Животные присутствуют в деятельности Фрейда с самого начала. Сразу после окончания Венского университета он несколько лет работал как зоолог. Фрейд изучал проблему формирования половой принадлежности у речных угрей. Данная загадка волновала ещё Аристотеля. На этом поприще Фрейд не достиг каких-то значительных результатов, но животные в его теории неоднократно играли важную роль. “Толкование сновидений”, “Табу и закон”, рассмотренные нами в течении курса по современной философской антропологии, создали определенную теорию животных внутри психоанализа. В своем эссе я кратко разъясню её, а затем сопоставлю её с образом хищной птицы из “Сна и существования” Людвига Бинсвангера. Я полагаю, что такой теоретический ход открывает специфический взгляд на животных с точки зрения психоанализа и дазайн-анализа.

§1. Животные в “Толковании сновидений” как символ фобии

В “Толковании сновидений” Фрейд постоянно дает нам примеры типических сновидений. Это такие сновидения, которые наблюдаются у широкого числа пациентов. Они имеют свойство повторяться, обладая всякий раз наиболее открытым содержанием. К числу таких снов относятся и те, которые говорят о животных:

“Можно было бы привести еще целый ряд типических сновидений, если разуметь под ними наличие частого повторения одного и того же явного содержания их у различных субъектов: так, например, сновидения о прохождении по узким улицам, о бегстве через анфиладу комнат, сновидения о ночных разбойниках, о преследовании дикими животными или об угрозах ножами, кинжалами, копьями; два последних вида характерны для страдающих фобиями.”

Животные здесь выступают дикими, пугающими и являются тем, что по-немецки Фрейд обозначал термином “unheimlich”. Сновидец убегает от этого, спасая свою жизнь. В обыденном языке такие сновидения зовутся кошмарами, так как они насильно выводят из состояния сна. Психоанализ утверждает, что в таких сновидениях наша память претерпевает образование в ней системы особого рода представлений. Данное представление Фрейд обозначает понятием Vorstellung. Эти представления образуют “мнесический след”. Животное в данном случае является символом через которое бессознательное отсылает на часть своего содержания. Представление, возникающее в связи с типическими сновидениями, выступает посредником между субъектом и переживаемой им эмоцией страха. Поэтому животное при анализе становится символом фобии, который обеспечивает репрезентацию настроения сновидца. Наглядно это раскрыто в примере с бешеной собакой:

“Или же символически изображается само раздражение, как таковое, характер его или же, наконец, спящий вступает в конкретную связь с символизацией собственного состояния, например, при болезненных раздражениях нам снится, что мы боремся с бешеной собакой.”

Из вышесказанного мы можем заключить, что животное в “Толковании сновидений” выступает как одна из возможных точек касания, в которой на момент совпадают значение сновидения и материальный референт, постулируемый как символ, трансформирующий восприятие анализанта. Стоит отметить, что в “Толковании сновидений” у животных в этом процессе нет какого-то преимущества перед другими множествами означающих. Более важное место в формировании психического они играют в “Табу и закон”.

§2. Животные в “Табу и закон” как участники детского переноса

В данном тексте животные играют большое значение, ведь Фрейд подробно анализирует данные современной ему антропологии, особенно о тотемах. Однако меня волнует сюжет, где животные вновь выступают участниками фобии, так как в “Табу и закон” эта мысль приобретает законченность. Фрейд обращается к фигуре ребенка взаимодействующего с животными, описывая этот процесс следующим образом:

“Отношение ребенка к животному имеет много сходного с отношением примитивного человека к животному. Ребенок не проявляет еще и следа того высокомерия, которое побуждает впоследствии взрослого культурного человека отделить резкой чертой свою собственную природу от всякого другого животного.”

В процессе взросления человек обретает высокомерие, которое эксплицируется как отделение себя от животного. Перед нами возникает то, что Фрейд называет “клинической картиной фобии животных”, которая есть не что иное как невроз. Фрейд постулирует его как наиболее раннюю форму эдипова комплекса, где напрямую выступает перенос:

“Но некоторые случаи таких направленных на больших животных фобий стали доступными анализу и раскрыли таким образом исследователю свою тайну. Во всех случаях она одна и та же: страх по существу относился к отцу, если исследуемые дети были мальчиками, и только перенесся на животное.”

Страх перед родителем, перенесенный на животное, впоследствии не раз встречается нам в психоаналитических случаях, описанных Фрейдом. Перечислим пять наиболее известных и опубликованных им самим: случай Доры, маленького Ганса, случай Шребера, человек-волк Сергей Панкеев и человек-крыса Эрнст Ланцер. Как мы видим, два последних имеют животные названия. В обоих этих случаях речь идет об особом статусе животного как символа фобии, внезапного поразившего пациента и ставшего именем его патологии. По итогам вышесказанного я изображаю место животных в фрейдовской теории кратко можно изложить следующим образом.

Животное приходит в сновидение извне, являясь внешним по отношению к нему. Приходя в сон животное становится частью работы сновидения, обращающей его в символ связанный с ранними проявлениями эдипова комплекса. И это итог пребывания животного в сновидении. Затем этот символ опознается аналитиком, и идентифицируется им как символ фобии.

Теперь я перейду к рассмотрению образа хищной птицы из текста “Сон и существование” Людвига Бинсвангера.

§2. Образ хищной птицы в “Сне и существовании” Людвига Бинсвангера

При работе над текстом “Сон и существование” мое внимание привлек образ хищной птицы (Raubvogel). В качестве примеров для своей теории сновидений Бинсвангер выбирает сны про полет и падение, и неудивительно, что сновидец встречается с птицами. На первый взгляд, в этом нет никакого отличия от Фрейда, так как ничто так ясно не отсылает к жизни в воздушной стихии, как птицы, и сложно найти более подходящий символ. Однако дазайн-анализ Бинсвангера отличается от фрейдовского психонализа в отношении к сексуальности, а также в понимании качества символа при анализе. Благодаря этим двум различиям происходит и изменение роли животного.

Как я показывал выше, животные в фрейдовской теории являются символом фобии, зачастую демонстрирующими самое раннее проявление эдипового комплекса. Он является подавлением сексуального желания, и цель анализа освободить либидо из темницы, куда ее заточила наша эдипальность. Это важнейшее условие успешного психоанализа. Бинсвангер, испытавший влияние Хайдеггера, настаивает на том, что в анализе требуется раскрывать “априорную структуру конкретного существования (Dasein)”. Бинсвангер подчеркивает, что для этой структуры “эротико-сексуальная тематизация являются особой, но все же вторичной реализацией.” Из этого мы можем сделать вывод о том, что Бинсвангер в своей теории менее озабочен вопросом манифестации сексуальности, чем Фрейд. Следовательно, и животное становится менее сексуально объективированным.

Второе различие между дазайн-анализом и психоанализом состоит в понимании того, как должна происходить герменевтика символа. Для психоанализа Фрейда символ берется в его непосредственном значении, то есть как условное указание на некоторое явление или идею. Бинсвангер же, следуя за Гуссерлем в его теории знака, различает знак как признак и знак как выражение. Знак как признак есть нечто, что “оповещает о существовании других определенных предметов и положений дел в том смысле, что убежденность в бытии одних переживается им (прим.сознанием) как непроявленная мотивация.” Это синонимично герменевтике символа в психоанализе, так как в ней выясняется содержание непроявленной мотивации, которую Фрейд называет бессознательное (unbewusste).

Бинсвангер же сконцентрирован на анализе знака как выражения, который, в свою очередь, предназначен для “отсылания нас не к факту (существованию) чего-либо, а к значению, каковое реальным не является”. В связи с этим Бинсвангер полагает, что символы в сновидении имеют также имагинативный статус, то есть сновидец способен воображать внутри сна. На мой взгляд, это трансформирует тот процесс, который я изобразил на схеме. Следовательно, меняется и роль животного в таком анализе. Бинсвангер обращается к стихотворению Эдуарда Мёрике, где во сне душевные муки героя ранили и затем погубили орла, который парил в небе. Бинсвангер комментирует это следующим образом:

“В вышеупомянутом произведении моя собственная боль, то есть что-то во мне или обо мне, стала «частью» меня, раненой хищной птицей. Это начало драматической персонификации, которую мы также называем основным средством репрезентации травмы. «Я" больше не падает с облаков как индивидуальный и одинокий человек в своей боли, но сама моя боль падает к моим ногам как вторая драматическая личность, наиболее красноречивое выражение того факта, что я могу упасть под землю и все же "чисто физически» стоять обеими ногами на земле и наблюдать за своим падением в самонаблюдении.”

В этой цитате мы имеем наблюдаем крайне интересный подход. Животное становится частью человека, а не остается лишь символической репрезентацией его переживаний. Раненая хищная птица является равноценным участником драмы, и,в некотором смысле, спасает человека от страдания в одиночестве. Ведь у Бинсвангера животное выступает “второй драматической личностью”, которая, будучи частью репрезентации травмы, даёт другому участнику увидеть свою же боль в самонаблюдении, то есть глазами раненой птицы, падающей с неба пораженная этой самой болью. В этом фрагменте мы видим то, что невозможно развернуть изнутри фрейдовского отношения к животному. Ведь животное там выступает символом, указывающим на разворачивание эдипового комплекса. Я полагаю, что подход Бинсвангера расширяет возможный антропологический статус сновидения через придание животному равной роли со сновидцем.

Заключение

В данном эссе я стремился продемонстрировать ту роль, которую животные играют в психоанализе Фрейда и дазайн-анализе Людвига Бинсвангера. Я полагаю, что стоит признать заслугу Зигмунда Фрейда, так как он довольно убедительно продемонстрировал значение животного в психическом, тем самым сумел сблизить человека с животным. Для Фрейда животное является ярким образом из прошлого пациента, который, пребывая в работе сновидения, подготавливает себя для герменевтической работы по анализу своей символической репрезентации. Животное в этой теории обладает несомненной ценностью, но остается подчиненным логике эдипальности. Освободиться от этого животное не может по причине того способа идентификации, что предписывает ему фрейдовский психоанализ, так как оно опознается как символ в непосредственном его значении. Я думаю, что эта ситуация нуждается в философской рефлексии и поиске, результатом которого было бы расширение роли животного. На мой взгляд, дазайн-анализ Людвига Бинсвангера может быть одной из ступеней на этом пути, так как эта теория меньше связана обязательствами с эдиповым комплексом, но при этом не отвергает сексуальность как тему. Это позволяет не рвать с Фрейдом, но углублять его теорию животного. Также мы имеем иной способ узнавания животного, который уже не воспринимает его как вестника некоторого положения дел или реальности с которой животное уже ничего не может поделать. Благодаря взгляду Бинсвангера птица становится равноценным участником в репрезентации травмы, помогая человеку с ней справиться. Поскольку возможна такая помощь со стороны животного, то возможно и обратное, то есть чтобы уже человек стал для животного возможностью увидеть свою боль в самонаблюдении. Я абсолютно уверен, что от такого соработничества выиграют обе стороны.

Список литературы:

Аристотель. “О возникновении животных”, изд.АН СССР, 1940 год, стр 142, 41b

Гуссерль Э. Логические исследования. Т. 2. I, § 2

Лапланш-Понталис. “Словарь психоаналитических терминов”,пер Автономой Н.С, изд: “Центр гуманитарных инициатив”, 2020 г, (статья Представление)

Фрейд З. “Толкование сновидений”, Издательство «Питер»; Санкт-Петербург; 2018, стр 148, стр 162

З.Фрейд “Табу и закон”, пер. М.В. Вульфа, Гос Изд,1919 г, стр 64.

Binswanger Ludwig. Traum und Existenz.In: Neue Schweiz. Rdsch. Als Broschüre: Zürich: H. Girsberg & Co. 1930.