Автор иллюстрации: Андрей Черкасов

Опубликовано в 6-м номере.

Тезаурус:

Синтаксис — коалиция.

Слова — агенты, держащие капитал значений.

Буквы — двояки, регулярно выступающие как органичные части слов, имеют тенденцию к сепаратизму. Ни одна буква, попав в одиночное, не пропадёт. Своим одиноким смыслом себя докажет.

Дискретность — это процесс сопротивления смыслов попытке поделить смысл между другими участниками поля.

Каждый остаётся самоправен. Поэтому коалиции слов по принципам грамматики (или по более примитивному принципу погружения слов в одну плоскость поля, чтобы была видна связь) требуют от читателя, выступающего в данном случае историографическим отрезком разворачивания социально-политических и литературно-экономических отношений, а также пунктом наблюдения за этими отношениями, достаточной неангажированности при попытке приведения грамматики к глоссолальным и иным маргинальным состояниям.

Незаметными остаются технические-агенты, пунктиром проходящие между местами несанкционированных смысловых встреч.

Опаснее всего удержать столкновения между словами, ибо репрессивный лингвистический аппарат, работающий на многочисленных уровнях, не позволит привести анархическую тенденцию слова (в некоторых случаях буквы) к равенству бессвязности.

Мы результируем в своей причастности буквальному значению. Формат диктата смысла по отношению к диалогической структуре знака, внутри себя осуществляющего беседу полярности, приводит нас к возникновению диктанта буквы.

Проблематизация полисемии, как правило, ничего не дает на тех точечных уровнях, о которых говорится в связи с буквальностью: смысл пребывает в плодовитом ожидании. В его клеточной структуре нет ничего, что не попадало бы в (максимально размытый) спектр зна[чений], заимствованных из профанной практики общения.

Мы не должны ни при каких обстоятельствах подменять эти понятия: коммуникация и диалогическая структура знака. В определенном смысле, в связи со знаком, мы можем наблюдать застывшую диалектику утраченного. Подобно символическим структурам прошлого, подобная диалектика замыкает нас в пространстве собственной глухой эрудиции, референциально возвращая к нам в нашей неопосредованной множественности.

Воспринимая текст как попытку, мы изначально уходим от принятия каждого из его элементов по-отдельности: уже на фонетическом уровне невольно начинается расстановка фонем по мере появления их (в виде некой иерархии, которой на деле не существует вовсе, потому что существовать не может). Далее эффект попытки осмысления только разрастается, тем сильнее, чем больше элементов содержится в любой из умозрительных конструкций, какими любые множества знаков и являются. Нет, нет, это не про математику речь, хотя если про фрактальную геометрию, то как бы сойдет. Субъект одновременно совершает несколько систематических ошибок, среди которых ошибка игрока, селективное восприятие и эффект фон Ресторофф являются наименее смертными грехами.

Не стоит недооценивать и восприятие отдельных знаков как привычку, данную нам в социальных ощущениях, поскольку даже повсеместная кириллица и азерница (щщзы, латиница), никоим образом не аннулирует повсеместной иероглифики в виде чисел, дорожной разметки, подсветки, знаков, аварийных катафотов, так и эдак помигивающих автомобилей. Различные эмодзи в социальных сетях, отчасти известные как «наклейки», непревзойденным среди которых покуда остается вконтактовский кот. Быстро сменяющие друг друга мемы, наиболее примечательны среди таких иероглифов, поскольку традиционная иероглифика шла по пути упрощения знака, в эпизодах же употребления мемов, происходит нечто обратное, а именно: попытка не только заменить высказывание сложным знаком (каковым, например, может быть видео некой продолжительности), но и развербализировать это высказывание напрочь.

Это, впрочем, несколько очевидно, потому что уже сколько уже было переговорено, даже и промеж собою самим. Вопрос только в некой витальности каждого из элементов текста при кажущейся их равнозначности. Избегаем слова «смысл», как ругательства (хотя уже где-то там ˄ уже было что-то однокоренное). С другой стороны, не очень хочется сдвигать полемику в область информатики, притом, что как бы и нужно это сделать.

Автор — некая персона, осмыслившая концепт и сознательно дробящая этот концепт в процессе т.н. «творчества», если целью является обращение идеи третьим лицам.

Повтор — кричащее о забывчивости знака событие, предпринимающее попытки навязчивой коммуникации. От повтора мы следуем отказаться. Только несколько авторов, замысливших повторение разного, отвлечённого от себя, при этом являясь естественными дублями по отношению друг к другу, могут перемножить единичность собственных текстопорождающих особенностей и продлить их в глубь букв.

Неожиданным будет и недопроявленное свойство, скрытое в складках повтора — застывший слепок узнавания, агент нищеты — смысл, не обнявший собственного существования. Где его искать? В машине образов, когда машина на стадии перед смешением текстовых фрагментов, когда они не выровнены на одной плоскости, а находятся под углами, таким образом, в других координатах, отсылающих к иным текстам.

Данная отодвигающаяся знаковость, устремлённая к необходимым, но не обязательно наличествующим пределам, выглядит безусловно дефективной. Вспомним аналогию с пиявками, разбредающимися из банки. Дефективные смыслы — насекомы, их движение подчинено цели отдаления от точки, которая была задана для них (кем?), но не природным предопределением существа.

Природа знака знакома, и знакомство это в своей изменчивости длительно: кто присвоил себе значительность, высоту без обязательств. Это не шутка, но смешно бывает думать о том, что недолетает до тебя сверху, какими нелепостями усеяно семантическое поле. На него выходит в ночное время натуралист, и мы видим свой сон, данный кому в ощущениях.

Что это значит — высота обобщения, кто ее измерил? Вопрос не праздный, миновала дата. Информативности всегда оказывается недостаточно — при ее ослепляющем избытке. Приспособлен и воздух, взятый из повседневного употребления, но ничто не определено впервые, все — второй круг, совокупная дизентерия впервые увиденных. Подступы к причинам пологи, как стены жилья: внутренность покинута вместе с вещами — самой вещественностью, но оставлено ли желание? Прозвучавшее есть осуществленное, сама наполненность источника, весомый аргумент бытия. Есть то, что в силах ответить, однако мимо этого бергсонова процессия сползает к привалу вечера. Никто не видит, как хорошо бывало вспоминать себя со стороны.

Старательно для корпуса текста, все еще пытающегося казаться вразумительным, невольно понимаешь, что, собственно, кроме дискретности никакого другого способа и не существует, по сути, это просто описание, объяснение, сведение к сумме, подход к опять же неповторимому (хотя повторяй, сколько влезет) «Дискретность как единственный метод». Рекурсивно ли, фрактально, сводится ли все к очереди, где каждый стоит os frontale в os occipitale другому.

А вот и проблема восприятия, например, не способного оценивать скопом ничего. Как ни прекрасна конструкция, вся она, так или иначе, берется паттернами, да и никак по-другому браться не может, как что-то целое представляется уже постфактум, да и то с ответвлениями в другие какие-то ощущения, суммарно присутствовавшие там же, в тот же «Момент» (здесь клей (и здесь же дурной каламбур) времени. Но отсюда же прелесть всего этого конвейера самой культуры, начатой, как баловство; этой игры, запущенной в некой темной и все более темнеющей с каждой секундой пещере, процесса, заново воспроизводимого столько раз, что почти всякий след начала теряется в похожих друг на друга артефактах, а слово «прогресс» — это лишь слово — и ничего более.