Пастораль классического античного типа — это жанр, отличающийся наилучшей пересказываемостью. Нет возможности выделить ни строго сюжетные, ни строго языковые признаки жанра; но как речь героев прозрачна для общего повествования, так и повествование прозрачно для читателя: прекраснейшее равновесие соблюдается. Существование человека, в самом простодушном смысле слова «существование», оказывается продлено возможностью пересказа.

Но в пасторали не античного, а европейского типа, не Феокрита и Вергилия, а Саннадзаро и д'Юрфе, равновесие зримых аффектов, повести и впечатления, сказанного и прочитанного, сменяется равновесием воздействующих (аффицирующих) начал. Уравновешиваются обучение у природы и обучение у учителя: позиция обучения, как формы проповеди в европейской культуре, оказывается устойчивым взаимодействием непосредственного видения и моральной интерпретации. Здесь преодолевается прямота проповеди и устанавливается область «задуманного» и искусственного в самом герое.

Но если смысл жанра так изменился, то что позволяет объединить столь разные литературные явления единым словом «пастораль»? Старая пастораль имитирует непосредственное проникновение в начальный текст, мы слышим героя так же, как слышим поэта, и как будто проникаем в его намерение так же, как в ритм самой пасторальной поэмы. Новая пастораль тоже имитирует, но непосредственное проникновение в психологию персонажа еще до того, как он может что-то сказать.

Это «до того» здесь и является ключевым. Пастушество и выглядит как занятие, результат которого понятен еще до того, как будет сказана о нем речь. Результат понятен в своей бескорыстной повторяемости еще до корыстной заинтересованности. Поэтому новая пастораль и оказывается раскрытием самих возможностей высказывания до языка. Не случайно Ницше сближал дионисово действо с галантной пасторалью — где как раз трепетная экстатичность и стала принципом проникновения, когда была утрачена прежняя речевая прозрачность.

Мы предполагаем, что в поэзии Евгении Сусловой и происходит такое пасторальное смещение и предшествование языку. Простое стихотворение:

/разговор/
если достаточно тяжести

то воздух покажется садом
цветов вывернутых наизнанку

только самое
не — обходимое

будет стоять у тебя на пути

прежде чем отправить
слепого в рай —

подумай

В первой части мы видим как раз равновесие воздуха и его впечатлений. Вопрос не в том, с чем можно сравнить воздух, а что сравнение не больше говорит о воздухе, чем ощущение воздуха. Далее появляется уже равновесие другое, не ясной прозрачности вещей-текстов, как в античной пасторали, но как в европейской пасторали аффектов. «Не-обходимое», как главный принцип аффекта (в психоанализе, аффект как то, что нельзя миновать, но что несет в себе символику обхода) оказывается уже сработавшим. Аффект субъективного замысла, «стоящее на пути», так же уже сработал, как задуманное, как то, что нельзя не просто убрать, но что нельзя передумать.

Вывод разрешает это расхождение между двумя историческими формами жанра, как мы уже говорили, через проникновение в то, что «прежде». Создавая эту «слепоту» как единственное условие проницательности мысли. Результат аффекта, слепота (как нейтральность аффекта), предшествует самому аффекту. И тогда получается, что размышление — единственная возможность сохранить прозрачность восприятия, когда аффект уже состоялся. Только в этом размышлении мы увидим иные занятия, кроме пастушества бытия.