бес внушает монаху ненависть к [избранному] месту, роду жизни и ручному труду, а также [мысль] о том, что иссякла любовь и нет никого, [кто мог бы] утешить его».
Страшный страх на меня напал, мандрагорой на мангального человечишку, что этим хочу сказать? Тем что и я проживаю жизнь спальных районов, балакаю тихонько по вечерам с другами, а иногда и громко — громко я сказал! Работу, знаете, мою обсуждаем, как я выволакиваюсь на продуваемое всеми ветрами, братьями ерепеньевыми, побережье, залезаю в стеклянную коробку и начинаю трансляцию. Начальство, знаете, обо мне давно позабыло, сам себе предоставлен, что ледостав на Совином ручье. Ручей-то у нас большой, ого-го-го. С молодежью приходиться общаться, знаете, вы только на этого посмотрите выкормыша, мышь-жирную-камышиную, с молодежью, значит, общаюсь, безнадёгу растягиваю и раскатываю, что ваше тесто, а потом репортажи леплю. Игрушки-зверушки-побрякушки, знаете, эти, те ещё соседи.
ПОЧВА:
А ты знаешь откуда здесь игрушки?
ДИКТОР:
Ох, откуда, мать?
ПОЧВА:
Это дочурок моих, преждевременно усопших.
ДИКТОР:
Каких-таких дочурок?
ПОЧВА:
Павленко Татьяна Михайловна (1957 — 25.07.1971), Павленко Ирина Михайловна (07.25.1960.1971), Павленко Елена Михайловна (1964 — 25.07.1971). Давно здесь лежат, да. А игрушкам хоть бы хны.
ДИКТОР:
Какая трагедия могла унести жизни столь юных созданий? Что могло случиться? Страх меня берет, мать. Что ты такое говоришь?
ПОЧВА:
То я и говорю, что гумусом на моем языке, откуда все твои трансляции думаешь.
ДИКТОР:
Откуда?
От страха.
ДИКТОР:
А страх от чего?
ПОЧВА:
От мертвецов. Мы ещё до солдатиков не добрались. Аквариум-то на чем стоит?
ДИКТОР:
На чем, мать?
ПОЧВА:
На солдатиках.
ДИКТОР:
Ужасти, антиквариаты сплошные, как жить-то теперь, как куковать, как валовый продукт давать, как вертеться, как теплиться.
ПОЧВА:
Еле теплишься ты уже мил человек. Ещё черви у меня есть.
ДИКТОР:
Нет, замолчи. Расскажи лучше о конях, мать.
Что-то ты ласков стал, мил человек. Может я вовсе пасть, а не мать.
ДИКТОР:
Мать — сыра земля ты, от тебя и кормимся, сразу не признал.
ПОЧВА:
Солдатикам моим сколько лет как думаешь?
ДИКТОР:
Эх, заладила, сколько, мать?
ПОЧВА:
А вот сколько: челядь фонарей, туманные феномены, выпадающие из каждого контекстуального окна гладкой костяной книги, залихватская накипь волшебного подземного клубня-сердца — таковы мои кони. Моцартово дыханье поседевшего костоправа на ангельском троне, превратеый почерк теогонического посетителя непрестанно, веково, кивающе прихорашивающейся прах-девы, необъятные стилусы-чесалки кровопролитной победы-ябеды остывают на языках иерархов, а челядь, что челядь, заколачивает рты стрекозами летающих гвоздей — таковы мои черви. Циркули бесчинств, нагие гунны барабанных перепонок, отряды хвостовзметателей и степная корысть напополам с сытной карамелью, непотребные немецкие танки в светлых платьицах июньского дня танцуют на опушке танго и гаснут в противоречиях хтонической управы доблестных циркачей-батыев, таковы мои кони, таковы мои черви.
ДИКТОР:
Матыев! Мать, матушка, матка, Мариам, Тамара, Мара, хмарь, мама, мамка, аммиак, магний, магиня, птица Маговей, махаон, мать, тьма, магометанка, нет, мать христианская, мигалия, мгла, матка, Иммакулата, Матриарх, матрикул матриархата, триарх, архонт, рхо, хоровод.
МАЛЬЧИК (встает на стул):
Дорогие зрители, представим, что я в цирке,
где
Господень конь — толковательная система координат,
тигр — загребущая маргиналия со светящимися глазами-прорехами,
но иногда в шаре, на ветке — фактически страшное — ошарашное –
звень деньской — зверь с колокольцем на шее — отобранным у коня –
отражатель сирен — локус страха — аховый гигант — пастью-гибискус –
не без укусов кем высеян, кем высижен на дороге — в цирк? –
чувствовать ветку, а ей того хуже рядом с сжиженным деревом
недолголетия — глаголющим: снижаться, сражаясь с креплением –
семя в капле помёта — жидкое сражается с пределом одеревенения –
тело — рождение — Радости — размером со слона словно ловит вериги –
рэкетирство репетирует конь деревянный — облако нанизано на него –
как падение на — Пизанскую башню — нега? — все начинается утром — начхать –
мальчик и тот — деревянный — заклинивший пластилин из листвы, заклинательный;
мальчик и вот — повешенный на возбудителе шагомера,
распятый в неотличимости лычек,
воскрес — иди дальше
«да спасут тебя небеса от грабителей»
Сделайте тут светила, пожалуйста –
дети проходят — зыркают — мимо — колючей проволоки,
что будто — зверья — изверговая линия-шерсть города-призрака –
Что ещё страшное? Деспот — за праздничный столом.
изумруда изо мрака… — был утролом, щенячье-щемящее время, чтобы поднять эту лапу –
опухолевище, туловище пополовинить, дать туше взобраться на маяк одинокий –
о, точно! — мой родственно дальний Пиноккио на острове развлечений-отучений –
на мне чучело тучное — разлетается словно икающий конь в облаке променадном –
эта болезнь, да, эта болезнь и награда насупившаяся — нога голая — стопа года на
иступленное наступление — врать, что конь деревянный пророс
среди повседневной рычальни с плевками на взрывных –
боль истребителя рыхлого — дворника временный древостой,
скульптура из ретушированной плоти, реинкарнированный или интернированный
ваш искусник ворошить, прихорашивать — а ты, кажется, научись наблюдать
с благодарностью дателю — минуточку, пропаганда или апгрейд
повелителя эмоций — царский колоновидный или конический конь –
он уже большой! — снимите шляпу с полями широкими как проспектное дело –
после ристалища ночи весь всполох сложил свои полномочия –
узорчато-хохломской — лежал в развалинах — теперь –
парии планировали на облачках — огибая преграды и препоны,
превозмогая вес своих когтей — коней? –
есть ещё силы вскричать «иго-го-го»! –
гоп! — из структуры коня извлекают сальце Радость –
чуют сразу — бешеный темп подначки набрасывают на
облако, что пока что ревмя начальствует — и есть — стол
для утреннего повелителя эмоций, остов острова
развлечений, дальний аттракционовый аванпост
сопротивляющихся ростовых радостных, тысячи их,
вытаптывают-вытанцовывают подписи на земле,
(тысячи на кончике, на игле — и на штопке ума — и на шторке ума –
— и навязаны на флагштоках слова — рассерженные сути тысяцких)
утопая в дожде хорошем (не иглометателе метрополиса),
укутывателе фантасмагорических гордячек, на головах
у которых птенцы «цап» в величественных бобовых стеблях –
выращивается облачное царство
пансион истомы — икота доктрины — отставка медленного генералиссимуса планеризма –
дельта, водно-паучьи вихорьки-прихоти Тиамат — теперь вертолетный взгляд –
россыпь аварий во время семинара по анализу долговечности –
по крайней мере по травмам можно сказать, что писать стал отрывисто,
от жажды посещал виадуки, диво, диво, утром заглядывал к дворнику (кивком,
понижающимся гип-гипом), так называл окружающее пространство –
метаморфозы стрекоз в аэролайнеры — лениво в вышинах — и утром лениво
заглядывал к дереву –
так называл окружающее пространство на излетах одухотворения,
планеризма дателя, вспоминал округу спаниеля,
испанского ритма превращения молитвы в родник,
к которому повадились водопоклонники
с подорванным здоровьем,
с разорванными облаками-лепешками в зубах
утробоговорящий шершень!
удобоваримый шелестень!
дубовалимый шествень!
воитель в шерсти шума!
«ДА СПАСУТ ТЕБЯ НЕБЕСА ОТ ГРАБИТЕЛЕЙ»
ДИКТОР:
«ГРАБИТЕЛЕЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ».
