Мы все живём — не скажу, как герой Д. Боуи в «Твин Пикс» — во снах, но мы все живём — в структурах. Не могу сказать, хорошо это или плохо, сие есть внутри неморальной, внеэтической сферы. Но «всё есть структура», а значит, русская мысль дошла, наконец, и до наследия Р. Барта, знаете, был таков, и прочих. Вот я, например, живу в доме, придуманном и построенным неким строителем, который и жил после в этом доме несколько лет, в 1953-56 годах. Что ж это был за строитель? Человек непростой судьбы. И дом тоже непрост. А я живу в нём с самого рождения, впитав в себя ритм этого странного дома, саму структуру его. Вместе с ритмом психлечебницы напротив детских окон, вместе с бабушкой с томиком вечного Томаса Манна, вместе с формой посуды, фарфоровой досоветской, гранёной послевоенной, какой-то ещё, в общем, разной, вместе с лирикой А. Фета и В. Маяковского, с голосом В. Высоцкого, с портретами А. Тарковского и Л. Толстого на кухонной стене, с «Народной энциклопедией», с Я.А. Коменским, с полным собранием сочинений Ж. Верна, с фильмами вроде «Evil Dead», с мультиками Диснея. И всё это, как и другое многое, есть жёстко структурированные les mots et les choses, в них мало пластики или почти совсем нет. Например, «Duck Tales» с их утиной благородной синевой и опасной краснотой братьев Гавс. А ещё, разумеется, была музыка. Долгие годы я был бы под властью тональной гармонии и куплетно-припевной структуры, кабы не «Семь слов» на виниле, найденном где-то у мамы в шкафу в десять лет, до всякого там «Пинк Флойда». Стало быть, мы подходим к сути, внутри каждой структуры, словно игрушка в яйце, словно червячок в яблоке, хранится возможность её разложения, что, наверное, и отличает подлинную структуру от фейка. Мы можем вспомнить все хрестоматийные предательства, начиная с отречения Петра, но стоит ли углубляться в очевидное? Мы все, например, живём в языке, но стоит ли нам, находясь внутри сочного языкового плода, говорить ему «нет»? Или, оставаясь, как индивиды, агентами деструктуризации языка, поддерживать где-то его, брать, но и отдавать взамен. Как тут не вспомнить концепцию Ж. Батая? Зеркала изготовляются для того, чтобы люди видели в них самих себя. Очки — для того, чтобы человек со слабым зрением видел яснее. Мой друг, литератор, кат-апер, вчера написал: я вижу вокруг себя новый порядок, новую структуру, достаточно жёсткую. Впрочем, никакая она не новая. Что я имею ввиду? В двух-трех словах: читателей Colta, смотрителей Соррентино и Меликян. посетителей многочисленных лекций про всё на свете, подписчиков Arzamas.

Что в этом плохого? Да ничего (см. выше). Но всё дельное всегда есть размыв структуры. Так бывает, находясь внутри какой-то структуры, мы встречаем агента структуры другой. Постоянно кого-то встречаем. Как я, будучи когда-то женат, встретил на остановке красивую женщину. Бывшая жила возле вокзала. Каждый день поздно вечером я возвращался домой на последней маршрутке. Стоял, по обыкновению, ждал. А вокруг стоял народ с вечернего поезда из Москвы. В тот раз среди прочих стояла красивая женщина лет тридцати пяти. Мне тогда двадцать пять было, она мне казалась взрослой. Но она была очень хороша собой. В американском стиле. Этакая Дебора Харри: голубые узкие джинсы, туфли на каблуке, расстегнутая клетчатая рубашка. Я и сам тогда был хорош: одетый в модные шмотки, волосы ухожены, на пальце обручальное кольцо. Я, в общем-то, стал перед ней флиртовать, занял выигрышную позу у фонаря, улыбался, постукивал каблуком в такт песни из плеера. Встал ближе. Вдохнул её запах. Была душная летняя ночь. Она изумительно пахла даже после поезда. Потом все мы забрались в маршрутку. Она села рядом. Маршрутка подскакивала на ухабах. Она касалась моего плеча виском. Потом назвала остановку. Выходя, обратилась ко мне низким приятным голосом. Не хочу ли я выйти с ней вместе, выпить по чашечке кофе в ближайшем кафе? Я сказал, что меня ждут дома. Она вышла. С тех пор прошло десять лет. И структур прежних нет. Но та женщина, при всей своей красоте, она была не то же, что «Семь слов», не совсем то. Через телескоп отдалённые предметы видны, как ближайшие. В микроскопе блоха кажется величиной с поросёнка. Лучи солнца зажигают дерево через зажигательное стекло. Так же, у нас есть, например, Джон Кейдж. Меня всегда интересовала оптика. Я в детстве посещал не только «Охотник», но и «Фототовары». Но расскажу про «Охотник», однако. Сегодня я нашёл перламутровый ножик из детства. Нашёл случайно, разбирая отправляемый на дачу старинный комод. Там же обнаружилась коллекция свистков и манков, собранная в период 1987-1989 гг. при содействии мамы и магазина «Охотник», где посредине зала стояло чучело бурого медведя, а на стенах висели головы кабанов, лосей, волков и картина «Охотники на привале». Вдоль стены на специальных полочках выстроились ружья, на стендах были представлены охотничьи ножи, бинокли, прочий инвентарь, включая манки, был и отдел спецодежды. Магазин источал любопытный запах, держа в руках нож и коллекцию манков, я вспоминаю тот запах, пытаюсь его описать, то, что в нём было. Определённо пахло чучелом. И лакированным деревом. И тканью. И порохом. И ещё был примешан туда запах свежей оптики, свежих оптических приборов, моя подзорная труба из детства, если её разобрать, до сих пор пахнет оптикой, магазином «Фототовары», что некогда был на Советской улице. Ещё в «Охотнике» пахло кожей. Все вместе давало чудный эффект. Я частенько захаживал после школы в «Охотник» постоять, посмотреть, подышать, послушать разговоры охотников, потрогать чучело: продавщица разрешала иногда потрогать пальцем стеклянный глаз, который на поверку оказывался обычным стеклянным шариком темно-зеленого цвета (впрочем, насчёт разрешала я вру, ничего нам, детям, не разрешалось тогда, сразу крик, а то и по рукам били, так что глаз я украдкой потрогал). Такие стеклянные шарики имели широкое распространение в 80-х годах, у некоторых дома хранилась целая коллекция разных цветов и оттенков. За стеклянными шариками шла охота, их выменивали на вкладыши из яйца, а сейчас они совсем отошли, перестали существовать, даже на задворках второсортных пабликов, где вспоминают всяческую дребедень из 90-х, о шариках пишут мало, а жаль, шарики эти катаются по поверхностям нижних ящиков наших дачных комодов, пока мы везем их на дачу в одолженных у друзей пикапах, а, кстати, на даче-то всё холодает, и комоды идут, в общем-то, на растопку. Впереди ноябрь, и лисий мех уже совсем зимний. Пора, пора в «Охотник». Охотник охотится за дикими зверями, окружая участок леса сетями, натянутыми на распорки, как бы создавая структуру. Собака-ищейка выслеживает зверей, или отыскивает их при помощи обоняния. Гончая собака преследует их. Волк попадает в яму, бегущий олень попадает в тенета. Кабана поражают охотничьим копьём. Медведя кусают собаки, а убивают его дубиной. Если какой-нибудь зверь убежит сквозь сети структуры, то уйдёт от охотника, как например заяц и лисица.