По результатам Всероссийской научно-практической конференции, посвященной памяти М. В. Баглая (2024), в городе Ростове-на-Дону выпустили (2025) сборник докладов ее участников, в котором размещен текст под названием «Две личные ноты в партитуре юридической симфонии», искорёженный анонимными редакторами. Исходник выступления выглядит так.

***

Уважаемые Аркадий Владимирович и Сергей Александрович, коллеги! Возможность выступить сегодня с трибуны Академии труда и социальных отношений мне дает формат мероприятия, посвященного памяти Марата Викторовича Баглая. Организаторы (отдельное спасибо юридическому факультету и А. А. Незнамовой) определили, что оно должно проходить в статусе научно-практической конференции. Менее всего мое сообщение носит научный характер. Полагаю, его надо будет числить по практической (мемориальной) части. Как вы уже догадались, речь пойдет о воспоминаниях. В сжатом виде они выглядят следующим образом.

 I. Ростов

Я уже взрослый. Хожу в старшую группу. Теплым осенним вечером отец забрал меня из детского сада. Вместе с ним и его товарищем мы идем по центральной улице Ростова, которая тогда носила имя Ф. Энгельса. На нечетной стороне (той, где здание Управления НКВД СССР по Азово-Черноморскому краю) между Халтуринским и Братским переулками находился магазин, в котором я никогда не был. В него мы и зашли, спустившись по трем или четырем ступенькам в полуподвальное помещение. Магазин был просторным, что там продавали, я не понял. Меня удивили высокие, выше моего роста, круглые столы без стульев. За столами стояли люди. Народу было немного.

Мои спутники занялись своими делами, а мне дали сушку, густо обсыпанную прозрачными кристалликами белесой соли и я сунул ее в рот. Сушка оказалась не столько соленой, сколько отвратительно горькой. Кумулятивный эффект ужасных вкусовых ощущений обеспечило то, что поначалу я посчитал ее обсыпанной сахаром. В общем, доедать ту сушку я отказался. Однако благодаря ей, эпизод сохранился в памяти.

Потом уже узнал, что отцовского товарища зовут Маратом, а магазин называется «пивная». Когда научился читать, понял, что означают четыре белые буквы над входом. Высокие и узкие одновременно, они напоминали мне стоявшие внутри круглые столы без стульев, за которыми можно было только стоять.

Так что первый раз в жизни в пивную я пошел не абы с кем, а в компании с родным отцом и будущим председателем Конституционного Суда Российской Федерации. Они вместе учились на юрфаке Ростовского-на-Дону государственного университета им. В. М. Молотова и дружили всю жизнь, хотя были разными и вечно спорили. Когда приходится перебирать то, что осталось от отцовской библиотеки, я вижу отголоски их споров в текстах дарственных надписей, которые Марат Викторович оставлял  на форзаце или авантитуле своих книг. Почитать эти тексты, так может показаться, что иная книга написана исключительно с целью доказать правоту одного из спорщиков. Полагаю, у Марата Викторовича была такая же коллекция. Ну почти.

Всей своей жизнью и карьерой отец доказывал и таки доказал, что инстинкт продолжения рода сильнее инстинкта самосохранения. В этом споре Марат Викторович был на маминой стороне. Про себя я называл его Печальным однолюбом. Наверное, ошибался.

Одно знаю точно — он не признавал обсценной лексики. Не признавал до такой степени, что сам никогда ею не пользовался. В застольях с его участием это заставляло присутствующих подбирать слова и выражения, что делало некоторые мужские рассказы похожими на официальные выступления В. Черномырдина. Юмор, однако, ценил. От меня впервые услышал анекдот, что Новый Завет действует в части, не противоречащий Ветхому. Потом до меня доходили слухи, что Марат Викторович несколько раз его цитировал. 

В 2006 году, приехав к отцу на Останкинское кладбище, он обратил внимание на расположенное рядом с погребальным раскопом намогильное сооружение. И хотя буквы на мраморе тогда еще читались, уточнил: «Вова, это мама?». «Да». «Вот круг и замкнулся», — сказал он таким тоном, как если бы некое потаенное знание, которое было известно ему одному, стало теперь очевидным и для окружающих. В этом споре правда оказалась на его стороне.

II. Москва

В конце девяностых годов моя старшая решила поступать на юрфак Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Поскольку Марат Викторович находился при должности, женщины начали осаду: «Позвони Баглаю, позвони Баглаю». Должен сказать, что в семье Марата Викторовича называли по фамилии, жену и дочерей — по именам, а его — нет. Почему так сложилось, не знаю. В конечном итоге отец сдался.

«Ты знаешь, — сказал он на следующий день, — Баглай отказал. Объяснил тем, что недостаточно хорошо их там всех знает, поэтому  Настя должна поступает общим порядком — через репетиторов».

Конечно, я огорчился. Протекция подобного рода сняла бы камень с моей души, но вскоре понял, что Марат Викторович поступил правильно и впоследствии не единожды в этом убеждался. Потому, что, получив на вступительном экзамене по праву девять баллов, ребенок прыгал от радости до потолка и знал, что это его девять баллов, а когда состоялся приказ о зачислении — это была его победа.

Осенью я спросил принимавшего экзамен преподавателя: «Почему девять?» и услышал в ответ: «Девочка знала на десять баллов, но ставить десятки нам запретили».

И через несколько лет после окончания ребенком юрфака в сложной архитектуре полученных им знаний я видел фундамент — ту базу, которая в течение года перед поступлением была заложена командой репетиторов — профессионалов высокого уровня.

Конечно же, отцовская просьба о протекции поставила Марата Викторовича перед моральным выбором. И он его сделал. Порядочным был человеком, что и говорить.

На этом все. Спасибо за понимание.

Сборник https://sputnik-nauki.ru/wp-content/uploads/2025/03/sb_0325_baglay_sait.pdf