Недавно опубликованный перевод поэмы в прозе Май Ван Фана «Время утиля» получил серебряный диплом национальной литературной премии «Золотое перо Руси». Интервью у поэтессы и переводчицы с вьетнамского Анны Ли получилось взять в весьма аутентичной обстановке — компанию нам составили двое гостей из Вьетнама, угостившие меня фо бо и артишоковым чаем. В такой экзотичной и уютной атмосфере и состоялся наш разговор: о трудностях перевода, поэзии современной и не очень, о книге уже изданной и о планах на будущее.

-Вы начинали как поэтесса, а потом уже перешли к переводам. Если смотреть с технической точки зрения, что сложнее: писать стихи или их переводить? Какие вообще можете выделить особенности в стихосложении собственном и в переводческом?

-Понимаете, собственное стихосложение требует очень мощного вдохновения. Если оно есть, то всё отлично, всё получается, но оно приходит далеко не всегда, и я не очень умею его стимулировать, поэтому я последние лет пятнадцать пишу стихи очень редко и мало. А с переводом не так, перевод обходится меньшей дозой этого наития.

-Но оно всё равно нужно?

-Нужно, да, но меньше. Здесь больше рассудка. Плюс, конечно, то, что ты не создаёшь сама, а работаешь на материале, на подстрочнике, в этом смысле легче. Но это вечная дудочка и кувшинчик…

-Если говорить о вьетнамской поэзии, как и почему вы пришли именно к ней?

-Это происходило окольными, странными путями. Сначала я с друзьями занималась бизнесом, который связан и с товаром, и с рынком, там я приобрела своих первых вьетнамских друзей. В результате этого у меня стало появляться много вьетнамских друзей в Фейсбуке, и уже не только ребята, которые здесь живут, каким-то бизнесом занимаются, но и, так сказать, по теории рукопожатий, совершенно другие люди. Таким образом у меня появился поэт в друзьях, Чан Хау: была подборка его в прошлогодней «Ямской Слободе», и в этом году тоже в «Ямской Слободе» одно его стихотворение в моём переводе, ну и в журнале «Берёза». Да, я увидела стихи. Я тогда, поскольку у меня было много вьетнамских друзей, уже как-то могла вести какие-то диалоги, переписки, знала слова, фразы — благодаря общению. И я увидела стихи, загнала в Гугл, прочитала. Но мне вдруг стало интересно, что же там на самом деле есть? И я стала их уже расшифровывать так, более внимательно — просто хотела сделать смысловой перевод для себя, чтобы понять, что человек пишет сейчас, в современном Вьетнаме, что у него болит, о чём он думает. И в процессе вдруг у меня в голове зазвучали уже поэтические строки.

-Получается, через общение с поэтами вы пришли к переводу?

-Ну да, да. Самостоятельно я это, конечно, делать не могла прямо от и до, да и не вполне могу сейчас, поэтому я стала уже целенаправленно знакомиться с поэтами, с переводчиками. Недостатка в них нет, потому что старшее поколение — очень многие учились в России, говорят по-русски. И просто, если мне что-то непонятно, я спрашиваю совета.

-А собственно по строению стиха — это же другой язык, тоновый, должна быть совсем другая система стихосложения?

-Разумеется, и вот, увы и ах, это не моё мнение, многие мастера перевода об этом писали, я у Маршака читала, как сейчас помню, про азиатские языки. Там такая ситуация: спасай мать или спасай младенца — мы либо спасаем смысл, либо спасаем ритм. Но мастера перевода говорят, что смысл важнее. Поэтому, к сожалению, они звучат по-русски совсем не в том ритме, в каком звучат на вьетнамском. Но это можно понять, там же одно слово — один слог. Бывает, крайне редко у меня были опыты, но это по большой удаче какой-то, чтобы и то, и то совпало. Почти невозможно. Можно сделать что — можно сохранить порядок рифм. Рифмы разные, бывают и кольцевые, и перекрёстные. Очень популярен стиль стихосложения «лук бат»: первая строчка шесть слогов, вторая восемь, шестисложная строчка рифмуется с восьмисложной, а первые и последние строки, таким образом, не рифмуются вообще. Этот тип рифмовки я тоже использую. Пробую так — пусть в первой строчке хотя бы будет меньше слогов, чем во второй, на два. Но у меня выходило не шесть и восемь, а что-то вроде шестнадцать и восемнадцать. То есть, главное — донести смысл, донести настроение, вот ещё я порядок рифм сохраняю — это всё, что я пока могу сделать.

-Вы работаете именно со свежими, современными текстами?

-Да, да, потому что мне самой было интересно, как я уже говорила, о чём они думают, что их тревожит, как они любят, о чём печалятся и тоскуют, мечтают. Вообще, какие они — современные вьетнамцы. А потом выяснилось, что сейчас очень мало кто этим занимается: до 80-х, начала 90-х да, переводили, и издавали в бумаге достаточно много, но потом как-то это дело заглохло.

-Если говорить про современность, какие актуальные темы, проблемы поднимаются в поэзии?

-Социальная проблематика встречается, да. У того же Чан Хау вспоминаю стихотворение «День, когда у нас не станет Фейсбука» — то есть день, когда нам отрубят интернет, грубо говоря. Есть такой поэт — но я его не перевожу, читаю, посматриваю, но не перевожу, потому что я сама-то не очень глубоко знаю социально-политическую повестку Вьетнама — Тай Ба Тан его зовут, он тоже учился в России, в Воронеже; вот он такой себе вьетнамский Быков, можно сказать. У него было остросоциальное — прошлой зимой, это по всем новостям было, про фуру с мёртвыми вьетнамцами, которые пересекали границу нелегально и все там задохнулись. «Мамочка, я не могу дышать», — это девочка пишет там из фуры, ну, перед тем, как… Хорошее стихотворение, но я его не закончила переводить — что-то я забрасываю, к чему-то возвращаюсь…

-На каких поэтов вам самой хотелось бы обратить особое внимание, может, кого-то порекомендовать читателям?

-Могу назвать Чан Хау, которого я бесконечно всегда буду любить и уважать, потому что благодаря ему для меня приоткрылась эта чудесная дверь. И он так хорошо ложится на русский перевод, уж я не знаю, с чем это связано — так хорошо, так легко с ним всегда. Он учился в России, тоже подфак заканчивал в Воронеже у нас [Воронеж — родной город переводчицы].

Был опыт — 60-е годы XIX века, Као Ба Куат, поэт. Почему — потому что я какую-то статью известного советского переводчика Никулина читала, стихотворение там это не приводилось, перевод не приводился, но он пишет, что Као Ба Куат был первым вьетнамским поэтом, который посвятил стихотворение западной женщине. И мне стало интересно, я стала копать, причём самостоятельно, у меня даже не было оригинального названия этого стихотворения, я его накопала, и тут внезапно оказалось, что оно писано иероглифами. Тогда я обратилась к доценту, преподавателю Ханойского университета, автору многих научных филологических трудов, Ла Хак Хоа. Он сделал подстрочный перевод на русский язык. Долго-долго он меня консультировал, долго работали мы с ним, хотя совсем небольшое стихотворение, но мы его сделали. Там такой смысл, что этого автора — это обычное дело, и для Китая, и для Вьетнама, когда поэт ещё и чиновник или военноначальник, вот он был чиновником, и в Малайзию был послан с какой-то дипломатической миссией. И он скучает по дому и видит, что где-то на набережной сидит западная женщина в белом платье со своим мужчиной. А он одинокий, в разлуке — такое, печальное настроение.

-Может, есть какие-то любимые строки из текстов?

-В оригинале я ничего не процитирую, я в оригинале плохо запоминаю. Столько сил уходит на расшифровку смысла, что не запоминается… Первое стихотворение, которое я вообще перевела, это Чан Хау: «Потихоньку, потихоньку время моё бежит,/ Потихоньку седеют мои виски»… Нет, каких-то любимых строчек нет… «Неужели не слышишь осенней порой» Лыу Чонг Лы, может быть… Это 30-е годы, и тоже взялась я за этот перевод случайно. Я выложила осенние фото, и там было фото ножек в листиках. И приходит Ву Тхе Кхой — тоже знаменитейший переводчик, и автор многих трудов, преподаватель русского языка, профессор, главное — уникальнейший автор перевода «Поэмы о Киеу», [одно из самых известных вьетнамских произведений Нгуена Зу (1765—1820)] на русский язык, это вообще, конечно, беспрецедентно… И вот он в комментарии мне цитирует это: «Неужели не слышишь в осеннем лесу,/ Где опавшие листья так громко шуршат?/ Золотистый олень бродит там не спеша,/ Вороша золотую сухую листву» [перевод Анны Ли]. И в конце делает приписочку: «А наш олень ходит в джинсах». Он его процитировал, а я уж перевела, как сумела.

Порой требуются очень многие разъяснения — и о деревенской жизни, и о приметах, и какие-то специфические животные, растения… Вот, например, птицы, где-то вот недавно мне попадался какой-то белогрудый погоныш, как его засовывать, куда… Была какая-то вилохвостая чёрная сорока, но с сорокой мы с автором уладили, я говорю: «Знаешь что, это ну невозможно никак, давай просто будет сорока». Там было — закричала сорока в саду, мама ждёт возле самого входа… У них когда кричит сорока, это как у нас кошечка умывается — гостей зазывает. Поэтому многие переводы — это совместная с автором работа.

-Если говорить про «Время утиля» — это, выходит, самая масштабная ваша работа? Как вы к ней пришли, как вышло, что именно она оказалась самой завершённой и даже изданной?

-Это очень известный поэт Май Ван Фан, наверное, из современных вьетнамских поэтов у него больше всего переводов, на какое-то безумное количество языков — и на европейские, и на азиатские, он лауреат европейской премии «Цикада» в области азиатской поэзии. Автор очень известный. Он нашёл меня сам. Я сначала, конечно, долго отнекивалась, говорила: поймите, я любитель, я не учила язык нигде, я, считай, училась по гуглу вообще-то… Но он меня уговаривал-уговаривал и уговорил. Тоже он меня и консультировал много, потом концовку главы про мясников мы с ним переписывали под Россию. В оригинале мясник немножко по-другому выглядит, у него очки, пиджак, а усы с френчем мы уже для России придумали. Я не помню, кто из нас первый это предложил…

-А во вьетнамском варианте это аллюзия к какому-то конкретному политику?

-Нет, это собирательный образ. Я уж не помню, я что-то пошутила, что если в очках — это Берия, что ли? А кто у вас, говорит, без очков? У нас без очков — Сталин с усами. О, точно, давай тогда для России такого нарисуем? — ну давай. Он вообще человек осторожный, там же, в той же главе про мясников руки, которые вылезают и хотят добраться до бюста, который стоит в центральном зале музея. Я спросила: а чей же это бюст стоит в центральном зале музея? Мне было сказано: диктатора!

Мне для перевода была выдана в помощь англоязычная версия, местами она действительно очень помогала, так что я потихонечку, очень медленно, просто неприлично медленно — где-то с прошлой весны до зимы колупалась, но всё же сделала. Теперь могу сказать, что сейчас уже сделан перевод на узбекский язык, идёт к концу перевод на белорусский язык, но все они делаются не напрямую с вьетнамского, а по моему переводу. «Время утиля» вообще переведено на многие языки, по-моему, на шесть, но прямой перевод — только английская и русская версии. Это нормальное дело в практике перевода и в работе переводчика, это всегда так было — переводы по подстрочнику, сделанному кем-то другим, знающим язык. А переводчик может сам язык и не знать, особенно когда речь идёт о редких языках.

-Что можете сказать о планах на будущее в этой сфере?

-Планы… Я получила субсидию от Союза Российских Писателей. Долго думала, что это будет, но пока я обсуждаю это с Галиной Умывакиной, она считает, что это должен быть сборник стихотворений разных вьетнамских писателей, по пять, по семь стихотворений каждого, ещё она мне советует туда же как-то пристроить мои собственные стихи о Вьетнаме… Возможно, мы такой формат и утвердим. То есть сейчас я собираю то, что есть, стараюсь доделать новое. Ну и ещё есть проект по поводу русского верлибра, поскольку, надобно сказать, что вот этот провал в переводе длиною в двадцать и больше лет — это не только у нас, но и у них тоже. То есть у них знают Константина Симонова, Ольгу Берргольц, Цветаеву, Ахматову, Гумилёва, а вот совсем-совсем современных, молодых авторов там нет, и крайне мало переводят. С прозой ещё так-сяк, есть переводчица Нгуен Ким Хиен, она переводит и Алексиевич, и Улицкую, и много ещё современной прозы, а вот с поэзией совсем сложно. Почему верлибр — потому что я могу так делать большую часть работы и никого не напрягать. То есть сделать добротный подстрочный перевод уже на вьетнамский язык и отдать какому-нибудь человеку с литературным даром, который это приукрасит и сделает верлибр же, но на вьетнамском языке. И вот хорошо бы издать во Вьетнаме, мне так мечтается, сборник русского верлибра, именно современных авторов. Есть, конечно, не только верлибр, но это уж я не возьмусь, а такой жанр мне позволяет многое сделать самой.