Пусть льет / Let It Come Down, 1952

Пол Боулз

1

Прежде всего, нужно сказать, что речь пойдет о кульминационной сцене романа, поэтому необходимо, чтобы читатель был с этой сценой знаком. Тем не менее, я перескажу ее настолько подробно, насколько это покажется уместным.

Эта сцена состоит из серии эпизодов, поэтому трудно сказать, где именно все начинается. Зато с уверенностью можно сказать, где именно и как именно она кончается: Даер убивает своего подельника — или компаньона — Тами, забивая в его ухо украденный гвоздь украденным молотком. 

Началом может послужить общая завязка четвёртой части романа: Даер неожиданно для себя крадет чужие деньги и решает обратиться за помощью к человеку, который водил его в порно-кинотеатр и бордель. Они знают друг друга не очень хорошо и вряд ли доверяют друг другу, но так сложилось, что Даеру больше не к кому обратиться, а Тами хочет купить лодку, и поэтому ему нужны деньги. Тами отвозит Даера на лодке в маленькую хижину, где — он обещает — его не достанет полиция, да и местным он тоже не помешает. Вместе с Тами Даер проводит ночь в хижине. Ночью в хижине от ветра стучит дверь.

Наутро Тами отправляется за едой: где-то неподалеку живут родственники его жены, которые не станут задавать вопросов. Но Даер, оставшись один, вдруг решает, что Тами вернется с людьми, которым нужно убить Даера и забрать его деньги. Даер решает сбежать и спускается в город. Но как раз в город, поскольку он небольшой и потому на Даера, то есть чужака, все будут обращать внимание, Тами выходить запретил. Даер думает, что так Тами хочет Даера обмануть и все же уходит из хижины. Он проводит в городе вечер, его не ловят, но он постоянно от кого-то скрывается. Возможно, он и сам не вполне понимает, от кого именно. Даер не профессиональный вор, и ему плохо. 

Ближе к ночи, когда Даер внутренне смирится со своим положением (не без участия кифа), он решит вернуться обратно в хижину, конечно, не зная обратной дороги. Выкурив еще кифа, он идет наугад — и на площади городка внезапно натыкается на Тами. Незадолго до этой встречи он крадет гвоздь и молоток и открытой столярной лавки. Дверь, которая стучит ночью в хижине, беспокоит Даера, не давая ему уснуть.

Тами и Даер возвращаются в хижину, ужинают, выкуривают по трубке кифа. Все идет своим чередом. Нашлись люди, готовые обменять деньги. Плохой курс, но для Даера это выход. Тами засыпает на полу. Даер не засыпает и проваливается в свое очередное состояние. Он напряжен. Или просто не умеет принимать наркотики. Или все вместе, трудно сказать. 

Одним словом, Даер пытается собраться с мыслями, испытывает разные ощущения, после чего садится — или обваливается — на пол рядом с Тами, вставляет ему в ухо гвоздь и забивает его молотком.

2

С одной стороны, речь идет о совершенной бессмыслице, глупой и жестокой фантазии. В каком-то смысле так оно и есть.

Убийство, которое совершает Даер, становится убийством не ночью, а только наутро, когда его будит Дейзи. Открывая ей дверь, он будто надеется, что она не увидит труп Тами. Или не поймет, что именно сделал Даер. Может быть, ему кажется, что она просто не обратит внимание? То есть буквально посмотрит на труп, опознает в нем Тами и продолжит уговаривать Даера вернуться. Какие чувства вызывает Даер? Кто он? Почему его образ как бы выдвигается вперед из той вереницы героев, которыми полна первая часть романа? Может быть, Даер так важен, поскольку он — ничтожество? Может быть, именно это и делает его живым? 

Мужчины у Боулза часто представляют из себя что-то не очень внятное. Они мелочны, глуповаты, наивны, но чаще всего слабы. Даер приезжает в Марокко просто так. Конечно, он ищет работу, он открыт к новому, ему интересна другая жизнь. Но в сущности, он просто не знает, чего хочет, в чем нуждается, на что готов. Это важная особенность его существования: Даер умеет понравиться, но порой даже это у него получается не с какой-то целью. Если он действительно влюбляется в Хадижу, то очень любопытно, что его любовь полностью испаряется в четвертой части. Хаджи испаряется примерно как Юнис Гуд. О том, что Даер взял деньги, чтобы быть секретным агентом, мы тоже забываем довольно скоро.

Почему так важно сосредоточиться на Даере и его внутреннем мире? Пусть будет так: его существование не имеет совсем никакого смысла, он ни на что вообще, то есть совсем-совсем, не годится. Даера просто не существует. Антониони, вольно интерпретирующий разные рассказы Боулза в «Профессии: Репортер» (или «Stranger», то есть Незнакомец, Чужак) очень точно заметил этим своим названием, что человек без имени, незнакомец — лучшее описание героев Боулза. Отличие от незнакомца вообще — в точке зрения: незнакомцы Боулзы чужие не для тех, кто их окружает, а для самих себя. 

Даер — чуть-чуть не авантюрист, мелкий бухгалтер, в целом послушный, но вместе с тем желающий показать себя независимым молодой американский обыватель. Что именно американский, то есть соотечественник Боулза, очень важно: американец здесь это человек без чувства земли, вечный двигатель странной энергии, которой он не может найти выхода. Нужно куда-то бежать, ехать, стремиться. Что-то делать, чего-то хоть. Показателен в этом смысле Секс с Дейзи: даже оказавшись в ее спальне, он решается на отчаянные шаги только под влиянием наркотиков, хотя все вообще — и тем более сама Дейзи — располагает воспользоваться удобным случаем добровольно. 

Но это именно то, что делает Даера Даером: нужно делать то и делать так, чтобы тебя никто не поймал, не смог уличить. Внутренние препятствия малозначимы, играю далеко не первую роль. Даер похож на подростка и хочет, в общем-то, подростковых вещей: выкупить проститутку, заработать шальных денег, стать другим человеком. Если в руках оказывается киф, он курит киф. Если в руках оказывается чемодан с чужими деньгами, он оглядывается, нет ли кого рядом — и бежит.

3

Может показаться, что «Пусть льет» полифониичен. Здесь много героев. Много точек зрения. Но чем ближе роман подходит к развязке, тем яснее становится, что главный герой один, а все остальные — только удачный фон к осуществлению судьбы Нельсона Даера. Боулз находит ту точку, в которой полное ничтожество (не оценка, а художественный образ) вызывает сочувствие, даже после совершения такого действия, которое сделало бы его, допустим, в американском жанровом кино жутким злодеем или сумасшедшим маньяком, садистом. Тот факт, что он был под кайфом, а вернее поймал бэд-трип, никак его не извинит, только добавит остроты. 

Но как бы странно это ни звучало, все буквально шло именно к этому.

Когда Даер убивает Тами, становится ясно, насколько внутри Даера нет ничего. Ни желания Хадижи. Или денег. Или дешевого кифа. Или свободной жизни в чужой стране. Нет ничего настолько, что когда он всего на мгновение как бы выпадает из своей «миссии» (спрятать чемодан, сохранить деньги, обменять деньги, прятаться, бежать, стать когда-нибудь другим человеком), оказывается, что в его голове совсем нет границ или ориентиров. Он буквально способен увидеть то, чего человеку в каком-то смысле видеть не стоит — или нельзя. Нельзя думать так, как думает Даер в этот момент. Это опасно. Ведь он готовит молоток и гвоздь для двери. Ведь дверь и правда стучит и мешает спать. Ведь Даер только защищается от страха и отчаяния, он не убийца, не сумасшедший. Он обычный человек. Просто стучит дверь. В кармане лежит молоток и гвозди. Стучащая дверь — пытка для человека, находящегося в таком напряжении.

Оказавшись в новых для себя обстоятельствах — экстремальных, с трудом подвластных описанию, — он действует интуитивно, доверяясь чему-то внутри себя безоговорочно, целиком. Убивая Тами, он не убивает Тами, а просто забивает гвоздь в голову Тами. Зачем? Что он слышит внутри себя?

«Пока Даер глядел вниз со своей огромной высоты на расслабленное тело, к нему подкралась знакомая тягостность, только он не мог ее связать ни с какой причиной. Отчасти он знал: то, что он видит перед собой, — Тами, голова Тами, туловище, руки и ноги. Отчасти он знал, что там лежит неопределяемый предмет, неизмеримо тяжелый от собственной бессмысленности, громадная непостижимая тяжесть, которую ничто не облегчит. Пока он стоял, затерявшись в статичном созерцании вещи, ветер немощно толкнул дверь, издав слабый треск. Но правда ли ничто не могло ее облегчить? Если внутрь впустить воздух, тяжесть могла бы по своей воле сбежать, в тени комнаты и темноту ночи. Он медленно посмотрел себе за спину. Дверь была безмолвна, пялилась злобно. «Да, ты и впрямь знаешь, что я тут, — подумал он, — но знать тебе недолго». Он усилием воли вызвал к существованию молоток и гвоздь, и они были там, у него в кармане»

Тами еще жив, когда Даер стоит над ним. Следить за ходом мысли Даера было бы не совсем верно, ведь его мысли подчинены чему-то неопределённому — или неопределяемому. Они гуляют свободно, их не сдерживает совсем ничего. Но что-то все же дает им жизнь. В голову почему-то приходит именно это: гвоздь, молоток, дверь? — НЕТ! — гвоздь, молоток, голова Тами! Судя по всему, именно обыкновенность, «обычность» Даера — лучшее топливо для таких мыслей, самая питательная среда. Даеру просто интересно, что будет, если он вставит гвоздь, ударит по шляпке. 

«Предмет неощутимо расслабился, как будто кто-то ему сказал: «Все хорошо». Даер положил молоток и ощупал шляпку гвоздя, вровень с мочкой уха. На ней было два маленьких рубца; он потер ногтем большого пальца по несовершенствам стали. Гвоздь засел крепко, как будто его вогнали в кокос»

Жуткие в своей точности сравнения Боулза создают ощущение, что Даер сошел с ума. Он сошел с ума и в странном припадке убил своего компаньона. Но Даер не сошел с ума, он просто переживает наркотический приход. Но качество его наркотического прихода связано не столько с психическим состоянием героя в определённый момент или образом действия наркотика, сколько с тем, кто такой Даер сам по себе. Самонадеянный чужак, неуклюжий вор, сентиментальный любовник. Самый обычный человек, американец.

«Молоток был у него в правой руке, гвоздь в левой. Он склонился, покачнулся и тяжко упал на колени на циновку у распростертой двери. Та не шелохнулась. Горный ветер свистел сквозь его голову, голова его была одинокой морской раковиной, полной гротов; ее бесконечно гладкие розовые стены, тонкие, как бумага, ловили свет углей, пока он двигался по галереям»

Даер одно из таких существ, которые не решают проблемы добра и зла, а просто не понимают этой оппозиции, никак не соотносят себя и свои поступки с ней. Даже в самом конце, когда Дейзи оставляет Даера наедине с трупом Тами, Даер вызывает тот тип сочувствия, который трудно описать иначе, чем сочувствие к ребенку, случайно убившему маленькое животное. Ребенок сделал это и не подлости, а как бы из непонимания, может быть, из чистого интереса. Эта невинность может оттенять трагизм. То есть Даер просто не понимает, как он мог это сделать. То есть он не убивал Тами, а только хотел вбить в его голову гвоздь. Посмотреть, что будет. Убийством это станет уже когда он проснется.

«Вдруг он толкнул кухонную дверь, чтобы закрылась, и зашел в комнату. Он устал, ему хотелось сесть, но циновка была только одна, поэтому он остался стоять посреди комнаты. Скоро стемнеет; к полу прилип маленький огарок свечи, задутый другим вчера ночью, когда еще горел огонь. Он не знал, есть ли в кухне еще свеча, да и искать ее не стал бы. Больше для того, чтобы чем-то заняться, нежели потому, что ему был нужен свет, он опустился на колени, чтобы поджечь огарок, пошарил в кармане, во всех карманах в поисках спички. Не найдя ни одной, он снова встал и подошел к двери»

4

Поступок Даера нельзя оправдать. Он и не требует оправдания. Зато он выглядит настолько точно, что никакой киф его не может пересилить. Из этого следует, что поступок совершен Даером и принадлежит ему так же, как собственное имя или национальность. Словно Даер не выбирал, делать так или делать иначе. Вероятно, это главный поступок Даер, и по этой причине он делит роман на две неравные части. И если Даер совершил то, что совершил, и это совершил именно он, даже если он не осознавал этого в момент совершения, и это важный поступок, и он точно важнее других — значит, мы имеем дело с развитием или осуществлением Даера. Значит, Даер шел именно к этому с самого начала.

Сперва плыл на пароходе, потом томился под жарким солнцем Танжера, прятался в ночи, слышал стук дверного косяка, курил, беспокоился. Украл молоток и гвоздь (только один!). И неожиданно для себя вставил этот гвоздь по самую шляпку в ухо спящего Тами, чтобы его тело перестало казаться таким тяжелым. Ударил по шляпке, тело обмякло, стало «все хорошо».

Это — пункт назначения на пути Даера. Он шел к этому, как другие идут к большим свершениям или маленьким подлостям. Даер невиновен и Даер виновен. Но много важнее — убийство Тами следует из его обычной жизни. Из той пустоты, которая открывается в нем, когда он крадет деньги, томится в хижине, курит киф, забывается, слышит стук.

Даера покоряют те силы, которые помимо его воли возникают в его голове. Шалость.

Даер не знает себя, а узнав, не знает, что с этим делать. Даже не столько боится, сколько теряется. Американский кассир — самое опасное существо, поскольку понятия не имеет, на что способно. Боулз, недвусмысленно намекающий, что в Даере есть кое-что от него самого, ясно дает понять, как это страшно — и страшно притягательно — видеть в голове пугающие картины, которым все больше и больше места находится в самой непримечательной действительности.

Силой большого таланта местами навязчивый роман о превратностях жизни в эмиграции оказывается безапелляционным высказыванием о том, что обычный человек нового времени — это лучшее вместилище самых темных фантазий. 

Больше подобных материалов на канале «Новой Школы Притч» и в телеграм-канале «Озарения А. Елизарова»: подписывайтесь