Кадр: тонкая белая труба с облезшей краской, отбрасывающая тень на кирпичную стену, бледно-жёлтую, свежевыкрашенную (едва прикрывающую своей желтизной антропоморфные труды валовой интеллигенции и анархиствующих патрициев), и одинокий (с точки зрения антропоцентричного одиночества) воробей, залихватски скользнувшая к левому крылышку фуражечка с жёлтенькой ленточкой (так и до Елены Генриховны недалече!), будто норовящий сострить по поводу того, во что фотограф (иня) принимает решение облачиться сегодня…

Кадр: пачка из–под молока, 2 с половиной литра, некоторое время продремавшая в недолгоиграющем сугробе второй половины января 2021 (как может сугроб быть «недолгоиграющим», обладая с тем свойствами отысканной за товарищеским гаражом пластинки, однажды прослушанной в присутствии дотлевающих папирос, сжимаемых четырьмя искусствоведческими пальчиками?), то бишь утерявшая форму, так что в сумеречный час могла бы быть принята за сброшенный непоседливой ивой (непризнанный провинциальными скворцами) скворечник; и тёмно-коричневое бревно, покровительственно возвышающееся над обмякшей полиэдрой, похожее на те ,что выносятся, как минимум, морем (океан, конечно, куда надёжнее в деле Гуссерлиады), неизвестно откуда взявшееся на берегу реки, укрытое коркой снега, — мёртвая псина, каковую, оттащив к обочине, прикрывают картонкой с изображение зонтика, отнятого, вероятно, у какого-нибудь, прикорнувшего на скамье в Ночь перед Рождеством пенсионера…

Как важно время от времени воздерживаться от запечатления увиденного, чертовски!

Безотлагательно — подобно тому, как (в контексте отходящей в литературное небытие культуры) юный охотник может часами выжидать в зарослях: старый могучий вепрь, скрипя веками, щелкая ресницами по бледно-розовым ягодицам перепутавших с перепою время суток мотыльков, появится на тропе — верный шанс заслужить уважение соплеменников ещё до того, как произойдёт сватовство к годовалой принцессе из подгорной деревни.

Фотоаппаратчик (не называть же его «фотографом», в самом деле!), ничем, не считая разве имени (его могут звать, к примеру, Гермесом, Гертрудой, Энкиду, GF-2021, Филостратом или Уленшпигелем) не выделяющийся из сонма себе подобных, клерк, человек-автограф — продуцирует кадры с тем же энтузиазмом, что и государственный служащий (коммуналоед) расставляет даты на кипе гражданских заявлений; с аналогичной продуктивностью: гражданин (как документ, отражающий ступени дозревания организма в процессе социализации), этот кадр, вырванный бюрократом из повседневности, творение коей -(отчасти, надеемся) процесс «бумажный»; не обладая знакомствами (бюрократ не может, как создание низшее, игнорируемое демонологами, быть знакОм, даже знАком, в превышающей систему взаимных одолжений степени), не считается полноправным участником социального института, точно фотография, лишённая содержания, присутствия, ситуации и связующих с авторским опытом элементов — размытый, поддерживающий тревожное чувство, отпечаток обобщенной действительности, оставленный в информационном пространстве, пользовательском доминионе, именуемом «лицом» (часто и с приятно неразличимой целью противоставляемым, продуцируемой массовой культурой в качестве атрибута антагониста, «маске»).

А вот и: хвост кошачий, торчит из треугольника (чёрного, опекаемого с двух сторон серым, в свою очередь, соприкасающегося в основании с розовым — и всё это акварель) из приставленного к стене 9-этажного здания, треугольного же осколка то ли ограждения, то ли покрытия крыши (ост-гаражной); кроме того, наполовину наполненная («напол» и «напол», самоуничижение какое-то — полупустая!) бутылка, стекло морозно-изумрудное, снег, подбирающийся к стеклу ближе, чем на 4 дюйма, тает; бутыль эта покоится на единственном (периметральном) боку, и хвост в какое-то мгновение изгибается к призрачным тюльпанам, так что хранительница в недавнем прошлом, возможно, самого что ни на есть ихора, оказывается в основании ещё одного треугольника, коих насчитается уже около 7…

А вот и: старушка, тянущая за собой тележку с зиккуратом опустошенной дюжиной обойдённых кварталов тары, минует столичную бледно-жёлтую с коричневенькими, по краям зеленоватыми, потёками стену, предпочтительно выглядящей значительно менее жилой с предперестроечных времён (не напоминание ли о происходящей в фотографической современности Перезагрузке имени Прынца Чарльза?) с изображённым в цветах Французской Республики крабом, нагоняющим обезображенную кислотными дождями и фимиамом человеческую фигуру с физиономией-подозрительным-напоминанием то ли автора входящей в программу курсов философии в педагогических университетах «Тошноты» (с одноимёнными кафедрами), то ли повешенного к XXIII Международному дню защиты детей оберштурмбанфюрера, объединившего, прежде чем слиться с петлёй в последнем танго, два континента и три страны в одно громогласное «АГА!» — навстречу семенно-транспортным канальцам вступающей в зимнюю пору, не снимая воздушных одежд космополита, Глобализации.

Принципиально — не задерживать взгляда на явлении или форме, единичном или раскрывающем в каждой из граней своих амбицию, претензию на новый объект, на звучащем или безмолвном, пережитке или беспримерном, даже «потустороннем»; поскольку внимание принуждает к запечатлению, а запечатление лишает увиденное существа.

Даже при условии сохранности объекта, люди, приглашённые фотоаппаратчиком на место происшествия — сталкиваются с фотографической проекцией, а не самодостаточностью среды.

Отталкивайте от себя человека с фотографией на уме, пусть Вы нет в руках его пыточного аппарата; как если бы он предлагал Вам вдеть голову в предварительно заготовленный аркан (благоуханные вервия, сплошь из золотых сечений!), за недостатком формы исполняющий функции венца. Ибо Дело, дельце-то Ваше ещё не закончено — миссия, освобождающая от мессианства, принуждающая к миссионерству, фотографа, в то время как Рынок нуждается в генерации отчётов, позволяющего себе упущения с завидной настойчивостью, а если и улавливая, то не заключения ради, но — реконструкции расхищаемого, преклонившимися перед планетарной отчётностью, кто знает, не самыми ли близкими!

Кадр тут как тут: clochard (французское слово №1), ночующий на парапете (назовём локацию Допейзажной аллеей) — одна сторона ограждения выходит к 15 метрам обрыва, пологому холму, выбегающему на скоростную автостраду, подобно одурманенным школьникам, спешно покидающим прилегающую к учебной территории стройку, заслышав звонок, созывающий к изучению Правоведения, под руководством непривычно молодой и предательски привлекательной мадемуазели, третьего десятка, с вьющимися тёмными волосами по пояс; к завершению занятия с этой повелительной шевелюры едва не соскальзывает, выглядящая соблазнительно скромной, резинка; белая голубица пытается приблизится к бездомнику, не смотря на l’odeur (французское слово №2), ей даже один раз удаётся клюнуть того в выглядывающий из носка левого кеда длинный палец — окажись такой на руке, считавшийся бы указательным — тщательно вымытый, аккуратно остриженный ноготь, загляденье…

Кадр тут как тут: младенец, кормящийся из груди истощённой дворняги, завёрнутый в королевские пелёнки, скреплённые брошью с блистающими дождливым февральским утром ангольскими бриллиантами; со стороны прохлаждающейся неподалёку реки доносятся, помимо живых детских голосов, возвещающих, что «лёд тронулся», помимо приятного слуху скрежета и хруста раскалывающихся, озабоченно трущихся, подобно пещерным японцам в метро, одна о другую льдин, помимо медленно затихающего к полудню убаюкивающего гула электромобилей — струнные и перкуссионные импровизации туарегов, существующих только в границах одинокой сувенирной лавочки; мелодии, рождённые воображением человека, пересекавшего пустыню, льющиеся из пары колонок над головой утомлённого пересечением одного и того же бульвара мужчины, определяемого лишь эхолотом возраста, с длинными напомаженными в начале недели усищами, постоянно цепляющимися за несколько грубых нитей, торчащих из воротника отцовского свитера, пахнущего гречишным мёдом…

Не стоит искушать ближнего своего: невнимательность к обнаруженному Вами и объяснения могут только подтолкнуть человека на путь спекуляций, к существованию и творчеству, так сказать, «по мотивам…»; пусть мотивация не бывает лишней — чрезмерными оказываются амбиции и энтузиазм, в особенности — желание соответствовать.

Даже в освобождении от стереотипов есть специфические clichés (французское слово №3), заключающиеся, например, в стремлении к занятию противоположной пользующейся наибольшим спросом позиции по вопросам, решение коих преподносится как критическое на всех уровнях информирования.

Иначе говоря, если существует утверждение, что нечто — предрассудок, то (вера в) долгожданное откровение — суть конструирование более сложного предубеждения. В течение культурной жизни, таким образом, отдельная личность занимается сугубо тем, что совершенствуется в предвзятости; плюралистическое знание и власть над собственным мнением — первый этап на пути реабилитации (лишнего рта) в глазах гегемонов.

В то же время, отказ от выполнения каких-либо действий, воля к тому, чтобы не уделять внимания раздражителю (контакту и ритуалу), в противовес обычаю или дополняющим статус обязательствам — может оказаться (никакой обязательности следствия) принципиальным актом в деле сохранения личностной разобщённости; иначе говоря, естественной культурной многогранности, а не стационарного конгломерата прав и свобод обесчеловеченного гуманизма и его воочеловеченных тантамаресок (о как!).

Невозможно избежать желания, нервного импульса (дисциплина направлена на сдерживание роста новорожденного, сохранение за импульсом родовой ниши, социальной роли младенца — на десятки лет и даже поколения в перспективе), только предотвращение распространения влияния того, что послужило толчком к его возникновению — посильная задача; даже для 7-летнего первоклассника, мальчика из обеспеченной семьи, владеющего пятью языками, и всё ещё не знающего собственного имени, по причине регулярно налагаемого законодательством запрета на всякое из рождаемых воображением родителей-нонконформистов имён — в дневных грёзах, впрочем, он решил раз и навсегда:

звать Михаил Афанасьевичем, «Ма-а-атрицей»