[к вопросу о гипотетической возможности будущего в 2023 году]

К счастью, ничто не обязывает нас придерживаться нововременной темпоральности

Б. Латур «Нового времени не было»

С людьми, которые не были заражены исследованиями науки, невозможно говорить. Они еще живут на деревьях

Б. Латур. Из интервью 2018 года

Читать о различных концептуально-теоретических попытках современности осмыслить такой предмет, как гипотетическое пост-человеческое будущее, в начале 2023 года, когда все вокруг уверенно летит в пизду, а ты уже шестой год находишься в колонии строгого режима, и впереди тебя гарантированно ожидают еще два года такого же ницшеанского вечного возвращения одного и того же дня в российском исправительном учреждении, дело весьма занимательное. Занимательное в том смысле, что подобный опыт буквально заставляет тебя ощутить всем существом, как каркас твоей феноменологической ситуации непреклонно сопротивляется любым попыткам любое будущее концептуализировать и соответствующие концептуализации воспринимать. За этот любопытный опыт мне, конечно, стоит сказать слова благодарности не только Промышленному районному суду города Самара, что выписал мне столь увлекательную экзистенциальную командировку, но и редакционному коллективу журнала «Логос», на страницах которого (ТОМ 32 #6 2022) я имел счастье прочитать текст Надежды Багдасарьян и Алексея Кравченко «Цифровое общество и дискурсы постгуманизма», проблематику концептуализации будущего слегка затрагивающий.

Необходимо сказать, что с тематизацией проблематики цифрового общества, равно как и с тематизацией связанного с этим обществом будущего у меня за прошедшие годы успели сложиться весьма сложные отношения. Если помните, чуть более года назад я активно производил тексты о том, как развитие децентрализованных цифровых сетей и экосистем, в частности, экономики криптовалют и архитектуры Web3, должно будет рано или поздно полностью обезвредить механизмы контроля, захвата и сверхкодирования, на которых базируется существование современных государств и власть национальной бюрократии, а также положить конец реалиям надзорного капитализма повсеместной коммерциализации интернет-пространства и конвертацией больших данных в прибавочную стоимость корпораций, — и все это в рамках движения к проектам более свободного и эгалитарного будущего. И, конечно, за прошедший год никакого крушения власти государств и корпораций не произошло. Да и в целом динамика происходящего в мире децентрализованных цифровых сетей продолжает оставаться весьма неоднозначной.

Детерриторизация покрывается компенсирующей ретерриторизацией. Если в начале и середине 2010-х, когда я еще находился на воле, рынок криптовалют по большей части являлся рынком интернета и ускользающих от контроля аппаратов государства декодированных потоков, то сегодня криптовалютные биржи зачастую требуют от пользователя при регистрации учетной записи предъявить нотариально заверенную копию паспорта и вводят различные меры противодействия потокам черных денег из глубокого интернета. Меры, конечно, весьма незамысловатые и далеко не эффективные, однако довольно симптоматичные в отношении процессов рифления гладкого пространства. Рынок NFT, когда-то обещавший подорвать авторитарную гегемонию кураторских институций на рынке современного искусства за счет беспорядочного умножения децентрализованных транзакций с арт-объектами, зачастую используется в качестве поля, где охуевшие кураторы ищут и отбирают объекты для последующей эксплуатации в рамках конвенционального арт-рынка. Плюс ко всему творческая активность децентрализованных анонимных обществ, надо заметить, весьма снизилась после того, как власти США обязали законопослушных американских энтузиастов крипто-анархии и децентрализованных сетей регистрировать свои анонимные децентрализованные общества в министерстве юстиции. Никакой мировой революции, как мы видим, децентрализованные сети не произвели, но надо заметить, что и сам по себе концепт революции как некой точки в гипотетическом будущем, в которой все, наконец, будет по-другому, есть не более чем модернистское крипто-религиозное суеверие, а Делез учил нас чертить линии и не ставить на них никаких точек, чертить линии, у которых нет конца и начала — лишь одна бесконечная середина, размывающая берега и страты. Чертить и, не останавливаясь, становиться интенсивностью ускользания по ним, ибо складкообразование всегда ползет вслед за движением детерриторизации, а ускользание всегда осуществляется лишь относительно рифления и внутри него.

В конце концов, капитализм производит сопряжение декодированных и детерриторизованных потоков только если эти потоки идут еще дальше, ускользая как от сопрягающей их аксиоматики, так и от ретериторизующих их моделей, вступая в соединения, очерчивающие новую землю. Столь амбивалентная динамика происходящего с рынком криптовалют, NFT и децентрализованными анонимными обществами есть динамика противостояния/соучастия гладкого и рифленого, в которой в принципе не бывает однозначных поражений и побед, потому что все скользит, пересекается и оборачивается не тем, чем было ранее, и воспринимать все это как обещание глобальных революционных изменений в будущем или как крах надежд на такие изменения в прошлом, например, можно лишь из оптики модернистских суеверий. Но кто нас вообще заставляет воспринимать происходящее в подобной оптике?

Примерно тоже самое, кстати, мне хочется высказать и относительно хоррор-дискурса Ника Ланда, концептуализирующего будущее в перспективе гипотеческой технологической сингулярности, неизбежности порабощения человека машиной и расплавления человечности в пространстве кибернетики; равно как и в отношении иных концептуализаций, увязывающих будущее с идеей технологической сингулярности. Со всеми этими феноменами интеллектуальной современности, о существовании которых я уже успел слегка подзабыть посреди моего ницшеанского вечного возвращения в барак из столовой, я как раз и столкнулся в упомянутом выше тексте Багдасарьян и Кравченко, в котором я, конечно, не обнаружил ни единого слова ни о криптовалютах, ни о децентрализованных анонимных обществах, ни о других столь дорогих моему сердцу явлениях цифрового общества. Но и на том спасибо…

Так вот, я уверен, что многие со мной не согласятся, но на мой взгляд творческая стратегия хоррор-дискурса Ника Ланда по ряду причин обречена на неудачу. Ибо для того, чтобы всерьез воспринимать весь этот хоррор-антигуманизм, необходимо в первую очередь воспринимать всерьез и модернистский миф о человеческом субъекте как о некой уникальной самостоятельной онтологической целостности, как минимум, — или вообще душой и сердцем находиться где-нибудь в до-модерне. Однако, что-то мне подсказывает, что аудитория, на которую вещает свой дискурс Ланд, как раз вряд ли способна воспринимать антропоцентризм всерьез, тем более с учетом того обстоятельства, что сам Ланд на заре своей карьеры интеллектуального производителя активно инвестировал слова и мысли в децентрализацию человеческого субъекта и деконструкцию границ между человеческим и не-человеческим, что, в частности, в определенной степени, вдохновило мысль Донны Харауэй и весь последующий кибер-феминизм; а для Харауэй и Брайдотти, киборг, как мы помним, отнюдь не является тем, во что что должна превратиться человеческая субъектность в отдаленной перспективе гипотетического будущего. Это уже мы в сами здесь и сейчас как множественная сборка множественностей биологического и технологического, целиком и полность интегрированная в процесс социального производства.

И с этой точки зрения в перспективе акселерации и цифровизации нам рещительно нечего терять, ибо все, что есть человеческое, есть в той же степени человеческое, что и не-человеческое, потому что технологическая сингулярность на самом деле уже случилась несколько столетий назад, о чем практически прямым текстом писал покойный Бруно Латур. Случилась и до сих пор продолжает оставаться актуальной действительностью нашего существования в настоящем, сопровождаемом бесконечным и беспорядочным умножением гибридных сущностей, конфигурирующих и реконфигурирующих нас и нашу социальность.

Конечно, в мире существует огромное множество человеческих существ, испытывающих настоящий священных ужас перед цифровизацией, в частности, и любыми новыми технологиями вцелом. Мне рассказывали, например, что в русскоязычном интернете носители подобных настроений довольно активно проявляли себя в период пандемии COVID-19 и связанных с ней карантинных ограничений, вещая о том, как жидо-масоны загоняют их в цифровой концлагерь при помощи вакцин, QR-кодов и вышек 5G для того, чтобы отнять у русского человека его христианскую душу, понятное дело, заменив оную цифровым суррогатом.

Но скорее всего о существовании Ника Ланда этой публике ничего не известно, хотя именно на представителей оной весь этот хоррор как раз и мог бы произвести соответствующее художественное впечатление. Чем не творческая неудача? Впрочем, Ника Ланда все же смог, как минимум, прочитать Александр Гельевич Дугин, и поэтому полностью провальной его творческую стратегию, определенно, признать нельзя, скажете вы. И я, пожалуй, не буду с этим спорить, потому что Дугин — профессор всяческих одобряемых конституционным строем РФ наук, а я отбываю срок в колонии строгого режима и лучше выкурю сигарету, выпью крепкого чая и как ни в чем не бывало переведу тему разговора в сторону.

К упомянутым представителям отечественной и зарубежной интеллектуальной современности я как-нибудь еще вернусь в гипотетическом будущем, если, конечно, это будущее когда-нибудь будет. Я уже говорил выше, что технологическая сингулярность, которую различные теоретики настойчиво пытаются вытеснить в будущее, без всяких сомнений, уже была достигнута несколько столетий назад. Однако это обстоятельство нисколько не мешает тому факту, что мы в значительной степени продолжаем существовать в каком-то ебаном палеолите повсеместного торжества метафизики, — не мешает, а даже в какой-то мере способствует. Как мы помним, беспорядочное и бесконтрольное умножение гибридов с промышленной революцией и фабричным капитализмом исторически сопровождалось становлением мифологии разумного, активного и свободного человеческого существа, противостоящего пассивной материи, подчиненной законам природы. И, конечно, если мы говорим о современной ситуации в западной философии, то мы должны признать, что претензии этой оппозиции на фундаментальную априорность на данный момент существенно подорваны, равно как и претензии иных схожих фундаментальных оппозиций. В философии и в различных гуманитарных исследованиях с этой точки зрения дела действительно обстоят хорошо. Уже практически никто не пытается всерьез постулировать существование тех или иных первичных и подлинных онтологических инстанций и регионов, предельных оснований знания, априорных и вечных фундаментов, структур, материй и категорий; потому что уже были Маркс и Ницше, Деррида и Фуко, Делез и Латур, и все фундаменты рухнули, все границы и горизонты стерты, метафизика повержена, а простор открыт и — ничего святого.

И все это замечательно, однако история европейской философии имеет мало отношения к нашей повседневной жизни, в которой мы, например, имеем возможность столкнуться с такими интересными явлениями, как уголовное право, уголовное судопроизводство и система исполнения наказаний, функциональными операторами которых являются во многих отношениях сомнительные понятия вины и ответственности, что явно имеют принадлежность к модернистскому мифу о человеческом субъекте как о некоей автономной онтологической единице, обладающей свободной волей и нравственным законом внутри. Или [столкнуться] с феноменом воспринимаемой всеми как нечто само собой разумеющееся ценности государственных платежных средств, что при внимательном рассмотрении оказываются лишь, как выражался немного по другому поводу Ницше, симптомами силы на стороне тех, кто ценности устанавливает. Наша повседневность вдоль и поперек расчерчена различными практиками производства различных метафизических эффектов. Взять хотя бы тот же эффект объективного существования некоего базового физического пространства, разделенного между не менее метафизическими государственно-национальными территориальностями, действие которого, как бы его не деконструировала пострепрезентационная картография, по-прежнему обуславливает ситуации кровопролитных военных конфликтов.

Если поле взаимных наложений всех этих перечисленных метафизических эффектов различных социотехнических сборок и считать конститутивным полем человеческой экзистенции, то пускай тайно посланный из будущего замаскированный под человека кибер-партизан Ник Ланд поскорее ускорит капитализм, чтобы расплавить весь этот гуманизм в киберготике; ибо когда ты шестой год сидишь в тюрьме, а все вокруг летит в пизду, то у тебя возникает стойкое ощущение, что акселерация не сможет навредить тебе сильнее палеолитической метафизики. Впрочем, возникает оно не надолго, потому что ты вспоминаешь, что технологическая сингулярность на самом деле уже была достигнута несколько столетий назад и продолжается в настоящем, странным образом сосуществуя с беспросветным торжеством метафизики, так же как цифровые платформы, облачные вычисления и философкий дискурс нового материализма сосуществуют с тюрьмами, энто-территориальными конфликтами, движением Талибан, гужевыми повозками, русской православной церковью и массой других квази-объектов, датировка и длительность существования которых остаются неопределенными.

И все это не только сосуществует, но и непредсказуемым образом взаимодействует. ISIS выпускают NFT, а фундаменталистские политические режимы, озабоченные борьбой с однополярным колониализмом Запада и могуществом глобального капитала, стремятся преодолеть санкционные ограничения и полноценно интегрироваться в капиталистическую аксиоматику мирового рынка. И все продолжает скользить, растекаться и оборачиваться не тем, чем было секунду назад; и кроме этого странного гетерогенного настоящего, в котором создаются и пересоздаются эффекты прошлого и будущего, у нас ничего больше нет и никогда не будет…

…И ты отрываешься от "Логоса" и закуриваешь новую сигарету. До новых встреч в середине ризомы, друзья!

Текст: Валерий Мантров