Несмотря на то, что Британия, начиная с расцвета музыкального искусства в эпоху Возрождения, дала миру множество композиторов, пожалуй, даже меломан-энтузиаст не сразу вспомнит больше нескольких крупных исторических имен, связанных со старинной музыкой: Генри Пёрселл, известный многим как автор знаменитой оперы «Дидона и Эней», Уильям Бёрд, Томас Таллис. Кто-то, быть может, упомянет еще великого немца Генделя, столь много времени проведшего на чужбине и связавшего с ней свою творческую судьбу, кто-то вспомнит Чарльза Ависона или влиятельного, известнейшего среди современников «русского ирландца» Джона Филда, сильно повлиявшего на стиль Шопена и других крупных композиторов. Именно Филд популяризовал жанр фортепианного ноктюрна, сильно отличавшийся от современных ему сонат своей вольной, обыкновенно трехчастной структурой, лиричностью, эмоциональностью, переданной лишь музыкально, то есть лишенной поддержки текста, программы.

Ощущение, что в Британии от Пёрселла до Бриттена не было композиторов, что расцвет в эпоху Возрождения сменяется полнейшим упадком, разве что парочка заезжих немцев спасали англичан от музыкального одичания, неверно. Скорее, это следствие асимметрии интереса исследователей и критиков — европейская континентальная старинная музыка известна слушателю и музыканту лучше.

Впрочем, вряд ли кто-то будет спорить, что в XX веке конкретно Англия подарила мировой музыке множество крупных имен: уже упомянутый Бенджамин Бриттен, Ральф Воан-Уильямс, Густав Холст; из наших современников можно упомянуть как минимум Майкла Финисси и Брайна Фёрнихоу. Впрочем, не только эти широко известные имена достойны упоминания и способны составить славу английской музыки.

Для англичан, как это может показаться, эксцентричность — что-то вроде национального вида спорта. Одним из самых необыкновенных эксцентриков среди английских композиторов XX века был Кайхосру Шапурджи Сорабджи, урожденный Леон Дадли Сорабджи. Относительно редкий пример композитора, который был влюблен в музыку настолько, что практически все силы тратил на ее сочинение или критику и изучение чужих произведений, но который при этом весьма равнодушно относился к её публичной судьбе и собственной популярности.

Кайхосру Сорабджи родился в 1892 году в графстве Эссекс. Впрочем, все указывает на то, что данные эти могут быть неточны, ведь сам Сорабджи крайне неодобрительно относился к любопытству по поводу дат, чисел и обстоятельств, так что его личность и история жизни были окружены мистификациями и попросту ложными мнениями. Сын парса-зороастрийца и англичанки, Кайхосру Сорабджи первые уроки музыки получил от матери; он интересовался современной ему европейской музыкой, посещал все концерты, какие мог, старался раздобыть ноты новейших сочинений Шёнберга, Малера, Бузони, Дебюсси. В то время в Англии это было не совсем просто, но все же вполне возможно. Особую любовь у него вызывала русская музыка — он специально разыскивал и изучал сочинения Метнера, Рахманинова и Скрябина. Композиторская манера последнего крайне сильно на него повлияла.

Любознательный и амбициозный молодой Сорабджи признавался в молодости одному из своих друзей, что собирается стать музыкальным критиком. Это его намерение осуществилось: действительно, многие годы он писал провокационные, яркие, подчас жестокие и безапелляционные эссе о музыке и культуре для различных журналов. Он был яростным полемистом и ниспровергателем идолов; впрочем, его бескомпромисность как журналиста иронично сочеталась с той особой живостью мысли, которая позволяла в течении нескольких лет сменить мнение на противоположное. Кроме пристрастия к музыкальной критике Сорабджи неожиданно сам для себя открыл в себе талант композитора. Произошло это по композиторским меркам достаточно поздно, в 22 года. Попробовав написать по совету частного музыкального педагога несколько пьес, он уже не смог остановиться. Творческие силы, могучая первозданная стихия, вырвались на волю и овладели его жизнью.

Наследие композитора Сорабджи огромно. Более 100 оригинальных сочинений — преимущественно произведения для фортепиано, большая часть из которых до сих пор не была исполнена. Сорабджи не любил любых скоплений людей, в том числе в связи с публичными концертами своей музыки. После ряда выступлений в 20-х — 30-х годах и радиотрансляции одного из его сочинений, которые проходили с определенным успехом и даже позволили познакомиться ему со своим кумиром Ферруччо Бузони (ему молодой Сорабджи посвятил сонату, которую имел возможность исполнить лично), он наложил запрет на издание и исполнение своих сочинений без прямого разрешения. Говорят, он заявил по этому поводу в преувеличенной форме, что лучше уж «полный запрет, чем непристойная пародия». Учитывая сложность и необычность сочинений, не все из которых подходят для формата привычного музыкального концерта в силу большой длительности, это означало практически полное забвение его произведений. К примеру, его знаменитое сочинение для фортепиано Opus Clavicembalisticum длится около четырех с половиной часов и не отличается простотой, ясностью, легкостью как для слушателя, так и для исполнителя. Ситуация начала меняться лишь в 70-х — 80-х годах, когда благодаря нескольким энтузиастам его музыка стала вновь исполняться и начала привлекать внимание все большего числа любителей музыки. Уже в старости сам композитор снял ограничение на исполнение и распространение своих сочинений. С его благословения сначала Джеффри Дуглас Мадж, а потом и Джон Огдон публично исполнили Opus Clavicembalisticum. Плотина была прорвана — стали исполняться и другие сочинения Сорабджи, не только для фортепиано соло, но и для органа или фортепиано с оркестром.

О его сочинениях иногда отзываются чуть ли не как о неисполнимых, не только из–за их исключительной длительности, но и из–за технических сложностей, на которые они обрекают исполнителя. Долгое время и Opus Clavicembalisticum считался неисполнимым, практически плодом фантазии музыкального графомана, однако упомянутые выше исполнения этого сочинения виртуозными пианистами открыли дорогу в концертный зал и для других сложнейших сочинений. Композитор Эрик Чизем указывает, что на первый взгляд Пассакалия и Прелюдия для органа кажется невозможной пьесой, однако внимательное прочтение доказывает, что Сорабджи прекрасно знает возможности инструмента и полностью использует их.

Кайхосру Сорабджи обрек на долгое затворничество не только свою музыку. Он и сам предпочитал жить максимально частно, на публике появлялся крайне редко, общался лишь с узким кругом близких друзей. Он был рантье: состояние, оставленное отцом, позволило ему безбедно прожить всю жизнь, заниматься музыкой и музыкальной критикой, а также быть большим поклонником традиционализма и Рене Генона, сторонником жестких иерархий, опирающихся на власть превосходства, быть ярым противником демократии, коммунизма, всеобщего образования и равенства прав. Пожалуй, Сорабджи мог бы назвать сам себя просто последовательным приверженцем аристократизма духа.

На одном из YouTube-каналов с записями его Трансцендентных этюдов кем-то из слушателей был оставлен следующий саркастичный, но достаточно меткий отзыв: «Музыка звучит так, будто бы кто-то включил одновременно два разных произведения Скрябина». Ассоциации со Скрябиным не случайны — интенсивная, колкая, острая, вариативная, свободная на грани с атональностью гармония и многослойность фактуры, свойственные иногда Скрябину, доведены у Сорабджи до высших степеней. Его музыка, действительно, может показаться сложной в силу непростого внутреннего устройства, обилия одновременно звучащих голосов, но она очень структурна. Каждый её локальный элемент, тема, пассаж, мини-структура обыкновенно развиваются, обогащаются и отображаются в преображенном виде в ходе дальнейшего развития пьесы, т.е. их развитие прослеживается как на короткой дистанции, так и на более длинных.

Его произведение Gulistan — это экзотичный, крайне своеобразный ноктюрн, заставляющий вспомнить картины импрессионистов и Дебюсси: невероятный, сверкающий, неистовый, ослепляющий поток прекрасных созвучий и узоров, будто бы оазис потусторонней красоты, явивший себя страннику посреди пустошей многовекового молчания. Буйная, неудержимая музыка, полная жизни и внутренней, своей собственной несгибаемой воли. Кажется, что она, этот уникальный музыкальный организм, преследует недоступные человеческому пониманию цели.

Друг Сорабджи, шотландский композитор Эрик Чизем, писал об этом произведении:

«По первому впечатлению, без возможности заглянуть в ноты, эта музыка может показаться бесформенной, лишенной запоминающихся тем, лишенной направления, мечтательно неясной; всего лишь бесконечный поток прекрасных звуков. Однако прослушивание этой музыки с нотами в руках способно исправить это неверное впечатление и увидеть, каковы были намерения композитора. Однако, я боюсь, вполне можно заключить, что намерения эти, при всей ловкости пальцев и усердии, за пределами возможностей исполнителя, желающего сообщить их публике в ясной и понятной форме».

Охарактеризовать музыку Сорабджи можно рядом прилагательных: цветная, яркая, пестрая, неоднозначная, разнообразная, пряная, отталкивающая, вовлекающая, соблазняющая, приторная до горечи, но иногда — крайне редко — обжигающе холодная. Сам автор любил проводить ассоциации между своей музыкой и экзотическими тропическими зарослями: буйной природой, где в полуденную жару среди сладких ароматов цветов пробивается тошнотворный трупный аромат; где есть место для всего, что может вообразить человеческий ум, и для чего-то, что он вообразить не в силах, на что ему не хватает смелости. Попытка познакомиться с музыкой Кайхосру Сорабджи может быть вознаграждающим сторицей испытанием для меломана: музыкальная ткань столь плотна, столь богата и насыщена, что способна вызвать поначалу подобие шока или отторжение.

Сорабджи заявлял, что он отрекается от звания современного композитора, отрекается с возмущением и без колебаний, так как его музыка не укладывается в тенденции, которые насаждаются музыкальными институциями. Именно поэтому, продолжал Сорабджи, он и не ищет популярности для своей музыки: она несовременна, не соответствует современным условиям, однако он не способен вообразить условия, при которых она стала бы своевременной. Вопреки этим утверждениям, сейчас музыка этого необыкновенного композитора находит все больше ценителей и поклонников как среди музыкантов, так и любителей музыки. Впрочем, возможно, что сам Сорабджи был бы недоволен уровнем интерпретации и понимания своих произведений и остался бы при своем мнении.