Солнце красиво падало на кору взрослого, высокого дерева. Утреннее небо было как никогда ясным. Ни тучки

— Говоришь полигон? Большой? — чавкая по грязи в офицерских туфлях он шел рядом со старым лейтенантом из местного ОВД. 

— Да, таарищ капитан, большо-ой, — лейтенант закашлясля, — но скорей глубокий

— Как эта дыра…

— А вы откуда, таарищ.

— Красивое место, — сплевывая, сказал капитан и глянул на довольно широкий лесной простор возле внутреннего двора крупного старого Дома Культуры. Вдалеке, за забором этого пыльного дворика с кучей ошметков мусора видна была новая, белая стена. Строилась будущая жизнь.

— Я не понимаю, че им не хватает? — лейтенант сделал деловой тон — вам государство дало шанс, деньги елки палки.

Капитан задумался.

Посреди небольшого урочья, было богатое лесное местечко. Его прозывали Дача Лунного Короля. Официально же место звалось село Пивовариха. Обычная сибирская заимка, лишь богатые деталями наличники на окнах, большая улица два несколько рядов с трактирами и ночлежками. Большое и пустующее пространство леса рядом с селением, в 1936 году измерили и разместили там небольшой лагерь УНКВД. Местные не ободрились этой новостью, ведь каждый слышал про страх изгона кулаков. Тогда знающие люди успокаивали остальных. Дескать брешут, и, дескать, сами же кулаки!

— Это нас от контры защищают. 

Контра была повсюду. Контрой становились уже самые случайные или посчитанные ходячие мертвецы. Через год существования, в лагере насчитывалось уже больше двух тысяч постоянно приписанных людей, которые постоянно обновлялись. Поезда ехали по стране. Люди тряслись в вагонах, а потом исчезали. Бумаги производили дольше чем выполняли план. Канцелярия лагеря занимала наибольшую важность в округе, ее нельзя было сравнить ни с большим лесом, ни с несколькими десятками бараков позади самой канцелярии. Майор Грубский был комендантом лагеря и офицером УНКВД, которого недавно повысили после смены его бывшего руководителя подполковника Сергея Павловича Шпирина в результате раскрытия большой взятки в городе. Шпирин мельчил и не хотел делиться, хотя, тот «враг» у них был общий. Майор, двадцативосьмилетний тогда еще капитан, хорошо выявил факты и нашел уверенные доказательства в деле своего нечестного на руку начальника. Тем более с птицефабрикой это запросто. А вообще, еще тогда на распределительном, в Москве, молодой следователь Лешка Грубский мечтал поехать помогать испанцам. То ли дело: винья-верда, нопасаран, испанки, революция! Но, военная специальность не позволила. А времени ее менять… Обстановка в его лагере была тишайшей. Тридцать молодцов, два караула, старая и толстая медсестра Иринка. Особый лагерь значительно перевыполнял план. Иначе отчего было так скучать майору. 

Грубский расправил широкие плечи и подойдя к окну закурил. Уже зашло солнце и лишь иногда из далека эхом долетали странные трески, которые днем пригоняли птиц. Но днем этот треск был едва слышен. Майор вытянулся еще разок и затянулся папироской снова. На полигоне в день расстреливали по сотне человек, сотне предателей что вредили его родине. И майор, уверенный в своем правосудии, все еще гуманном, даже к таким преступникам как эти, зачастую не являлся на решающие исполнения наказания слишком часто. Но полигон выполнял план, лето было в разгаре, а сердце хотело приключений. 

— Борисов, эй, — майор окликнул дневального, — это там, достанька. — он кинул рукой в сторону серой эмалированной печки. С виду она выглядела заваренной и закрытой. 

— Есть, достать! — дневальный быстро организовал скупую, но крепкую полянку: из бутылки водки, стакана и краюшки чёрного с салом. 

— Пойду, — растегивая верхнюю, потную пуговицу гимнастерки майор поднял рюмку — погуля-яю!

Борисов моргнул и никак не изменился в лице. Вся рота знала, что значит «пойду, погуляю» из уст майора. Офицер бодро вышел из сеней своего штаба.

Собаки охранявшие бараки отчаянно лаяли на Грубского. Ослепшие на солнце, они не узнавали главного хозяина, идущего в белой как снег рубашке в сторону восьмого барака.  Лагерь часто обновлялся, но некоторых Грубский оставлял «на подольше». Так формировались «бывалые» — послушные и тихие предательницы, когда-то высокие и красивые женщины. В восьмой барак недавно привезли новую партию девушек которых уличили в планировании теракта на Товарища Сталина. Это были несколько жен старых офицеров и какая-то высокая, молодая… 

Рита знала английский с детства. Ее отец был вполне себе обычным военным кавалеристом. Генералом, но не больше. Его списали еще в 32-м, по возрасту. Но уже в 34-м, майская тишина большой светлой квартиры на углу большого здания на Сретенке была нарушена началом нового расследования. Сначала Генерала Виноградова увезли, а потом прислали письмо что он умер в камере. Переволновался. Извинились. И вот Рита собираясь в магазин, по осени, открыла дверь и познакомилась со следователем особого отдела НКВД. Лагерь ей выписали уже позже, спустя полгода дознания, опроса ее как подозреваемой в теракте. Рита верила, что отец ничего из того, что ей зачитали, делать и говорить не мог. Потому молчала. Пока они не начали бить. Мокрой тряпкой по лицу и ногам. Скручивали синюю влажную ткань и били по спине, как будто чем-то горячим.

Ее долго везли по России, этапы казались вечностью. В дороге Рита начала курить. Но ее красота и рост не покинули ее даже здесь, в Сибири, где ветром сдувало губы в холодный сухой мороз бывалым зечкам, ночные и кажется, иногда бесконечный этапы везли ее до Иркутска почти полгода. Пока Рита жила на свободе, она любила зиму, и мечтала увидеть когда-то Байкал, и даже дальние высоты Мачу-Пикчу, таким большим казался когда-то мир, в который несся социальный прогресс, труд и равенство. И отец и его друзья, все они трудились для этого, как ей виделось тогда. Был даже один лейтенант, который строил ей глазки, по фамилии Кулейка. Украинец, он был низенького роста. Кажется, разведчик. Но никто не знает точно. Рита, конечно часто думала о нем, но не могла представить его, даже когда очень хотелось, в минуты изучения своих чувств, даже когда терлась ногами об ножку кровати, она могла представить себе только всякий ужас, но не коренастого лейтенанта Кулейку. Ее долго возили по разным тюрьмам в городе и окраинам. 

Почему-то, кто-то хотел спасти её, именно так казалось всем сокамерникам, которые уходили в неизвестность и больше не возвращались. Однажды Риту вызвал к себе начальник тюрьмы в Иркутске и сказал что ей предписан пересыл в спецлагерь, а оттуда уж решат. Можно не беспокоиться.

Она приехала в Пивовариху два дня назад. Их построили, помыли как смогли, накормили и загнали в барак, где было, удивительно чисто и пусто. Вокруг был лес, щебетали птицы. Восемь пар коек и тишина. Жизнь как будто еще вчера кипела тут. Риту привезли с другими шпионками, которые были женами и даже любовницами всяких видных деятелей партии. Казалось, что это какой-то сон. Или ошибка. 

— А ты не ошибаешься, сержант, тута? — заходя в барак Грубский придерживал фуражку за козырек.

— Нет, точно тут, товарищ капитан. Вот. Штык винтовки указал в сторону женщин которые замерли в ожидании. Скрипело окно которое всегда открывалось даже от летнего ветерка на северной стороне.

— Построиться, бл.

— Здравствууууйте — Грубский метко кинул взгляд и нащупал Риту.

Женщины быстро вставали в ряд. Майор внимательно осмотрел остальную колонну, его лицо растягивалось в улыбке, когда он видел напуганные и уже потемневшие от дороги и недоедания лица шпионок. Через три минуты он молча вышел наружу. Сержант спокойно скомандовал отбой и вышел за ним. Майор показал рукой над собой, дабы указать на высокий рост и кивнул солдату. Время подходило к десяти. Скрипели знакомые сверчки с севера. Девушки перешептывались, а Грубский мечтательно причмокивая нижней губой, думал:

— Такие глаза! Это что такое! У нас враги народа то ли ведьмы то ли куртизанки? Ей богу! — Он ухмыльнулся, закурил и пошел в сторону самого дальнего, высокого барака, который стоял почти на краю у леса возле большого видного дерева. Там когда-то хотели сделать клуб для офицеров. Собирался поздний вечер, небо становилось непроглядно темным, включили редкие фонари. Начищенные сапоги майора сверкали в синем свете небольших прожекторов.

Когда Риту завели в большой барак, Грубский допивал первый стакан портвейна и осматривался по сторонам. Рядом с ним лежала открытая только что пачка папирос. На стенах висели лозунги про исправление и любовь к труду. Про светлое будущее и бой который обязательно дадут кулаку. В дальнем тёмном углу здания стояло некое подобие кровати, а над головой офицера вдали висел портрет Сталина. Рита вошла вместе с сержантом. Тот подвел ее к столу, где кроме портвейна был наспех порезан балычок с лучком, котлеты, по запаху из свинины и картошечка, отварная, еще источающая пар. Она не видела такой еды уже больше полугода и конечно, запах и вид сбивали ее с толку, тяжело было отвести взгляд от этого пиршества. Грубский улыбнулся ей протянув ей папиросу и указал на стул:

— Садитесь, как вас там.

Рита не взяла из его рук папиросу.

— Рита.Маргарита… Осужденная 598.

— Да-да, такие глаза, я понял, садитесь, пожалуйс-та! — Грубский был всем видом доволен.

— Илюша, давай, музыка, конфэ-кты, айда!

Сержант Илья Парусов четко знал свое дело. Он был любимым интендантом майора. Его ненавидел весь взвод за эту его услужливость. Но именно Сержант Парусов, всегда был безоговорочно рядом в нужные минуты. Он расстегнул рыжий потрескавшийся по углам чемодан лежащий на небольшом столе у окна и раскрыв его достал из него и поставил посреди стола черный патефон. Аккуратно водрузив трубу усилителя в нужное отверстие он завел устройство ручным вращателем. Пластинки майор никогда не искал, они приезжали сами. Их привозили некоторые хитрые арестанты, которые надеялись уйти от правосудия, с награбленным. Всех проверить не успевали. Отсюда же и образовался и патефон. 

— Вертинского уважаете? Вы голодны — все также улыбаясь Грубский удобно уселся на стуле.

— А он, он же белый. — потупилась Рита, думая о Вертинском, она уже не знала, на что ее проверяют и поэтому ответила дежурно.

Заиграла музыка. Пелось что-то про ананасы и шампанское.

— А я что? Черный? Ха-ха-ха! — Майор захохотал и начал наливать портвейн в стаканы — ребята, айда! Двое солдат быстро вышли из барака, было слышно как они закурили у дверей обсуждая что-то своё.  

Сержант подошел и налил себе, у него были права верного слуги своего хозяина.

— Агдамчика конечно не завезли-и, а впрочем, чем богаты. — Грубский протянул стакан Рите. Она замерши взяла его и ожидаючи смотрела на майора.

— Голодная? А? Сержант скрылся в темноте комнаты, дверь открылась еще раз, но уже за ее спиной. 

Музыка хрипела и иногда сбивалась.

— Д. да

— Айда! 

Он указал ей на тарелку и приборы. Сам же отпил из стакана.

— Откуда ты? — лениво кинул он в казалось обыденном, скучающем ожидании.

Сначала она не хотела есть. Странно все это. И вообще почему всех не покормят. Но еда пахла удивительно, желанно и ярко. Покусав губу и едва поежившись Рита очень спокойно постаралась все-таки взять еду в тарелку, но, вдруг уронила вилку.

— Нет! Нет! Вот эту, — Майор неожиданно повысив голос, подал ей новую вилку, — с пола есть, ты че!

Рита принялась искать глазами что взять со стола первым, а майор не отступал:

— Картошечку? А, ага! — Он положил ей в тарелку красивый желтый дымящийся плод. 

— Откуда ты? Ладно, ешь,  я знаю.знаю…ты.ты из Москвы…редкость

Он смотрел на нее и оценивал. Думал, взвешивал и что-то решал.

Рита пыталась откусить от горячей картофелины кусочек не теряя лица и очень стеснялась майора. Ее нутро желало сейчас жадно бросая ошметки, быстро смести всё на этом столе и даже, напиться портвейна. Душа стонала. 

Майор часто цокая языком и смотрел на нее.

— И вот, стало быть, у вас высокие шансы на высшую меру…вы это знаете?

Рита опешила. Это что последний ужин? Да так не бывает.

Он улыбнулся ей кокетливо, по-дурацки.

— Я верю…я знаете…верю в то что следствие разберется, в… — жуя, она поежилась — моем деле?

Майор посмотрел в ее глаза пристально, а потом усмехнулся.

— Разберется! Я тут на что…

Рита ела быстро, но спокойно. Она ела и уже ничего не думала. Когда еще накормят так ещё — неизвестно. Майор все смотрел на неё и глубоко думал.

— В голову не возьму… как же ваш папашка, удумал убить Генсека… — Грубский прошептал "Генсека" и посмотрел Рите прямо в глаза.

— Я.я.не знаю, товарищ, товарищ…

— Ку-ша-й-те — громко скомандовал Грубский и ласково добавил — и пейте!  Локтями он упирался в ручки стула. Скупой огарок свечи потух возле патефона. Музыка утихла и слышно было только редкое, остаточное вращение механизма.

— У тебя была любовь?

— Б.была? Что вы имеете в виду?

— Пацан был?

— Какой?

— У тебя, дорогая, был ли мужичок? — Грубский резко встал перед ней и строго взглянул на нее. Бляха ремня сверкнула в отражении лампадки.

— Что вы…аа

— Ты думаешь, мы что тут делаем, дорогая? Кушаем, бля?

— Я, я не знаю.вы.кормите.

— Мы то кормим, а вы едите, предатели — Майор знатно рассмеялся и резким движеним поднял Риту к себе. Когда она встала то стала выше него на половину головы.

— Долго ты ешь, глазастая, неохотно треплешься. Только что высокая такая.

Он глянул на дверь, там уже не было слышно бойцов. Часы недавно пробили первый час. Он слегка подвинул газету на краю стола и присел.

— Ну, давай! Открывай очи!

— Товарищ…пожалуйста, что вы делаете? Помогите!

Майор хохотал. 

— Давай, сымай все, потом доешь, мэээ, долго жуешь, ебана в рот.

— Нет-нет — Рита все поняла наконец и попыталась отскочить от офицера. Как вдруг резкий удар в нос и темнота в глазах заставили ее упасть. А ведь сержант Парусов не стал задавать вопросов и сделал свое дело. Она и не заметила его в комнате. Когда уже очнулась, она сразу почувствовала что-то небольшое, но влажное и сильное берет ее за шею. А потом почувствовала все своё тело и поняла, что Грубский входит в неё и мычит. 

— Маааааленький, мааааленький му-си-к — бурчал офицер гладя ее по затылку. 

Мешковина подушки мешала ей дышать и она вскрикнула.

— Нра-а-а-и-ца, сладкая моя, ммм! — офицер насиловал ее и хохотал.

Рита попробовала подвигать ногами, но вдруг поняла как сильно болит ее голова и вдруг по лицу прилетела ладонь майора. Майор ускорялся и кроме боли по всему телу будто сдирал с нее кожу своим ремнем который остро терся все быстрее об ее талию. 

— О-от так, оо-т! Так-от ма-аленькая!

Когда майор с визгом кончил он навалился на нее и тихо засмеялся снова. Рита чувствовала боль все больше, и кажется с момента как это закончилось уже прошли внезапно целые сотни минут которые сковали и разбили болью каждую ее частицу. Но прошла минута. Отдышавшись,  веселый от удачи Грубский нарочито зарычал и схватил ее зубами за оголенную еще ягодицу.

— Уууу! Не куу-кусись, дурааааа — он трезвеющий и довольный отправился к столу за новым стаканчиком.

Рита почувствовала как этот страшный морок внутри нее начал превращаться во что-то новое. Отягчающая боль, чувство такое знакомое, но что-то более сильное, что заставило ее заплакать и начать медленно ерзать в разбитой койке в углу барака. Майор услышав ее плач рявкнул железным голосом офицера.

— Ааааатставииить! Тебе было хо-ро-шо! Повторить за мной! 

Рита только и могла что плакать. Остановить это желание рыдать было невозможно. Майор прислушался и улыбнулся. Ему нравилось играть.

— Повторить со мной, — подбежав к кровати без штанов в гимнастерке со стаканом портвейна, поправив кое-как надетую фуражку он рявкнул хохоча снова.

— Повторить со мной, дура, мне было хорошо, сссука! И сапогом он лягнул Риту в правый бок. Рита замолкла и офицер испугался. 

— Эй, сержант, уберите! Пора спать. Напугала, сучка.

Он испугался не смерти, а потому что влюблялся в тех кого насиловал и когда бил, внутри чувствовал что-то жалкое, то к себе то ко всему что вокруг, но ободрялся. Он все-таки был офицером и проливал кровь в поисках таких вот сучек предательниц.

Риту Виноградову расстреляли в 06:16 по местному времени 18 июня 1937 года в опер-лагере Пивовариха. В этом лагере убито и захоронено более 17 000 погибших по время Большого Террора. В сентябре 1989 года благодаря усилиям общества «Мемориал», прокуратуры и КГБ начались раскопки: обнаружено и эксгумировано около 300 человек, затем возник мемориальный комплекс — первое официальное кладбище жертв политрепрессий в СССР, открытое 11 ноября 1989 года…

— Не ну вот…замельчил, википедия какая-то. — Алка засмеялась и протянула пачку рукописей Виноградову — тебе нужно почитать…что-то из классики, я не знаю 

— Это…ты не поняла? Виноградова. — парень в синих джинсах и порванной рубашке со значком Н! 2018 потряс бумагами перед ее лицом

— Что? — Виноградова? Отлично. Ты поставил свою фамилию в женский род.как у героини

— Ты дура! Это моя прабабушка! Это ее история.

— Чего? — Рита не поверила точности и взгляду Сережи — пи-здишь, а?

— Честно, моя, моя, прабабушка!

Рита задумалась. Но на самом деле притворилась, а сама решила ни за что в это нельзя верить. 

— Ты знаешь, Сережка, говорят скоро будет интересное время, а ты бродишь с какими-то ужастиками, блин…пропиши лучше героев

— Это. моя исто…

— Пока, либерда — Алка была отчасти согласна с Сережей, но уже поздно было соглашаться и она решила быстро и холодно уйти от него. 

Жизнь Аллы была беззаботной жизнью шестнадцатилетней девчонки. Она вела блог про жизнь класса. Планировала стать медиа-ассистенткой. Машка из 9Б ушла в колледж и уже работает в конторе по производству бетона. Постоянно ездит в Papa Jonh’s на таксишке. Вот и Алла думала, сделать социальный медиа-маркетинг какому нибудь придурку. А корочка, для мамы планировалась, в основном. Лето было бесконечно теплым, вот еще вчера в России шел чемпионат мира по футболу и так хотелось любить, хотеть и жить Алке, так хотелось и сейчас познать и творить что-то свое, и уехать, да хоть в Петербург, хоть в Новосибирск, Москву, сделать что-то.

Быстро пролетело два года и после экзаменов она ездила в город, жила у знакомых семьи и поступала в ВУЗы. Попробовала тогда курить. Это был не город, а цементированный ад. От двери машины до двери дрянной квартиры и чистки картошки. Картошки родственники Алки ели много. А дядька еще и пил водку. Хорошо что у него были сигареты. Виноградова она больше не увидела, его забрали работники спецслужб за донаты экстремистской организации Навального и работу в их штабе. Кажется сейчас он сидел где-то в Тайшете. А может уже переслали куда-то.

Когда лето вновь разгоралось, ей позвонили с утра, разбудили и кабинетным, но теплым голосом и сообщили что она зачислена на первый курс кафедры медиа-менеджмента. Сердце билось часто, а мечты сбывались. Еще и отложенные, и папкин подарок, она сложила все вместе, и можно сегодня было поехать в центр. Потусить.  Крошечные города вмещают в себя развлечения для каждого, но в Пивоварихе было только одно приличное место и туда ходили все сразу, но сидели там не все. Сидели там те, кто успел или занял места. Клуб, ему даже кажется так и не прижилось иного названия стоял в конце центральной улицы. Просто клуб. Когда-то барак, когда-то перестроенный кинотеатр. Сейчас торговый центр и что-то вроде ресторана с танцполом. Там даже бывали диджеи. А в 90-х там говорят лютовала бурятская мафия. Алка собиралась пока люди в интернете отвечали ей, каждый ее товарищ, каждый: то не мог то уехал, но нужно признать что был и правда плохой сезон чтобы пировать, в середину-то лета. Она собралась, психанула, допила шампанское которое осталось со вчерашнего вечера. Сердце все еще билось и ждало новой жизни. Такси приехало быстро. А ехать было недалеко. В центре хорошо освещали улицы. 

Дом Культуры в Пивоварихе когда-то хотели забрать себе ветераны и родственники, неравнодушные тех кого уничтожила здесь советская власть. Но все-таки  был и малый бизнес и некоторые влияния извне что помогли отстоять здание как легальное и открыть здесь Клуб и магазины всевозможного барахла. Когда она подъехала, то сразу увидела несколько знакомых лиц, витрину которая горит логотипом "Добрый Кола" и уже высматривала парней, чтобы одновременно и опасаться и нападать.

Из здания басово выкатывался ровный и тупой бит который ударял в танцпол и даже на улице задевал грудь входящего. Слышны были свисты и крики. Недавно в Пивовариху прибыл поезд с ветеранами СВО и сегодня кажется всем взводом вернувшихся они собираются здесь, это знала и Алка, но ей не было особого дела до солдатиков, она хотела праздника. Солдат максимум мог стать придачей. Ей сразу понравился один бритый, высокий брюнет с усами, он имел две лычки на полу гражданской куртке и выглядел спокойным и уверенным. Такой, похож на Витька из 11Б, но поосанистей. Она не стала долго изучать толпу возле Клуба и зашла внутрь. Музыка после того как она вошла сменилась, играла некая, неизвестная ей, но по голосу знакомая песня в исполнении Алегровой. Внутри мерцал красный и синий свет от стробоскопа и возле стены через обширную залу стоял стол накрытый белой простыней на которой громоздилась аудио-система, которой управлял мужик с шапкой набекрень качающий головой в такт каждому звучащему треку. 

Алка увидела и бар, это был небольшой закуток с тремя полками простого, но крепкого алкоголя. Она взяла себе красную банку крепкого пива и встала чуть поодаль от бара, в тени. Глазами она искала хоть какой-то моральной поддержки потому как внезапная пустота зала сейчас давила на нее, ведь Алка пришла сюда не за позором, а за удачей. Потусить.

Открылась дверь и вошли солдатики, а за ними вошли незнакомые девочнки и еще какие-то парни, внутри становилось шумно, один солдат, бурятик улыбаясь говорил собратьям:

— Я всегда говорил, что если шумно заходишь, то это нужно уметь, всегда. выживает тихий, но хитрый!

Усатый, что понравился Алке улыбаясь спросил у бурятика:

— Бысынгоев, ты кстати девку уже нашел? 

Бурятик охмелел еще на улице и начинал быть злым:

— Я бля, ща найду тех кто тут выпархивает…бля…

Усатый засмеялся.

— Ты герой, к тебе вопросов нету. 

На груди бурятика красовалась медалька. 

— Всё так. сплюнул прямо внутри здания Бысынгоев.

— А это кто? Шепнул еще один ветеран из-за спины Усатого указав пальцем на Алку.

— Это Алка, — откликнулся один очень белокожий высокий сержант — она с моей сестрой учится, или училась, они ж этааа, теперь студенточки.

— Это нам подходит — промычал Бысынгоев

— Не надо обижать!

— Я тебя обижу, мы че дуры по твоему что-ли? — быковал Бысынгоев.

Алка старалась не смотреть на них, копаясь в смартфоне, но это и ей и всей, кажется, округе было понятно. Она пила пиво и что-то кропотливо вытыкивала в телефоне стоя у бара в красивой джинсовой юбке и блузе в стиле начала нулевых. Ее каштановые волосы в свете стробоскопа интересно сочетались с его оттенками. Заиграл какой-то хип-хоп трек в котором все было о сексе с фанатками и бургерах и Алка напряглась. Она сделала видео с этой песней для Reels в инстаграме, и ей захотелось подвигаться в такт песне, но она чего-то упорно стеснялась. Сегодня все шло как-то наперекосяк. Хотя, она поступила, значит не все.

— Привет, а ты откуда? — Усатый ветеран подошел к Алке и протянул руку.

— Я отсюда, а ты? — Алка улыбнулась и попробовала поймать строгий тон.

— Я из Мугино, это в районе, а здесь, ну пересылка, хуе-мое, хочешь с товарищами с нашими посидим, выпьем? Мы приличные, почти, почти офицеры.

— Я говорил вам что хорошо демократи-и-чног, демократического этова посылать гонца — сбиваясь, с акцентом говорил товарищам Бысынгоев

Когда она подсела за столик который ветеранам организовали сверх-нормы в углу зала где тихо, но можно слышать музыку, за синей шторкой, наливалась водка и Усатый по имени Глеб и остальные сослуживцы смеялись и рассказывали анекдоты, истории с фронта, даже особо не хвалясь и не ведя себя как быдло. В какой-то момент приехали еще девчонки. Они даже не интересовались музыкой, но охотно пили предлагаемую теплую водку и закусывали помидорами из банки, заранее принесенной из подсбодки кем-то из персонала. В какой-то момент парни ненадолго вышли, кто в туалет, а кто снять денег в банкомате. Девчонки быстро расселись в удобные кресла, и Алка уже подружившаяся с одной, Надей, невысокой, но статной темноволосой девчонкой, весело попивала свой коктейль из сока и водки из пластикового стаканчика.

— А ты тоже в СВО-шницы подалась? — перекидывая ногу на ногу спросила Алку одна из шести девчонок что были в комнате, ее Алка не знала, но знала что ее зовут Ирина. Ирина привезла девчонок на своей машине.

— Не-е-ет, меня пригласили выпить мальчики, а что за?

— А? Нет-нет ничего, девочки, вы не робейте, главное все четко. — она уверенно посмотрела вокруг, на остальных

— Вы что? Секта?

— Мы одинокие женщины. — кинула ей девочка с каре сидящая в углу и пьющая шампанское, ей его из неоткуда принес Усатый, по запросу.

— По-онятно — ничего не понимая кивала и улыбалась Алка.

Мужчины вернулись и налили сразу по целой и всем. Алка хотела было отказаться и поговорить с одним из ребят, спокойным ефрейтором, кажется. Он весь вечер сидел тихо, дежурно пил водку и иногда смеялся, но в какой-то момент, она и Максим, так звали этого скромного ветерана, перекинулиь парой фраз, и завязался крошечный диалог. Он спасал ребят из бункера. Когда мужчины выпили, из зала донесся голос из микрофона:

— ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ МЫ ЗАКРЫВАЕМСЯ! ЧАО!

Алка кинула взгляд на телефон и увидела. 

— Два часа. Как так? Я приехала сюда в семь вечера. Ей прямо в лицо протянул наполовину полный стакан Усатый.

— А ну пей, женшына! — он улыбался и добро смотрел на нее

Она взяла стакан и начала медленно пить, и медленно понимать что водка удлиняет время. Но что за водка? Какая там была? Хортица?

Максим подошел к ней и вежливо предложил сигарету, Алка отказалась и когда хотела сказать еще, что устала, поняла что достаточно пьяна, но все еще держалась и старалась не ударить даже в маленькую грязь лицом. 

— А я…ваще.ваще-то посс…ступила на специалиста по маркетингу, прикинь? — кинула она пьяно Максиму

— А я три мильена выиграл, в жизнь! — затягивался и хвастаясь улыбался Максим.

— Мо-оло-дец, — Алку начало тошнить. Дежурно подхватив ее, Максим вывел ее на улицу через черный вход. Возле двери было темно и пусто. Внутренний двор Клуба был пустым кажется с момента его основания. Здесь среди нескольких красивых деревьев покоилась свалка мусора и старых вещей, мебели и прочего скарба. Старая переделанная архитектура выглядывала здесь и показывала себя особенно. Алка нещадно выкашлевывала водку которая заполнила ее маленький желудок и стонала. 

— Уууууф, блять, как же.уууф — и ее снова тошнило.

Максим закрыл дверь, проверил чтобы та не шаталась и аккуратно подошел к ней сзади.

— Ты как, малютка моя?

— Уххх, хуево. — бормотала Алка, не понимая кто может называть ее малюткой и кажется умирая одновременно.

— Замерзла, холодная летняя ночь — Максим подсел к ней сзади и взял ее груди в свои ладони как яблоки, сверкали сверчки повсюду. Стрекот и щебетанье птиц, изредка нарушаемое Алкиным стоном и сблевом. Он трогал ее и шептал что-то. Алка ничего не понимала, но было все равно. Кажется земля пела под ней, такой странный легкий воздух стоял в этом захламленном внутреннем дворике когда она внезапно заснула. 

Максим Сухомлинов был простой паренек из деревни Груево на краю Иволгинского района который в январе 2020-го года украл из больницы ампулы с вакциной и пытался продать их на маркетплейсе как новые в категории "Для себя". Его взяли по весне и еще нашли пару мелких висяков в отделе. Так и отправился Максим в дальние края родного сибирского края мять шконку. Когда началась война, он подумал что как выиграем, сто процентов будет амнистия, а это уже скоро там и бабы даже его не забудут. Когда в их колонию приехал Пригожин, Максим все еще сомневался в правильности такого решения, но когда деньги предложили сразу, в руки, согласился и отправился на фронт вместе с другими арестантами. Многие пошли и это даже урки восприняли как шанс подняться. В тюрьме было ужасно скучно, он хотел прорваться в блатные, но ему сразу сказали что у него не хватит духа, а денег тем более. Так Максим попал в мужики. Но работа била по рукам и он решился. Их быстро научили мотать раны, разбирать-собирать, подметать и строить. Максим так и не увидел смерти и даже боя, потому что в их барак попал беспилотник. Какой-то молодой лейтенант не уследил за новым составом. Пока у него было время, Максим решил что нужно снова почувствовать себя живым. Но в армии как-то умерло в нем, умение-ли, желание-ли, быть интересным. И хоть смерть он так и не видел воочию, что-то в нем говорила: что теперь ему многое можно. Он блять кровь проливал за эту страну. Во дворик через другую дверь заглягул Глеб и увидев эту странную сцену захохотал, но быстро понял что лучше бы ему убрать глаза, быстро закрыв дверь.

Максим тяжело дыша раздел Алку и попытался войти в спящую, пьяную девушуку, но после того как она упала на спину и засопела, он понял что не может удобно подлезть и просто стал засовывать в нее пальцы и мастурбировать. Ему было и гадко и стыдно и даже приятно. Он не знал как вернуть это все назад, плюс что-то говорило ему что ему сейчас многое должны. «Должны, я сука кровь проливал». В нем умирал последний урка. Алка поежилась, голая девушка начала активнее двигать ногами и когда проснулась, поняла что лежит голая. 

Она испугалась и как могла быстро с места. Максим встал быстро за ней и схватил ее за руку.

— Тшш

— Э.Это… Че такое, где.

— Тишееее

— Э.бля. бля, моя одежда, какого хуя я голая? — Алка была вне себя, еще и голова трещала как будто ее били сапогами с набойками очень долго.

— Тихо, ты, ты наблевала на себя и еще ноет…сучка

— Че? А…бл.нахуя ты меня раздел? Где…где ребята? Ребята! Э! — Алка крикнула что есть силы в пространство где была дверь.

— Че мы тут делаем? Ребята! — она громче стала звать и идти в сторону двери.

— Да я хотел тебя успокоить, а ты на меня налезла, шлендра!

Алка опешила. А потом поняла.

— Ты че охуел? Ты че, че, ты меня, ты меня типа насиловал? — она начала щупать свои половые губы, а после резко завизжала.

Максим ожидал подобного и тюрьма научила его что решительное действие в такой ситуации как сейчас, может если не спасти, то хотя бы отсрочить неминуемую отсидку заново. Но статья была опасной. Это сразу нужно было подумать. Алка билась в дверь, ее праздник зашел очень далеко. Он спокойно подошел к этой двери и посмотрел на лицо заплаканной голой и напуганной до смерти девушки. 

— Вот так, — он вынул небольшой ломик из ручки двери который мешал ей открыться.

Алка смотрела на него, на дверь и выбирала как ринуться внутрь, когда вдруг ветеран с чувством ударил ее красным ломиком по шее в первый раз. Она сразу упала на колено и начала пытаться вскрикнуть, но ощутила что голоса больше нет, и увидела изо рта пенится кровавая слюна, длинная и вязкая. Страшно. Все быстро померкло в глазах. Она захрипела. Хрюкающий звук испугал Максима. Казалось вся жизнь пробежала перед глазами Алки и было так долго смотреть на то как это все заканчивается. Темным в глазах стало когда Максим ударил Алку второй раз и резкий звук удара железа о бетон был последним звуком которым она услышала. В голове у Максима заныло.

— Фу бля, еб твою мать. — поежился ветеран смотря на заплывающее кровью лицо и тело, блузку и красивую юбку Алки. Они лежали рядом. Было темно и от зноя сыро. Тихо и страшно. Капал вдали какой-то кондиционер. Максим схватился за лом, со всей что было в нем силы бросил его в мусор в центре двора и оглянулся на тело. Алла лежала в странной сломанной позе, никогда он не убивал людей так, и еще самостоятельно, без подельников, да так блин, ярко! 

Он схватил себя за потные короткие волосы. Хотелось крикнуть. Мелко сплюнув Максим отворил дверь и побежал. В никуда. Из открытой двери пробивался свет, который оставляли в клубе по ночам, из-за его части с торговыми рядами. Свет пробился во дворик и залил темную крошечную струйку крови, та мерно заполняла ярко-серый освещенный бетон. Сверчки затрещали, близилось предрассветное влажное время. Он бежал и думал как теперь быть. Там, в Луганске, возле штаба возили их к таким же девкам и все было чин-чинарем. Теперь он не знал что делать.

— Это когда ее нашли? — указал пальцем на тело девушки офицер

— Час назад, бабка уборщица, увезли ее с приступом на скорой, таарищ капитан 

Они вошли внутрь Клуба. Горел все тот же свет что и вчера. Собралась бригада. Сновали туда сюда специалисты и рядовые. Было шумно.

— И как это блять, называется? — расстроено кинул капитан в пустоту стены с картой мира перед ним.

— Это…эт самое, ну Пивовариха получается — крякнул лейтенант с дуру.

Серое от похмелья лицо капитана ничего не изображало. Ему жаль было искать убийцу который уже завтра уедет на войну и даже ни дня не просидит в тюрьме. Лейтенант не мог найти что же скзаать и выдавил из себя пугливое:

— Чаю может, таарищ капитан, у меня с собой термосок в машине? А?

Солнце заливало дворик и день расходился, как и вчера. Капитан зажмурился.

— Нашли? — капитан открыл глаза.

— Нашли, уже увезли, я и говорю им шанс, денег дали.

— Воевать хочет? — перебив, быстро кинул он лейтенанту?

— Поедет. Тарищ Капитан.

— Правильно! — сказал офицер и вышел из Клуба вон.