Леонора Каррингтон — художница-сюрреалистка британского происхождения. Была знакома с Дали, Максом Эрнстом, Фридой Кало, Алехандро Ходоровским и другими яркими людьми своего времени. С детства у неё сложился особый, парадоксальный взгляд на мир. Она считала, что её дух, — это лошадь, и изображала её на картинах, описывала в пьесах, но судьба предопределила ей родиться в аристократическом роду, полном условностей. В начале своей художественной карьеры она порвала с родственниками все связи и перебралась в Мехико, куда по слухам сбежала на подводной лодке с помощью своей няни. Там успела поучаствовать в числе первых в женском освободительном движении в 1970-х годах. За свою насыщенную жизнь успела написать множество рассказов и несколько романов, на русский из них переведён только один — «Слуховая трубка» (АСТ, 2016), рассказы издавались в номерах «Иностранной литературы» и журнала «Альдебаран». Вся её проза проникнута насмешкой над условностями общества и оригинальными образами.

Здесь мы представляем ещё один её рассказ «Белые кролики», он был переведён Анной Рабкиной и Йоргеном Грошем.

Белые кролики

“White Rabbits”, 1941

Настала пора поведать вам о событиях, начало которым было положено в доме 40 по ул. Мор. Красновато-чёрные дома здесь выглядели так, словно им посчастливилось уцелеть после лондонского пожара. Фасад, на который смотрело моё окно, тут и там был отмечен пятнами вьюнка, и казалось, что дом этот был столь же пуст и необитаем, как какая-нибудь пережившая нашествие чумы обитель, вылизанная затем языками пламени и клубами дыма. Вовсе не таким представлялся мне Нью-Йорк.

Жара была настолько невыносимой, что стоило мне выйти на улицу, как у меня заходилось сердце, — поэтому я обосновалась у окна и стала разглядывать дом на другой стороне улицы, время от времени отвлекаясь на то, чтобы умыть вспотевшее лицо.

Освещение вдоль улицы Мор никогда не было особенно ярким. Здешний воздух постоянно был подёрнут дымкой, отчего всё казалось размытым и нечётким — впрочем, это не помешало мне внимательно, и даже пристально, изучить дом напротив; надо сказать, со зрением у меня всегда всё было в порядке.

Несколько дней я пыталась уловить хоть какое-нибудь движение на той стороне улицы, однако ожидания мои не оправдались, так что в конце концов я взяла в привычку свободно переодеваться у открытого окна и жизнерадостно выполнять дыхательную гимнастику, втягивая в себя густой воздух улицы Мор. Надо полагать, лёгкие мои от этого сделались столь же чёрными, как и здешние дома. В один из дней я вымыла голову и расположилась на миниатюрном каменном карнизе, служившим мне балконом, чтобы высушить волосы. Я свесила голову между колен, наблюдая, как синяя мясная муха под моими ногами высасывает внутренности из дохлого паука. Взглянув вверх сквозь ровную прядь волос, я заметила в небе что-то чёрное, двигавшееся неестественно бесшумно для аэроплана. Убрав волосы, я едва успела разглядеть крупного ворона, влетающего на балкон дома напротив. Он уселся на балюстраду и, казалось, всматривался в пустое окно, после чего уткнулся головой под крыло, очевидно, выискивая там блох. Я не слишком удивилась, когда через некоторое время на моих глазах двойные ставни раскрылись и на балконе появилась женщина — она вынесла широкое блюдо с грудой костей, которые она вытряхнула на пол. С коротким благодарственным клёкотом ворон спорхнул вниз и принялся за свою нелицеприятную трапезу, выискивая самые лакомые куски.

Женщина эта носила длинные, как бечёвка, чёрные волосы, и ими же она вытерла блюдо.

После чего она посмотрела прямо на меня и по-дружески улыбнулась. Я улыбнулась в ответ и помахала ей полотенцем. Похоже, это её раззадорило, так как она кокетливо покачала головой и весьма элегантно, по-королевски, раскланялась.

— Нет ли у вас часом лежалого мяса, которое более вам ни к чему? — поинтересовалась она.

— Чего нет? — переспросила я, решив, что ослышалась.

— Тухлятины. Гнилой плоти… мяса.

— В данный момент нет, — ответила я, соображая, не пыталась ли она пошутить.

— Может быть, что-то появится у вас ближе к концу недели? Я была бы крайне признательна, если бы вы смогли отдать его мне.

На этих словах она скрылась в глубине пустого окна и исчезла из виду. Ворон улетел.

Снедаемая любопытством по поводу этого дома и её обитательницы, на следующий день я купила большой кусок мяса. Я вынесла его на балкон, разложив на газете, и стала ожидать дальнейшего развития событий. Довольно скоро зловоние стало нестерпимым, и заниматься своими обычными делами я могла, только зажав кончик носа прищепкой, — время от времени я выходила на улицу, чтобы продышаться.

К вечеру четверга я заметила, что мясо изменило свой цвет, так что, отмахиваясь от многочисленных мух, я сгребла его в водонепроницаемый пакет и направилась через дорогу. Поднимаясь по ступенькам, я заметила, что хозяйка дома, казалось, меня избегала. Я не сразу смогла отыскать вход в здание. Оказалось, что он укрыт под водопадом чёрного плюща, отчего создавалось впечатление, будто многие годы никто не входил в этот дом и не покидал его. Звонок был старомодной конструкции, со шнурком, за который нужно было потянуть, и, дёрнув его слишком сильно, я обнаружила обрывок шнурка в своей ладони. С раздражением я толкнула дверь, и она распахнулась внутрь, обдав меня тошнотворной вонью гнилой древесины.

Меня встречала сама хозяйка, с шелестом спускавшаяся по лестнице, держа в руке факел.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать! — церемонно проворковала она, и я с удивлением отметила, что она была одета в потрясающее старинное платье зелёного шёлка. Однако когда она подошла ближе, я увидела, что её кожа отдавала мертвенной бледностью и поблёскивала, словно усыпана тысячами крошечных звёзд.

— Это так любезно с вашей стороны! — добавила она, взяв мою ладонь в свою искрящуюся руку. — Мои бедные малютки-кролики очень обрадуются.

Мы поднимались по лестнице, и моя спутница ступала так осторожно, что мне показалось, что она чем-то напугана.

Верхний пролёт открывал вход в гостиную, обставленную тёмной барочной мебелью и обитую красным плюшем. Пол был усыпан обгрызенными костями и черепами животных.

— Мы так редко принимаем гостей, — улыбнулась хозяйка, — поэтому все попрятались по своим закуткам. Она негромко свистнула, и перед моими изумлёнными глазами предстало не меньше сотни белоснежных кроликов, настороженно высовывающихся из всех щелей, — своими широкими розовыми глазами они не моргая смотрели на хозяйку.

— Идите, милашки, идите сюда, — ворковала она, запуская руку в мой пакет, чтобы вынуть оттуда щедрую горсть гнилого мяса.

Испытывая глубокое отвращение, я отступила в угол и наблюдала, как она бросает куски падали кроликам, которые из–за неё сцепились между собой, как волки.

— Поневоле начинаешь относиться к ним с уважением, — продолжала она. — Каждый из них требует особого обращения. Вы бы не поверили, узнав, насколько индивидуальный характер у каждого кролика.

А тем временем эти самые кролики упоённо раздирали мясо своими острыми резцами.

— Разумеется, время от времени мы употребляем их в пищу. Каждым субботним вечером мой супруг готовит отменное рагу.

И тут я заметила в углу какое-то движение, осознав, что в комнате находился кто-то третий. Когда свет факела в руке хозяйке выхватил из темноты его лицо, я увидела, что вся его кожа была покрыта блёстками, словно рождественская ёлка. Он был одет в красную тогу и неподвижно сидел, повернувшись к нам в профиль.

Казалось, что он в той же мере не замечает нашего присутствия, что и упитанный кролик-самец, жующий кусок мяса, рассевшись у него на коленях.

Хозяйка перехватила мой взгляд и захихикала:

— Это мой муж, в своё время мальчики прозвали его Лазарем.

Услышав знакомое имя, он повернул к нам лицо, и я увидела, что на его глазах была повязка.

— Этель? — уточнил он весьма слабым голосом. — Ведь я здесь никого не принимаю. Ты же прекрасно знаешь, что я это строго-настрого запретил.

— Ну, Лаз, прошу тебя, не начинай, — взмолилась она. — Неужели ты станешь меня попрекать тем, что я хочу немного насладиться обществом. Прошло уже не меньше двадцати лет, как я видела свежее лицо. И вдобавок, она принесла мяса для кроликов.

Она повернулась и подала мне знак:

— Ты же хочешь остаться с нами, дорогуша, не так ли?

Внезапно меня охватил страх, мне захотелось убраться отсюда, сбежать от этих ужасных серебряных людей с их белыми плотоядными кроликами.

— Думаю, мне стоит идти. Давно пора ужинать.

Мужчина в кресле разразился леденящим душу хохотом, спугнув сидевшего на его коленях кролика — тот спрыгнул на пол и был таков.

Лицо хозяйки оказалось так близко от моего, что её болезненное дыхание, казалось, меня парализует.

— Хочешь остаться и стать такими, как мы?

Я споткнулась и побежала, сотрясаясь от ужаса; когда я добежала до парадной двери, какое-то противоестественное любопытство вынудило меня обернуться, и я увидела, как она машет мне рукой из–за перил, в то время как её пальцы, отваливаясь, метеорами падают вниз.