[Al otro lado del espejo: T.A.Z. Zonas temporalmente autónomas — часть книги “Gusanos y goteras. Ontología de fuerzas. Texturas. Modos de habitar.”, опубликованной группой tröikadedra (Испания) 01.11.2023 (https://troikadedra.blogspot.com/2023/11/mier-das-mas.html), стр. 290-302]

и кричит в лесу, и пишет

невозможные тексты на стенах, насвистывая

звездам святотатственную песню.

мрачный ветер его души, шёпот, ах, шёпот!

шёпот, который никогда не кончается, шипящий, кружащий

лабиринты в ночи, чтобы никогда не вернуться[1],

"Лучше пиратский корабль, чем корабль глупцов"[2].

Начнём с вопроса: "Неужели мы, живущие в настоящем, обречены никогда не испытать автономии, никогда не поселиться хотя бы на мгновение на участке земли, управляемом во имя свободы?"[3]. В этом разделе, особенно с помощью Хакима Бея, мы хотим ответить на этот вопрос утвердительно. Для этого мы исследуем Временную автономную зону (TAZ). "Временная автономная зона (…) стремится бросить вызов каждому заблуждению, разрушить иллюзии"[4]. Коржибский оставил для потомков знаменитую фразу: "Карта — это не территория". Временная автономная зона не может быть полностью определена, карта, которую TAZ создаёт, не стремится охватить всю территорию. Мы знаем, что она постоянно возникает, потому что она не сводима к чему-либо. Точно так же мы говорили, что место, определённое место, не может реализовать пространственный потенциал (всегда понимаемый как пространственно-временной). Временные автономные зоны отказываются участвовать в модели и, в свою очередь, предполагать модель для кого бы то ни было. "Я намеренно воздерживаюсь от определения TAZ"[5], говорит нам недавно скончавшийся (в мае 2022 года) Хаким Бей, (псевдоним Питера Ламборна Уилсона). "Как только TAZ назвали, представили и растиражировали, она должна исчезнуть"[6]. Такой процесс повлечёт за собой захват со стороны любой Системы, поглощение, ограничение со стороны внешней инстанции, так что это уже не будет TAZ, это уже не будет свободным, автономным. Возможна любая активная форма, потому что замкнутость, предусмотренная картой, никогда не станет окончательной. Этого никогда не будет достаточно. Почему? Именно потому, что "карта — это абстрактная сетка"[7] и она как таковая оперирует только расширениями, координатами: "поскольку карта — это абстракция, она не может покрыть Землю с точностью 1:1"[8]. Но остаётся пространственное, которое не может быть охвачено картой: "Есть скрытые безмерности, которые ускользают от системы измерения. Карта не точна, она не может быть точной"[9]. В явной борьбе с капитализмом временные автономные зоны в нашу современную эпоху не только находятся в физических пространствах сообществ, но и действуют в виртуальных, кибернетических средах. Интернет также не может быть полностью картографирован, поскольку, как и любая система, он имеет свои бреши (открытость для других текстур) и своих червей (радикальная открытость для внешнего мира, для виртуальных потенциалов сил). В Интернете есть перекрёстки и зоны, открытые для горизонтальности, которые не поддаются иерархизации и контролю: "официальная Сеть никогда не сможет покончить с контрсетью"[10]. Таким образом, эта контрсеть также является временной автономной зоной. Каждая TAZ избегает попадания в лапы стандартизации, создавая места (физические или кибернетические), где живут свободные сообщества. Основные характеристики TAZ, представленные Хакимом Беем, сводятся к четырём: кочевничество, праздник, непосредственность и освобождение. Все они переплетаются между собой, находясь в тесной связи с сообществами, которые на них основываются. 

Во-первых, номадизм. Здесь нет ядра, нет центра, куда можно было бы вернуться[11]. Территория временной автономной зоны никогда не занимает заранее установленного места. Иначе она потеряла бы свою сущность TAZ, свою автономию. Каждая TAZ неидентифицируема (см. связь с не-определением, за которую цепляется Хаким Бей). Временные автономные зоны всегда децентрализованы, они динамично живут вокруг эксцентричности. Они избегают любого определённого размещения: "тёмные палаточные лагеря под звёздами пустыни"[12], они рисуют карты мягко, они не оставляют лишних следов на территории (они не реактивны), особенно учитывая стратегии Системы по их захвату и перемещению в места, предназначенные для этой цели. Сообщества, в том же смысле, также являются кочевыми, в них нет фиксированных связей, нет контрактов, подразумевающих определенное постоянство или принадлежность. Сообщества временных автономных зон состоят из автономных и открытых единомышленников, не отмеченных какой-то заранее установленной иерархией. TAZ, чтобы избежать разоружения своего активного потенциала, должна "выйти из зоны симулякра, исчезнуть"[13], то есть не участвовать в игре зеркал, избегать видимого присутствия, тем самым уклоняясь от реактивных сил Системы. Хаким Бей напоминает нам, что "кочевая военная машина побеждает незамеченной и движется дальше, прежде чем карта сможет быть скорректирована"[14]. Возвращаясь к "Тысяче плато" Делёза и Гваттари, мы находим несколько значимых аллюзий на незаметное становление и на военную машину: "внешняя форма военной машины заставляет её существовать только в своих собственных метаморфозах"[15]. У кочевников "точки (…) строго подчинены маршрутам, их определяющим, в отличие от оседлых"[16]. Мы видим, что до субъектов, уже заданных точек, существуют отношения, линии, траектории (Virilio)[Paul Virilio, французский архитектор, философ, 1932-2018], которые формируют эти точки. Таким образом, именно отношения конструируют жителей временных автономных зон, а не наоборот, то есть житель TAZ создается путём проживания, он не приходит с карточкой, которая идентифицирует его как такового. С другой стороны, мы не должны путать кочевника с мигрантом, который ходит от точки к точке, от места к месту, причисляя себя к месту, будучи индивидуумом, но в конце концов оставаясь оседлым видом. Кочевника можно назвать человеком детерриториализованным, "детерриториализация составляет его отношения с землёй, поэтому он ретерриториализует себя в своей собственной детерриториализации"[17]. То есть: кочевник живет так, что избегает любой реактивной структуры. Но берегитесь, он не только ускользает, он еще и борется, in situ[в оригинале], на земле, населяя, меняя реактивные силы на активные. Так что это не бегство, не реакция, не эпизод действия-реакции, а преобразующий режим существования. Напротив, оседлый человек обитает на своем месте. Он не оставляет следов, он лишь занимает заранее подготовленный для него след. Оседлый населяет форму и приспосабливается к норме. При этом "стать — не значит подражать"[18]. Временные автономные зоны "не желают учеников (…): погружение, а не подражание!"[19]. Онтологический анархизм Хакима Бея выступает за "неавторитарные социальные структуры и экономику охотников-собирателей, предшествующую прибавочной стоимости"[20]. Капитализма, который влечет за собой коммодификацию жизни и пространства, следует избегать любой ценой. Однако режим, предложенный Беем, не обязательно подразумевает изолированный от других коммуникационных сетей локализм, а скорее избегание капиталистического способа производства, который навязывает фиксированные условия и унифицированный способ производства. "Конец модерна означает не возврат к палеолиту, а возврат САМОГО палеолита"[21]. Это не означает возврата к утопическому прошлому. Здесь нет обещаний, как нет и надежды (которую Ницше называл худшим из зол). Палеолит в данном случае подразумевает неоседлый образ жизни, либертарианский способ существования, постоянное участие и прямой выбор. Иван Иллич[Ivan Illich — американо-мексиканский богослов, педагог, философ, 1926-2002] говорил, что когда человек строит свой собственный дом, он живет в нём по-своему. Палеолит хочет порвать со всей этой навязанной иерархией дифференцированных пространств, стигматизацией, предрассудками и санкциями. Палеолит отрицает всякую дань, он взывает к приходу новых охотников-собирателей, которые вернут жизнь в пространство, разоблачат искусный гуманизм и ошибочный экологический дискурс современных и постмодернистских охотников-собирателей пространства-времени.

Во-вторых, ещё один основной атрибут временных автономных зон — это праздник. Хаким Бей вспоминает ницшеанский витализм, дионисийский характер празднеств. Однако речь идёт также о том, чтобы создавать эти праздники на основе общины, а не принимать навязанные праздники. Прислушаемся к Ницше в "Происхождении трагедии":

Пробуждается дионисийская экзальтация, которая охватывает своим порывом всю субъективную личность, пока не погружает ее в полное забвение себя (…) Поющий и танцующий человек ощущает себя членом какого-то высшего сообщества: он уже забыл, как ходить и говорить, и вот-вот полетит по воздуху, танцуя[22].

Празднование выходит за рамки чувственного или эстетического наслаждения, решающее значение приобретает связь с политикой: празднование порождает сообщество. Как говорит Ницше, индивид раскрывается, забывает себя, но это не означает, что субъективности не существует. Дионисиец порывает с исключительно аполлоническим индивидом ("мы могли бы даже найти в Аполлоне божественный и великолепный образ принципа индивидуации"[23]) и погружает его в другое "высшее сообщество". Это сообщество уже не будет суммой индивидов, атомов, но, заметьте, оно не будет и совершенно аморфным и иррациональным сообществом. Вспомним, что Ницше объединяет Аполлона и Диониса, тем самым оживляя субъективности, приводя их в сопряжение. Мы видим, что это сообщество TAZ не начинается с отдельных индивидов с их специфическими интересами (исключительно аполлоническими), о которых говорилось ранее. Общество формируется, и таким образом возникают динамические сингулярности, уже не атомарные субъекты. И именно из этого свободного формирования возникают праздники. Многие из современных праздников утратили свой дионисийский характер, и в них сохраняется (или в значительной степени преобладает) лишь определённая (аполлоническая) упорядоченность. В наши дни празднуется почти все, но так ли уж много нужно праздновать? Скорее, празднование сводится к самовосхвалению великого праздника победы капитализма. "СМИ приглашают нас "отпраздновать великие моменты вашей жизни" через надуманный союз товара и зрелища, знаменитое не-событие чистой репрезентации"[24]. Празднование официально постулируется, празднование навязывается сверху вниз, празднование становится обязанностью. Каждый день празднуется как день чего-то, и именно это что-то должно быть отпраздновано в этот самый день. Праздники приобретают оттенок бюрократии. Например, сегодня, 6 июля 2022 года (когда пишутся эти строки), кажется, Международный день "Битлз" и Международный день украденного поцелуя. Давайте отпразднуем это, даже если нам не нравятся "Битлз" или даже если мы не совсем понимаем, что, чёрт возьми, они имеют в виду под "украденным поцелуем"? В ходе празднования Бей выделяет важную роль встречи лицом к лицу как сущности вечеринки (радикально демократической вечеринки), что подводит нас к следующему пункту — избегать посредничества.

В-третьих, он подчеркивает важность непосредственности[25], ухода от какого-либо посредничества. Мы понимаем посредничество в реактивном смысле, когда сингулярности воспринимаются как средство для достижения высшей цели, которая делает их бессильными. Мы знаем, что Система требует субъектов и объектов, а не сингулярностей. Это степени потенции, которые развёртывают силы… Но Система — высшая сила и должна контролировать другие силы, чтобы они не угрожали её первенству. Система навязывает высшую цель, и эта цель в конечном счете — продолжение её более или менее гегемонистского господства. При посредничестве сингулярность, которая использует свои силы из своих потенциалов, становится субъектом, поскольку ее власть ограничена (чтобы не создавать силы, опасные для Системы) и сведена к средству, инструменту в руках Власти. Здесь значение силы уже изменено. Сингулярность активна, конструирует, формирует сообщества; субъект реактивен, поскольку он сконструирован и помещен в определённые сообщества. Бей говорит нам, что мы должны жить, а не выживать: "Жизнь состоит в том, чтобы жить, а не в том, чтобы выживать"[26]. То есть не оставаться во власти высшей инстанции, которая навязывает нам, как жить и что делать, которая посредничает между нами и нашей жизнью, которая решает за нас. Именно так, хотя знаменитое письмо индейского вождя Сиэтла (в ответ на предложение о покупке его земель президентом США в 1854 году), на которое мы уже ссылались, заканчивается словами "конец жизни и начало выживания", именно это индейцы отвергают: посредничество, факт жизни под эгидой других, ибо они стремятся оставаться автономными и независимыми, жить, погрузившись в природу. Выживание индейцев, выкорчеванных со своей земли, будет оставаться больше жизнью, чем выживанием. С другой стороны, другие, считающие себя свободными и живыми, автономными и независимыми, зависят от уступок, предоставляемых определённой Системой. "Торо на смертном одре мечтал о возвращении "индейцев… лесов": возвращении репрессированных"[27]. Эта медиация [здесь и далее: синоним посредничества] проникает в сообщество, потому что посредник, не принадлежащий к сообществу, обладает большим авторитетом, другим дифференцированным (институциональным) статусом, и этот дополнительный авторитет навязывается силам, которые являются объектом медиации. Медиация ведет к ограничению, к контролю. Именно поэтому отношения в сообществе могут укореняться, снижая дифференциальный потенциал, растворяя интенсивность в пользу экстенсивности. Медиация должна быть понята не только в терминах тел, но и в терминах мест, в которых эти тела находятся, в пространственно-временной сфере. Освободить сингулярности от подчинения медиации — значит освободить и пространства: "когда пространство не остается под надзором геометра, оно обладает физическими свойствами и качествами земли"[28]. Медиация разделяет, граничит с телами, а значит, и с местами, подготавливая пространства к функционированию в качестве мест. Однако "кто производит социальное пространство? Производительные силы и отношения производства"[29]. Классические марксистские понятия дают идеальный отчёт об онтологии: силы, отношения, производство. Отношение является фундаментальным. "Структура пространства порождает не только социальные акты без места и без связи с ним, но и пространственную практику, определяемую им: коллективное и индивидуальное использование"[30]. Короче говоря, временная автономная зона отвергает любое официально-институциональное посредничество, делегирование или представительство и отвергает любую внеобщинную политику[31].

Четвёртое и последнее — освобождение. Хаким Бей понимает свободу не как продукт, который мы получаем или как право, которое нам дается. Свобода — это скорее процесс, процесс освобождения, который влечёт за собой борьбу с навязанными моделями обитания. Однако существует обманное, идеологическое освобождение, реактивное освобождение (своего рода либертинизм), которое, в конечном счете, является не более чем уловкой Системы, предлагающей нам определенное пространство свободы… но для того, чтобы мы были казнены в своей клетке. Принятие этого пространства ложной свободы — это конформизм, пожимание плечами перед лицом, казалось бы, неизбежного: диктата Системы. Мы сказали, что критика Бея и его приверженность TAZ обрамлены нашим временем, где "капитализм развивается через производство дефицита[32] и может воспроизводить себя только в неудовлетворённости, отрицании, отчуждении"[33]. По правде говоря, предлагаемое нам пространство делает нас бессильными.

Хаким Бей улавливает марксистские отголоски двух мыслителей о пространстве как производстве: Генри Лефевра и Дэвида Харви. Чтобы освободить себя и любое место от угнетения, мы должны, прежде всего, вернуть отношения, которые были автоматизированы, инструментализированы, мы должны восстановить интенсивность, степень власти. Как отмечает Лефевр, навязывание продолжается уже давно: "Пространство современности имеет чёткие характеристики: гомогенность — фрагментация — иерархизация"[34]. Вместо того чтобы освобождать, пространство сжимается и подавляется, так что его области принимаются за “общие места” в мышлении, омертвляются и становятся объектами и товарами. "Пространство производится и воспроизводится постольку, поскольку его можно произвести"[35]. В этом же смысле географ Дэвид Харви отмечает в книге "Пространства капитала": "Субъект и объект рассматриваются не как независимые сущности, а как отношения друг с другом"[36], или, другими словами: "Невозможно понять "вещь" или даже говорить о ней независимо от отношений, которые она поддерживает с другими вещами"[37]. Эти субъекты и объекты, порождённые отношениями, больше не являются субъектами, потому что они имеют право голоса, они выбирают, они сохраняют свою власть. Они перестают быть капитализированными, товарными субъектами и объектами и становятся сингулярностями. Теперь они могут образовать свободное общество. Временные автономные зоны должны поддерживать отношения, чтобы процесс освобождения не заглох, они должны способствовать развитию активных и горизонтальных сообществ перед лицом "капитализма, фабрики фрагментации"[38].

Нелегко анализировать конкретные примеры TAZ (Бей говорит об островах, населенных — и населяемых — пиратами), потому что они скрываются, чтобы остаться в живых, они приходят и уходят, они постоянно трансформируются. Мы можем говорить о ZAD (Zone to defend), расположенной недалеко от Нанта, — территории площадью около двухсот гектаров, занятой с 2009 года. Одна из конкретных целей этих сообществ, помимо сопротивления власти и автономного и радикально демократического образа жизни, — предотвратить строительство мега-аэропорта в этом районе, чтобы сохранить богатую экосистему водно-болотных угодий. ZAD управляется самостоятельно, проводя еженедельные собрания, и организуется для защиты от периодических выселений, которым она подвергалась. ZAD не функционирует централизованно, поскольку внутри неё существуют различные организации. Это сообщество пытается окончательно утвердиться в районе на основе проекта создания автономной зоны, но полиция, похоже, не хочет этого допустить. Можно также упомянуть недавний Free Capitol Hill, оккупацию значительной части района Капитолийского Холма в Сиэтле (США) в результате широкомасштабных протестов против убийства Джорджа Флойда американской полицией. В начале июня 2020 года, возведя баррикады, район объявил себя автономным. Он оставался свободным, то есть самоуправляемым населяющим его сообществом, чуть меньше месяца, после чего городские власти выдворили его, и всё вернулось на круги своя. Существует множество других примеров, которые пошли по стопам ZAD во Франции и CHAZ (Автономной Зоны Капитолийского Холма) в Соединенных Штатах. Давайте рассмотрим ещё один пример, несколько отличающийся от вышеупомянутых, — так называемый Burning Man[39]. Интересно, что Википедия[40] приводит его в качестве примера временной автономной зоны. Но давайте теперь поразмышляем над вопросом, соответствует ли Burning Man тому, что Хаким Бей представляет как TAZ. Этот феномен зародился 22 июня 1986 года на пляже в Сан-Франциско вокруг праздника небольшой группы друзей, которые сожгли деревянную фигуру высотой три метра. На следующий год акция повторилась и стала настолько известной, что в 1990 году им пришлось искать новое место: пустыню Блэк-Рок в Неваде. Сегодня праздник длится неделю, а в 2005 году в нем приняли участие более 50 000 человек. Либертарианский дух, с которым родился Burning Man, пережил натиск капитализма, что вызвало немало критики в его адрес. Некоторые из этих критических замечаний нашли отражение в документальном фильме "Пыль + Иллюзии" режиссера Оливье Бонина:

Идея, которую я хочу донести до зрителя в своём документальном фильме, заключается в том, что-то, что изначально начиналось как утопия, то, что вращалось вокруг идеи создания сообщества и обмена опытом, постепенно превратилось в бизнес и утратило свой дух. Как всегда бывает с утопиями, наступает момент, когда группа людей берёт на себя ответственность за идею и проект, и постепенно он становится устоявшимся и теряет свой первоначальный дух[41].

В настоящее время бюджет мероприятия превышает 30 миллионов долларов, цены на билеты составляют около 400 евро… Вопрос возвращается: можем ли мы ассоциировать Burning Man с временной автономной зоной? Очевидно, что сегодня нет. Может быть, это скорее тематический парк? Давайте рассмотрим ещё несколько теневых сторон Burning Man, которые не позволяют ему стать TAZ: чрезмерная организованность, несколько эпизодов насилия (перестрелки, столкновения), полиция охраняет территорию, а рядом даже построен аэропорт, чтобы облегчить доступ…

Однако, отбросив тени, давайте поищем свет, который приближает Burning Man к духу TAZ. В отличие от "фаллического пространства"[42] капитализма, горизонтальное пространство пустыни, в которой проходит это мероприятие, управляется десятью принципами. Вот декалог:

1) Радикальное включение: в противовес всем видам нетерпимости, здесь нет никаких предрассудков или требований для входа (кроме цены за вход).

2) Пожертвование: вопреки желанию обладать, важно делиться и отдавать.

3) Декоммерциализация: в духе предыдущего принципа пожертвования, цель — избегать любой рекламы, коммерческого спонсорства…

4) Радикальная самодостаточность: попытка избежать потребления или зависимости, отказ от использования денег.

5) Радикальное самовыражение: приглашение к искусству, понимаемому как дар, которым можно поделиться с остальными членами сообщества.

6) Усилия сообщества: поощрение творчества, сотрудничества и взаимодействия. Многие места для волонтёров создаются с помощью важных стимулов (например, скидок на билеты).

7) Гражданская ответственность: не только от человека, но и от местных и федеральных властей, для которых это обязательно.

8) Не оставлять следов: бережное отношение к окружающей среде. Следует очищать территорию от мусора и других отходов.

9) Участие: желаемое преобразование события (как индивидуальное, так и социальное) может произойти только при активном участии.

10) Непосредственность: избегание барьеров, призыв к контакту с дикой природой пустыни и с другими (другими людьми, другими культурами и т. д.).

Как мы уже отмечали, в некоторых аспектах эти принципы подпорчены чрезмерной организованностью мероприятия, которое уже является частью мейнстрима (традиционного фестивального круга), а не андеграунда (более маргинального или альтернативного). Пространство Burning Man больше не напоминает лагерь кочевников в пустыне, а закреплено для событий ближайших лет. Давайте посмотрим на С-образную карту Burning Man, а под ней — на организации, которые в нем участвуют, см.[43]:

Если вспомнить антициклонический и циклонический круги, то С-образная форма на первый взгляд выглядит совсем иначе, но это не так. Циклонический круг имеет открытую, прерывистую окружность, поэтому у него нет замкнутой границы, как у этой буквы "С" в Burning Man. Ещё одно сходство — центр, агора греческого полиса, о которой нам рассказывал Эскерра. Здесь мы видим, что это пустой центр (который называется "пляж", где в последнюю ночь сжигают скульптуру человека), открытое пространство, функция которого — пространство, разделение логоса, участие, создание сообщества. Мы также видим площади, своего рода микроагоры между улицами. Что касается внешней стены, то здесь есть физический барьер, полуметровый забор (называемый "мусорным забором"), который отделяет эфемерный город от остальной пустыни. Эта граница, с одной стороны, не позволяет мусору покидать город, а с другой — не дает никому войти или выйти без разрешения, то есть пробраться без оплаты (границу патрулируют местные силы безопасности). На карте (выше, на нижнем изображении) мы видим, что почти все районы города заранее строго определены, и здесь Burning Man опасно заигрывает с фактурой-локацией. Вы покупаете билет в опредёленную зону и заселяетесь. Точно так же принцип самодостаточности подрывается некоторыми предоставляемыми удобствами, такими как лёд, бензин, мусорные баки… Кажется, что Burning Man, скорее, не настоящая временная автономная зона, а мега-парк, место для отдыха, рассеяния, покоя. Burning Man предлагает нам пространство освобождения, чтобы убежать от стресса нашей повседневной жизни, а затем, когда всё закончится, мы вернемся к нормальной жизни. Давайте вспомним атрибуты любой TAZ, по словам Хакима Бея: кочевничество, праздник, непосредственность и освобождение. Давайте спросим себя: был ли Burning Man когда-нибудь временной автономной зоной? В первые годы своего существования (с 1986 по начало 1990-х годов) он, безусловно, был, поскольку отвечал всем четырем требованиям.

Кочевничество: место, от пляжа Сан-Франциско до пустыни, не было одинаковым, это не было фиксированным местом.

Праздник: празднование жизни, вокруг солнцестояния, огня, против антропоцентрического видения (сжигание человека: Burning Man — "горящий человек").

Непосредственность: не было зарегистрированной организации или других представителей, устанавливающих иерархию сверху донизу.

Освобождение: формирование свободных, радикально демократических сообществ в борьбе против сложившейся системы.

Однако сегодня мы не можем сказать того же. Зона не является ни автономной, ни временной в том смысле, в котором ее задумывал Хаким Бей. Автономия Burning Man обязательно соответствует правовым нормам штата Невада, так что эта автономия вписана в гетерономию; с другой стороны, она не является и временной в том смысле, который вкладывается в понятие TAZ, поскольку время проведения Burning Man чётко определено: каждый год, в течение одной недели, летом. Допустим, Burning Man — это такая же "революция", как и современные цифровые кочевники. Тем не менее, либертарианский дух, с которым он был рожден, всё ещё жив.

Примечания

[1] Leopoldo María Panero, Poesía completa, Madrid, Visor, 2010, p. 223.

[2] Ibid., p. 312.

[3] Hakim Bey, T.A.Z., Madrid, Enclave, 2014, p. 89.

[4] Ibid., p. 13.

[5] Ibid., p. 91.

[6] Ibid., p. 94.

[7] Ibid., p. 96.

[8] Ibid.

[9] Ibid., pp. 96-97.

[10] Ibid., p. 109.

[11] “Необходимо переломить доминирующую тенденцию (…) подчинения центру или централизованной и формализованной власти с помощью знания” (Henri Lefebvre, La producción del espacio, Madrid, Capitán Swing, 2013, p. 70).

[12] Hakim Bey, T.A.Z., Madrid, Enclave, 2014, p. 105.

[13] Ibid., p. 94.

[14] Ibid., p. 95.

[15] Gilles Deleuze y Félix Guattari, Mil mesetas, Valencia, Pre-textos, 1997, p. 367.

[16] Ibid., p. 384.

[17] Ibid., p. 386.

[18] Ibid., p. 303.

[19] Hakim Bey, T.A.Z., Madrid, Enclave, 2014, p. 176.

[20] Ibid., p. 220.

[21] Ibid.

[22] Friedrich Nietzsche, Obras completas I. El origen de la tragedia y obras póstumas de 1869 a 1873, Buenos Aires, M. Aguilar, 1947, p. 63.

[23] Ibid., p. 62.

[24] Hakim Bey, T.A.Z., Madrid, Enclave, 2014, p. 101.

[25] “И разве нельзя сказать то же самое, mutatis mutandis, о прогрессирующей компьютеризации нашей повседневной жизни, в ходе которой субъект всё больше "медиатизируется" и теряет власть почти незаметно, под ложной видимостью ее обретения?” (Slavoj Zizek, Lacrimae rerum. Ensayos sobre cine moderno y ciberespacio, Barcelona, Penguin Random House, 2022, p. 196).

[26] Ibid., p. 112.

[27] Ibid., p. 130.

[28] David Harvey, Espacios del capital, Madrid, Akal, 2011, p. 89.

[29] Ibid.

[30] Ibid., p. 115.

[31] “Сегодня, когда государство имеет удивительно толстый живот, во всех областях и отраслях, помимо настоящих работников, есть "представители": например, помимо учёных и литераторов, помимо страдающих слоёв народа, есть глупые и показные доброхоты, которые "представляют" эти страдания, не говоря уже о профессиональных политиках, которые живут восхитительно и "представляют" нуждающиеся классы с натруженными лёгкими перед парламентом. Наша современная жизнь необычайно дорога из-за большого количества посредников.”. Friedrich Nietzsche, La voluntad de poder, Madrid, Edaf, 2020, p. 82.

[32] “Нехватка подготавливается, организуется в общественном производстве (…) Это искусство правящего класса, практика пустоты как рыночной экономики: организовать нехватку, недостаток, в изобилии производства, заставить все стремления впасть в великий страх нехватки.” (Gilles Deleuze y Félix Guattari, El AntiEdipo. Barcelona, Paidós, 2004, p. 35).

[33] Hakim Bey, T.A.Z., Madrid, Enclave, 2014, p. 171.

[34] Henri Lefebvre, La producción del espacio, Madrid, Capitán Swing, 2013, p. 58.

[35] Ibid., p. 371.

[36] David Harvey, Espacios del capital, Madrid, Akal, 2011, p. 67.

[37] Ibid., p. 64.

[38] Ibid., p. 137.

[39] Información extraída de: <https://burningman.org/>.; Iker Puente, Caos, creatividad y comunidad en medio del desierto, Revista de Viajes interiores, nº 74, 2010, pp. 74-85; <https://vimeo.com/ondemand/dust>;

[40] Consultado en: <https://es.wikipedia.org/wiki/Zona_temporalmente_aut%C3%B3noma>.

[41] Iker Puente, Caos, creatividad y comunidad en medio del desierto, Revista de Viajes interiores, nº 74,

2010, p. 83.

[42] Henri Lefebvre, La producción del espacio, Madrid, Capitán Swing, 2013, p. 108.

[43] Imagen de arriba: consultado en:<https://zayastravel.files.wordpress.com/2013/11/poderes-unidos-burning-man_041.jpg>; abajo: <https://bm-phoenix.s3.amazonaws.com/large-media/MOOP_Map_2019_11x17.jpg>.