Недавно переведенный конспект лекций Ролана Барта, под названием «Как жить вместе» при прочтении заставляет вновь задуматься о проблеме субъективации. Судя по всему, целая группа французских философов середины и конца XX века переосмысливала теорию субъекта в пользу теории субъективации. «Романические симуляции некоторых пространств повседневности» — вторая часть названия этого курса лекций, прочитанная им в Коллеж де Франс в 1976-1977 годах — возвращает нас к теме, частично поднятой Фуко в лекции 1967 года о гетеротопиях. Эта лекция была посвящена «другим пространствам» (или многомерным), которые не были четко определены, но были явным антиподом утопиям, то есть пространствам идеальности.

В своей же лекции Ролан Барт выбирает именно тему идеальных пространств, утопий. В каком смысле он ищет идеальные пространства? Идеальные пространства для субъективации. Он ищет и пытается связать в некую генеалогию такой способ субъективации как «Жизнь-Вместе» и «Жизнь-Одному». Эти модели разделены на два лагеря потому, что субъективацию в одиночестве осуществить гораздо сложнее, нежели в группе людей. Связано это с тем, что Барт называет akedia — чувство разочарования монаха в своей аскезе, невозможности продолжения такого образа жизни. С этим связана и практика создания монашеских общин — преодоление этого состояния для дальнейшей субъективации, но в более мягких условиях, с другими людьми. Более того, в конце курса лекций Барт введет и другое понятие — xeniteia — чувство необходимости уйти на другую землю, в другое место, добровольный уход из обжитого места. Таким образом два этих понятия создают замкнутый круг для того, кто занимается субъективацией и делят субъективацию на две модели.

Первая модель субъективации способствует росту человека, его развитию, его индивидуализации, минуя одиночество как нечто, что мешает и негативно сказывается на совершенствовании себя. Разворачивя свои размышления об этой модели, Барт обращается к практикам монастырской жизни (как к киновийским, так и к идиоритмическим, но чаще ко вторым) и к примерам некоторых утопических проектов, описаных в романах (поэтому и романические симуляции) — «Волшебная гора» Томаса Манна, «Накипь» Эмиля Золя — а также к Шарлю Фурье с его проектом фаланстеров и институту бегинажей в Средневековой Европе.

Вторая модель — субъективация в одиночестве — нацелена на формировании наиболее правильного образа жизни вне человеческого общения и общества. Здесь французский исследователь обращается к опыту восточнохристианской практики анахоретства и к таким произведениям как «Затворница из Пуатье» Андре Жида, «Робинзон Крузо» Даниэля Дэфо и «Лавсаик» Палладия Еленопольского.

В основном, Барт делает ставку именно на анализ пространств, как в практике монашеских общин, так в литературных произведениях. Однако он также описывает множество других факторов, которые могут влиять на субъективацию: отношение человека с животными (необходимость общения с людьми при их отсутствии, приводит к общению и взаимодействию с животными); принцип парности (отношение двух людей, которые одновременно дополняют и уничтожают друг друга); принцип соответствия территории и звуков; эффект цветов (цветы как ассоциация с мифом о рае); идиллические отношения (бесконфликтность); маргинальность; имена людей (возможность или невозможность обращаться друг к другу, используя имя); фактор пищи (прием пищи создает ритм каждого дня).

Если же возвговорить о схожести исследований Р. Барта и М. Фуко по вектору проблемы субъективации, то необходимо сконцентрироваться на проблеме пространства и власти.

Говоря о пространствах Барт начинает с анализа комнаты. В Писании он находит и выделяет три архитектурыных модели дома (дом = квартира = связь с сакральным)

1) Ноев ковчег. Абсолютная автаркия, патриархальная семья, возможность сочетания несочетамого (каждой твари по паре), но обречен на погибель, так как отсутствует возможность продолжения жизни.

2) Скиния в пустыне. Прообраз дома для одинокой жизни, анахоретства или небольших братств, которые позже становятся идиоритмами.

3) Иерусалимский Храм (Храм Соломона). Прообраз монастыря, дворца или церкви.

Рассматривая комнату как символическое пространство, Барт утверждает, что она репрезентует внутренний мир того, что живет в ней. Является одновременно местом борьбы с демоном (судя по всему, имеется ввиду борьба со страстями и внешними воздействиями) и местом внутренней безмятежности. При этом, если для верующих главное в комнате — скромность, бедность, нагота, то для светских комнат — престижность (проявляется в символизме еды на столе, дорогих предметах на столе, большой кровати и т. д.). Объединяющим фактором остается автономность. С проблемой автономности есть ещё один связанный термин — проксемия — способ использования человеком пространсва как специфического культурного продукта. Автономность комнаты сочетается с проксемией постольку, поскольку оба они отвечают за создание микро-пространсва человека. Комната — это пространство, а проксемия — способ использования, употребления этого пространства. В целом, Барт выделяет три уровня пространства для человека, а значит и для субъективации — территория (участок), логово (дом, квартира), комната (место для проксемии). При этом большую часть времени Барт уделяет монастырским практикам именно потому, что келья монаха сочетает в себе все три уровня (только в идиоритмах), что является неким тотальным условием субъективации.

Начальников и их значение в определенных пространсвах Барт условно разделяет на два типа: воинственный (западный, римский) тип, которому соответствуют властные отношения основанные на подчинении; восточный тип, с которым отношения власти строятся на принятии его как образца праведной (истиной, духовно состоявшейся) жизни. Второй тип, в котором «начальник» обладает скорее харизмой, а не властью, является основой любой идиоритмии.

Власть в идиоритмиях наиболее интересна. Во-первых, нет начальника, есть старший, образец, пример для подражаения. Во-вторых, присутствует некий элемент демократии в виде Коллегиала — собрания из 6 эпитропов, которые исполняют некоторые функции временно. В-третьих, негативное отношение к власти. Как проявляется негативное отношение и сопротивление власти?

Барт настаивает, что власть прежде всего устанавливает ритм (ритм времени, ритм мышления, ритм речь и т. д.) Через контроль ритмов достигается предел власти, его тотальность. Именно здесь мы вновь пересекаемся с М. Фуко и его концепцией дисциплинизации. Идиоритмия — «особый ритм» — пространство без заданных ритмов, отсюда и минимализация власти. Идиоритмы — монастыри с особыми правилами, где нет таких жестких порядков, как в киновиях. Получается, что субъективация противостоит власти, властным механизмам, а власть пытается ликвидировать такие пространства. Это второе пересечение с Фуко. Барт подчеркивает, что на Востоке идиоритмические институты развивались более активно, даже в Византии долго время соблюдается принцип «дышать сообща» (говорить исихасты-молчальники не могли) и в целом идиоритмия рассматривается как самое практичное обустройство одиночной жизни отшельника. На Западе наблюдается постоянно борьба с идиоритмией, первичнее сам монастырь нежели анахорет, иными словами наблюдается постоянная борьба власти с самим феноменом субъективации, совершенствования. Это третье пересечение с Фуко, который также утверждал, что Запад всегда навязывал различные технологии власти и поглощал самостоятельные институции.

Как именно идиоритмические монастыри способствуют субъективации каждого своего члена?

Во-первых, монахи могут вести жизнь в собственном ритме (факультативные литургии, снисходительное отношение к постам и воздержаниям, обязательными остаются только несколько совместных трапез и молитв в месяц). Это позволяет монаху пребывать, в любое время, как в группе других людей, так и в проводить время в одиночестве — возможность преодолевать замкнутый круг akedia — xeniteia).

Во-вторых, монахи могут как заниматься трудом, так и оставаться в праздности. Важно, что не делается ставки на необходимость труда или социальный долг (как, например, у стоиков).

В-третьих, идиоритмические монахи более образованы чем киновийные монахи, возможно являются продолжателями традиции некоторых школ античной Греции. Больше свободного времени от молитв и отдаленность от мира позволяет уделять больше внимания самообразованию.

В-четвертых, особое отношение к собственности. Монах может выбрать путь неимущего (жить как в киновии или наняться на службу к богатым), но может и владеть собственностью (землей, имуществом) и получать доход с нее. Обязательной бедность была лишь у древнеегипетских анахоретов.

В целом, лекции Барта во-многом похожи на лекции Фуко. Оба они берут за основу какую-либо тему, основанную на личном интересе к ней, и разворачивают ее в максимально большом количестве ракурсов, заходя к этой теме с самых неожиданных сторон. При этом не стоит забывать и о том, что как и у Фуко, у Барта нет никакой единой методологии. Методы, которые Барт избирает для этого исселедования вообще необходимо рассмотреть отдельно. Можно отметить и то, что Барт неплохо дополняет Фуко и потому, что рассматривает тот период, который Фуко практически не успел проанализировать, да и делал это с использованием других методов. Тем не менее, понятно что эту работу можно отнести к тому корпусу текстов, в котором анализ субъективации занимает значимое место.