О науке и философии
Александр Панчин разместил в своем ФБ текст, посвященный философии. Панчин известный популяризатор науки и его мнение, представляется мне важным. Я попробую его пост прокомментировать.
Панчин выделяет шесть способов употребления термина «философия»: 1) история философии 2) протонаука 3) разновидность художественной литературы 4) нестрогие рассуждения ученых о своей науке 5) любое мировоззрение 6) академическая дисциплина.
Но способа применения термина «философия», обозначающего особую разновидность рационального исследования мира, не являющегося ни естественнонаучным, ни гуманитарным здесь нет.
Еще один любопытный момент состоит в том, что речь не идет об институционально фиксированных или даже о существующих на данный момент способах употребления этого термина — речь идет о возможных способах — «Философия очень многообразна. И, на мой взгляд, споры часто происходят
Отсутствие в списке указанного мной выше способа применения термина «философия» может быть намеренным или ненамеренным. Оно является ненамеренным, если, к примеру, Панчин забыл о такой возможности или она вообще не приходила ему в голову. Я исхожу из того, что автор поста, о котором идет речь, является рациональным субъектом и не вписал «рациональное исследование» в список намеренно. В свою очередь, намеренно Панчин мог это сделать в единственном случае — если он считает, что не-научное рациональное исследование невозможно.
Если это так, то никакой «академической дисциплины» философии — просто не существует: то, что кажется «академической философией», на самом деле является чем-то еще — псевдонаукой, разновидностью художественной литературы и т.д. В таком случае анализ отдельных проблем «академической философии» избыточен, поскольку «академическая философия» оказывается лишенной предмета и метода.
Здесь нужно сделать важную оговорку: термин «академическая философия» выражает не суть дисциплины, а ее институциональный статус, а потому для содержательной критики академической философии (например, доказательства того, что ее не существует как дисциплины) необходимо, чтобы критика была направлена либо против «ядра» — тех черт, которые присущи всему, что институциализировано в качестве философии, либо, чтобы каждый пункт критики предполагал указание того, к какому именно варианту «академической философии» он относится.
Первое условие не выполняется Критика «ядра», по-видимому, просто невозможна: существуют различные философские традиции — аналитическая, феноменологическая, структуралистская и т.д. У этих школ больше различий, чем совпадений — и в первую очередь эти отличия относятся к тому, что каждое из этих направлений понимает под термином «философия».
Например, сравним аналитическую традицию со всеми остальными — назовем их для простоты «континентальной философией».
Для аналитической традиции характерны следующие особенности: 1) ориентация на ясные формулировки 2) стремление к строгой аргументации 3) основа методологии — прояснение понятий (отсюда и название «аналитическая») 4) предметом рассмотрения — то есть, учитывая предыдущий пункт, предметом прежде всего анализа — являются концептуальные высказывания, то есть такие, которые выражают соотношение понятий; примеры такого рода высказываний — «истина — это соответствие высказывания положению дел», «высказывание необходимо истинно если и только если обратное ему высказывание не может быть истинным», «знание — это обоснованное истинное мнение» и т.д.
Для континентальной философии — прежде всего, для т.н. «критической теории», уже упомянутых феноменологии и структурализма характерны другие черты: 1) от формулировок не требуется ясность — более того, целые работы могут быть построены на метафорах (пример — работы Делеза и Гваттари) 2) текст в рамках континентальной традиции существенным образом «литературен» — аргументация в явном виде может не прослеживаться, упор делается на суггестивность 3) отсутствие разделения текстов по предметным областям — одна и та же работа может быть посвящена сознанию, эпистемологии, этике и эстетике, при этом тематические переходы могут быть неявными 4) зачастую — отсутствие в тексте раздела, посвященного прояснению предмета, целей и задач.
Учитывая сказанное выше про различие философии как типа исследования и философии как дисциплины — те или иные тексты могут быть аналитическими/континентальными институционально и по сути. Не все философы, которых можно назвать «аналитическими» — по крайней мере, в ряде работ — были включены в деятельность университетов, в которых практикуется аналитическая философия как дисциплина — хотя бы потому, что что некоторые из них жили раньше, чем возникли журналы и кафедры, ассоциируемые с этой дисциплиной. В качестве примера можно привести Канта и некоторых философов-неокантианцев — Когена, Наторпа, Риккерта, и даже, пожалуй, Аристотеля.
Второе условие также не выполняется. Панчин пишет: «Мне видится, что академическая философия очень разнообразна, чтобы какое-то высказывание могло корректно всю ее охарактеризовать. Но у отдельных ее направлений я встречал несколько проблем. Перечислю некоторые из них:…»
Он совершенно верно замечает, что академическая философия очень разнообразна, но это замечание никак не влияет на перечисленные им далее аргументы — он называет их не говоря, какую именно традицию он критикует в том или ином случае. Таким образом, фраза про разнообразие традиций написана, по сути, «для галочки», поскольку отсутствует указание на то, против какой традиции направлена претензия,.
Например, Панчин пишет: «Отсутствие критериев, позволяющих проверить, прав философ или нет, в сочетании с претензией на научность его высказываний.»
Панчин не говорит, против кого направлена эта претензия. Против Роберта Кейна? Питера ван Инвагена? Против Поппера? Против Делеза и Гваттари? Может, против Владимира Бибихина? Или Квантина Миэясу? Поскольку конкретные имена не называются, остается только гадать.
Отсутствие имен и тем более ссылок на работы не позволяет сказать, насколько обоснована высказанная претензия. Невозможно утверждать, отсутствуют или нет критерии проверки в работе неназванного имярека, как и проверить, претендуют ли высказывания этого неназванного имярека на научность в приведенном Панчиным смысле, а именно:
«наука — область человеческой деятельности, направленная на выработку и систематизацию объективных знаний о действительности. Основой этой деятельности является сбор фактов, их постоянное обновление и систематизация, критический анализ и, на этой основе, синтез новых знаний или обобщений, которые не только описывают наблюдаемые природные или общественные явления, но и позволяют построить причинно-следственные связи с конечной целью прогнозирования»
Именно с этого определения можно перейти от указания на бессмысленность критики «академической философии» в том виде, в котором она была проведена, к указанию на моменты, имеющие отношение к тезису об отсутствии значимости философии для науки.
Является ли приведенное Панчиным определение науки дескриптивным или аксиоматическим? Дескриптивное определение фиксирует некоторое положение дел. В случае науки оно может фиксировать некоторую совокупность практик, называемых «наукой», и либо просто описывать их, либо выявлять их общие свойства. Аксиоматическое определение является произвольным и задает правило применения некоторого термина в теории.
Если приведенное Панчиным определение науки является дескриптивным, то оно, во-первых, должно быть сформулировано на основании репрезентативной выборки исследований или институтов, называемых «научными» (в том случае, если речь идет о выявлении общих свойств) и, во-вторых, не задает стандарт относительно которого можно было бы разделить «науку» и «не-науку». Достаточно одного единственного исследования, называемого научным, но существенно отличающегося от называемых научными исследований, фиксируемых ранее (в случае варианта дескриптивного определения, фиксирующего существенные особенности) или достаточно большого набора таких «девиантных» исследований (в случае варианта дескриптивного определения, описывающего институты или исследования, но не выявляющего их общие свойства), и принятое ранее дескриптивное определение окажется ложным.
Если приведенное Панчиным определение является аксиоматическим, то в связи с ним возникают два важных момента: 1) такое определение не является истинным или ложным суждением о мире, полученным с помощью научного метода, а потому к нему неприменимо требование наличия критерия проверки его истинности, подобно тому как это требование неприменимо к аксиомам логики 2) поскольку в этом определении говорится о соотношении понятий — «деятельность», «систематизация», «объективность», «факт», «знание», «обобщение», «явление», то, формулируя данное определение, Панчин выступает в роли аналитического философа.
Кстати говоря, «критерий Поппера», который Панчин считает чем-то само собой разумеющимся в качестве инструмента проверки теорий на научность: 1) является аксиоматическим, то есть произвольным образом задает стандарт научной теории 2) фактически является частью позитивистской и, говоря более конкретно, пост-позитивистской парадигмы в философии науки (и как академической дисциплины, и как области исследований) 3) будучи по факту происхождения и по сути философским в обоих смыслах (возник как часть постпозитивизма и не выражается в виде суждения, которое не может быть установлено как истинное или ложное за счет применения научного метода), критерий Поппера выступает предметом философской критики или одобрения, в силу чего и само его (не)приятие, и аргументы за/против него — являются философскими по сути, вне зависимости от того, высказывает ли их академический философ или ученый.
(Стоит отметить, что использование Панчиным критерия фальсифицируемости как одного из элементов пост-позитивистской парадигмы в философии науки по крайней мере частично отвечает на его же вопрос о том, как философия влияет на науку — она дает базовые методологические и онтологические допущения и/или (в зависимости от удобства использования терминологии) базовую концептуальную структуру теории или типа теорий)
Помимо философского характера самого определения науки, в нем есть ряд моментов, которые нуждаются в прояснении, и любое подобное прояснение может быть только философским:
1. Что такое «деятельность»? Предположительно, деятельность — это совокупность, последовательность или тип действий. Но что такое «действие»? Что является необходимым и достаточным условием для того, чтобы характеризовать нечто как действие (более подробно об этом см. Stanford Encyclopedia of Philosophy, ‘Action)? Говоря более конкретно — является ли необходимым и/или достаточным условием действия намерение? Если да, то должно ли это намерение быть свободным или нет? Кроме того, является ли необходимым и/или достаточным условием действия наличие у него «феноменального измерения», то есть некоторого субъективного переживания, сопровождающего действие, или действия могут совершаться философскими зомби? Если исходить из того, что приводимое Панчиным определение осмысленно, то, приводя его, он должен быть иметь в виду какой-либо ответ на этот вопрос. Но любой ответ на этот вопрос по сути является метафизическим, поскольку относится к тому, как устроен мир и не является объяснительно-предсказательным, поскольку относится к более фундаментальному концептуальному уровню знания о мире.
2. В этом определении используются термины «действительность», «знание» и «объективное знание». Все три являются элементами философского исследования в том отношении, что философы — по сути, а не по институциональной принадлежности — пытаются дать этим терминам оптимальное определение. К примеру, «знание» и «объективность» — одни из ключевых понятий эпистемологии (см. Stanford Encyclopedia of Philosophy, ‘The Analysis of Knowledge’ и ‘Scientific Objectivity’ соответственно).
В том же абзаце, в котором Панчин приводит определение науки, он ссылается на Карнапа. Панчин указывает на ряд проблемных, по его мнению, моментов академической философии. Ссылка на Карнапа в этой ситуации возможна в одном из двух вариантов: 1) Панчин не рассматривает Карнапа как академического философа 2) Панчин рассматривает Карнапа как академического философа, но философские воззрения Карнапа не вызывают у него нареканий. В первом случае речь идет об ошибке: Карнап безусловно «академический философ». Если Карнап — это редкий «правильный» философ, то Панчин по сути соглашается с определенной парадигмой в эпистемологии, в частности предполагающей определенный взгляд на науку. Впрочем, Панчин просто соглашается с этой парадигмой — не говоря, почему ему кажутся ошибочными другие.
По поводу отсутствии критериев истинности в философии, я выскажу возможный ответ в том случае, если претензия адресована аналитической традиции.
Если речь идет о проверке как об определенной совокупности экспериментальных методов, то способов проверки правоты того или иного философа действительно нет. Но требовать такого критерия — означало бы либо непреднамеренно игнорировать возможность наличия у философии как у дисциплины специфики, которая бы отличала ее от естественных наук, либо заранее предполагать, что не-научное (не
Но тезис о невозможности не-научного теоретического знания должен быть обоснован. Впрочем, если Панчин приведет подобное обоснование, то такой обоснованный тезис придет в противоречие с той позицией логического позитивизма, с которой Панчин — в лице Карнапа — согласен, поскольку позиция Карнапа не формулируется как вывод из экспериментальных данных.
Если речь идет о проверке как об обосновании в широком смысле, то в философии — в первую очередь, как разновидности рационального исследования — критерии проверки есть. Философская теория должна удовлетворять двум требованиям — внутреннему и внешнему. Суть внутреннего требования можно выразить в трех моментах: 1) отсутствие категориальных ошибок 2) ясность формулировок — в идеале это означает отсутствие метафор, двусмысленностей и произвольных аналогий 3) строгость аргументов 4) посылки философской теории не должны противоречить друг другу или философ, предлагающий данную теорию, должен обосновать, почему мы можем принять противоречие в данном случае. Суть внешнего требования в наиболее эффективном — в сравнении с альтернативными теориями — объяснении/прояснении того, что предназначена объяснять данная теория — то есть, внешнее требование является прагматическим. При этом речь не идет об объяснении через законы природы, имеющем место в естественных науках. В данном случае «объяснение» — это зонтичный термин, обозначающий различные функции философии: 1) эксплицирующую 2) критическую (аналитическую) 3) конструктивную 4) предписательную 5) интерпретативную. Эксплицирующая функция состоит в выявлении базовых (априорных) допущений относительно мира. В свою очередь, конструктивная функция состоит в формировании из этих допущений логически согласованной теории. Обе эти функции не имеют отношения конкретно к науке, поскольку относятся ко всякому знанию, а не только к научному — хотя конструктивные теории и могут выделять в отдельную группу допущения, лежащие в основании научного знания, но это не является их первостепенной задачей. Непосредственное отношение к науке имеют три оставшиеся функции. Так, критическая функция как раз выявляет базовые онтологические и методологические допущения научного исследования. При этом философ, занимающийся критикой, может опираться либо на дескриптивное определение науки, либо на аксиоматическое. В последнем случае в силу вступает предписательная функция философии, в рамках которой мы формулируем аксиоматические определения науки. В свою очередь, интерпретативная функция состоит в интерпретации утверждений о мире и человеке, которые формулируются в рамках той или иной теории, притом интерпретация иногда соотносит эти утверждения с определенными допущениями, которые могут оказаться значимыми и для науки (примером может служить интерпретация экспериментов с предсказанием поведения, которые проводятся некоторыми когнитивными учеными — противоречат ли результаты этих экспериментов тезису о наличии у людей свободы воли — статья ‘Agency’ в Stanford Encyclopedia of Philosophy содержит краткое введение в тему и список источников;).
Относительно перечисленных функций и могут быть сформулированы общие критерии оценки философской теории, то есть теории, выполняющей эти задачи (или по крайней мере некоторые из них): 1) внутренняя логическая согласованность 2) сохранение или увеличение познавательного потенциала научных теорий, то есть их способности давать нам знание о мире. Впрочем, стоит подробнее сказать о том, что эти критерии — вернее, второй — поскольку первый принимается по умолчанию — означают в отношении каждой функции. Если речь идет об эксплицирующей и конструктивной функциях, то для нас важно, чтобы эксплицирующая и структурирующая априорные допущения теория была, во-первых, непротиворечивой (если только мы не докажем, что принцип непротиворечия опционален или ложен) и, во-вторых, исчерпывающей — то есть нельзя было бы предложить теорию, эксплицирующую совершенно иные допущения, дополняющую допущения, о которых говорит данная теория, другими или структурирующая те же допущения более простым и ясным способом. Если речь идет о трех оставшихся функциях, то философская теория, предписывающая науке задачи и/или методы, анализирующая ее имплицитные допущения и/или интерпретирующая ее результаты, должна выполнять две задачи лучше, чем альтернативные теории: 1) сохранять и/или увеличивать объяснительно-предсказательный потенциал научных теорий 2) формулировать критерии научности, проводить такой анализ и такие интерпретации, чтобы научные теории согласовывались бы с обыденными взглядами на мир (в том случае, если такие взгляды не были отвергнуты на уровне эксплицирующей и конструктивной функций), с другими научными теориями и с априорными допущениями.
Одной из претензий Панчина к «академической философии», является «псевдоглубокомысленная ерунда: использование наукообразных терминов без понимания их значений.» Панчин пишет: «Тут уместней всего вспомнить Сокала и Брикмона. Приведу, опять-таки, лишь один яркий пример, который они обсуждают в книге. Цитата из Лакана: «Этот вид тора в самом деле присутствует на определенном участке реальности. Он существует на самом деле, и он является точной структурой невротика. Это не аналогия, это даже не абстракция, поскольку абстракция — это определенное преуменьшение реальности, а я считаю, что в данном случае это сама реальность». (Лакан 1970, с. 195-196) Вид тора является точной структурой невротика? Что это, если не бессмысленный набор слов? Популярность таких псевдоглубокомысленных рассуждений сегодня объяснена психологами. В статье «О восприятии и распознавании псевдоглубокомысленной ерунды» психолог Гордон Пенникок и коллеги показывают, что даже случайно сгенерированные фразы из наукообразных слов могут производить на людей впечатление, будто это осмысленные предложения.»
Я не читал статью, на которую ссылается Панчин, но исхожу из того, что он корректно охарактеризовал ее содержание. Если это так, что при проведении исследования, о котором идет речь, команда психологов должна была руководствоваться некоторым представлением о том, что такое осмысленное предложение и как отличить его от бессмысленного. Эта проблематика является одной из ключевых для аналитической традиции, и любой ответ на вопрос «Что такое осмысленное предложение?» является философским.
Имеет смысл обратить внимание на то, что пишет Панчин в связи с еще одной претензией — «отсутствие явного разделения внутри философского сообщества на “хорошую» и «плохую” философию»:
«Например, в биологии мы знаем, что бывают ошибочные теории, опровергнутые эмпирически, и даже откровенная ерунда. Миф о телегонии относится к первой категории. Волновая генетика Петра Гаряева или гипотеза о происхождении мужчин от
Панчин, насколько я понимаю, упрекает академическую философию в отсутствии консенсуса, отвергающего или принимающего теории на основании их правоты или ошибочности. Проблема в том, что такой упрек — если он действительно имеет место — заранее предполагает, что про любую теорию можно сказать, является ли она верной или ошибочной с корреспондентной точки зрения (т.е. с точки зрения соответствия реальности). Это очень сильный тезис — притом философский, поскольку затрагивает основные черты знания как такового — требующий столь же сильного обоснования, но Панчин его не приводит. Фраза «Редкая критика обычно просто игнорируется сторонниками отдельных философских школ, для которых философия стала чем-то вроде религии, а любимый философ — пророком, которого нельзя критиковать.» сама по себе любопытна. Какая именно критика игнорируется? Представителями каких школ? Какими представителями? Для каких именно философов философия стала «чем-то вроде религии»?
Из сказанного можно сделать следующие выводы:
1. Панчин пытается содержательно критиковать академическую философию, но не выполняет оба (дизъюнктивных) условия возможности такой критики — наличие общих существенных свойств у различных институализированных философских традицией или адресность критики. В результате, Панчин критикует не конкретных философов и не конкретные философские традиции, а некую «академическую философию», приводя в качестве ее проблемных мест либо отдельные работы, объявляемые типичным примером проблемы, о которой идет речь (в случае Фейерабенда), либо отдельные черты отдельной философской традиции, которые приводятся без указания, к какой традиции они относятся (критика Лакана, принадлежащего к континентальной традиции) — в итоге кажется, что вся академическая философия обладает данной чертой, выставляемой Панчиным в качестве недостатка. В итоге мы имеем дело с вариантом создания «соломенного чучела» путем расширения класса объектов, подвергаемого критике; само это расширение, в свою очередь, осуществляется за счет того, что критикуемый объект задается не просто максимально абстрактно, но еще и за счет указания институциональных, а не существенных черт. Подобным образом можно критиковать, например, феминизм — указывать на те черты отдельных направлений или взглядов отдельных его представителей, которые критикующий рассматривает в негативном свете, игнорируя принципиальные различия между различными направлениями, а взгляды, высказываемые отдельными представителями, называть «типичными» без предоставления релевантной выборки работ, относительно которых можно было бы сказать, насколько данный взгляд действительно «типичен», т.е. репрезентативен — то есть делать именно то, что Панчин в своем посте сделал с Фейерабендом, называть взгляды которого «типичными» для всей философской традиции по меньшей мере странно.
2. Панчин исходит из невозможности употребления термина «философия» как относящегося к разновидности рационального исследования мира, не являющегося научным. В этом свете его критика «академической философии» избыточна — если Панчин считает, что не-научное рациональное исследование мира невозможно, он должен считать, что академическая философия в принципе лишена предмета и метода, а не просто имеет некоторые проблемы. В этом отношении оказывается под ударом его положительное отношение к некоторым философам (Деннету, Расселу) — Панчин должен либо считать, что они не являются философами (по сути, а не институционально), либо допускать, что не-научное рациональное исследование мира возможно.
3. Пожалуй, наиболее важный момент: Панчин, как я пытался показать выше, во-первых, делает ряд философских по сути утверждений и, во-вторых, делает их в рамках определенной философской парадигмы — в целом ее можно охарактеризовать как околопозитивистскую. В пользу такого понимания его позиции говорит несколько факторов: 1) явное согласие с позицией Карнапа — хотя Панчин и не уточняет, как именно понимает самого Карнапа 2) аппеляция к критерию Поппера как самоочевидному способу демаркации научных и
Коротко говоря, можно сказать следующее — отказывая в существовании философии как разновидности рационального исследования мира, Панчин сам выступает в качестве философа, более того — философа науки, но принимающего определенный философский взгляд на науку без достаточного анализа, интерпретации и сопоставления с другими возможными взглядами на философию науки.
