В последнее десятилетие в связи с масштабными протестами в разных регионах мира снова стал актуален вопрос о популизме. Как его можно определить? Связан ли он, с какими либо конкретными идеологиями? Популистскими журналисты и политические аналитики называют самые разные политические силы в США [1] и Центральной и Восточной Европе [2, 49-56].

Вокруг популизма развернулась интересная дискуссия между политологами, социологами и философами, наиболее интересные подходы к проблеме представлены работами Эрнесто Лаклау и Славоя Жижека. Общую рамку и основные спорные моменты были определены в ходе дискуссий развернувшихся после публикация в 2005 году книги Эрнесто Лаклау «On Populist Reason» [3].

Для начала рассмотрим то, как Э. Лаклау описывает популизм в данной работе. Его сверхзадачей стала реабилитация понятия популизм и придание ему положительного смысла. С его точки зрения в современном мире только мобилизация угнетенных и маргинализированных групп с помощью популизма может остановить выхолащивание демократических процедур и постепенного исчезновения политики в рамках постполитического административного управления.

Согласно концепции Эрнесто Лаклау феномен популизма нельзя отделить от политического как такового. Любое политическое движение особенно в периоды обострения борьбы за власть будет иметь популистские черты. Используя терминологию М. Хайдеггера, Лаклау называет популизм онтологической категорией, то есть лежащим глубже онтического уровня традиционной экономической, политической и социальной борьбы. В своем анализе Э. Лаклау использует формальные критерии определения популизма, для него важно не само политическое или идеологическое содержание, а его специфическая логика артикуляции [3, 117-118].

Эрнесто Лаклау считает, что базовой категорией политической борьбы является — требование. В ситуации, когда в обществе власть не удовлетворяет партикулярные требования различных групп, возникают предпосылки популизма. Популистская артикуляция может быть успешно выстроена, если партикулярные требования различных групп сложатся в цепочку эквиваленции и будет проведена граница между «властью» и «народом». В рамках популистской артикуляции выделяется один партикулярный элемент, который станет пустым означающим, олицетворяющим общие требования (пример Э. Лаклау профсоюз «Солидарность» в Польше в 1980-ом году).

«Народ» как субъект в таких условиях конструируется именно на основе пустых знаков, согласно Э. Лаклау отсюда вытекает размытость популистских требований («свобода, достойная жизнь и труд» в 1980-ом году в Польше). В логике популизма обозначение и наполнение основной оппозиция между «мы» и «они» не задана заранее, она зависит от артикуляции основных проблем. Размытость популистских требований частично компенсируется фигурой лидера. Конструируется образ и противостоящей народу — власти. «Популизм не может обойтись без дискурсивного конструирования врага, будь то Старый порядок, олигархическая власть, эстеблишмент или что-либо другое».

Эрнесто Лаклау утверждает, что одни и те же требования и знаки могут быть артикулированы как левыми таки правыми политическими движениями. Они являются объектами дискурсивной борьбы. Так, например он считает, что борьба коммунистов и фашистов в Италии 1943-1945 года шла вокруг артикуляции знаков эпохи Рисорджименто (фигуры Дж. Мадзини, Дж. Гарибальди использовались как плавающие означающие). В теории Э. Лаклау популизм является тем аффектом составляющим ядро политического как такового. Популизм в подобной интерпретации единственная возможность артикулировать значимые общественные противоречия в постполитическом мире неолиберального консенсуса.

Славой Жижек критически откликнулся на подобное рассмотрение феномена популизма и главное заметил, что надежды Э. Лаклау на прогрессивную роль популизма являются ошибкой [5]. Основным возражением С. Жижека стало утверждение о антиполитическом характере популизма, в нем присутствует изначальный жест предельного упрощения ситуации или самоослепления, когда при невозможности проанализировать сложное положение в обществе вина за все негативные явления приписываются одному псевдоконкретному врагу. В такой ситуации реальные противоречия смещаются и мистифицируются. Важной чертой популизма является то, что он не видит проблем в политической и экономической системе в целом, а лишь в отдельном элементе системы невыполняющим свою функцию.

По мнению С. Жижека популизм экстернализирует внутренний антагонизм присущий любому обществу или проецирует объективные социальные проблемы на псевдоконкретного врага, подавление (уничтожение) которого восстановит баланс и справедливость. Этот тезис можно иллюстрировать примером из книги Э. Лаклау. С его точки зрения английский чартизм был популистским движением поскольку «его доминирующим лейтмотивом является — видеть социальное зло не в том, что составляет врожденную сущность экономической системы, совсем, наоборот, в злоупотреблении властью со стороны спекулянтов и других паразитических групп, контролирующих политическую власть — «старую коррупцию» по словам У. Коббета…Именно по этой причине основными чертами выделяемыми чартистами в правящем классе была его праздность и паразитический образ жизни» [3, 90].

Славой Жижек справедливо указывает на размытость границ популизма в трактовке Э. Лаклау. Кроме указанных примеров движения чартистов, «бархатных революций» в Восточной Европе, к популизму Э. Лаклау относит коммунистические движения во главе с Мао Цзедуном, Иосипом Броз Тито и движение за гражданские права в США символом которого стал Мартин Лютер Кинг. Подводя итог дискуссии касающейся теоретического осмысление феномена популизма можно согласиться с аргументами С. Жижека о том, что популизм не является онтологической категорией выражающей основу политического как такового.

По нашему мнению, несмотря на то, что популистские лейтмотивы встречались в различных левоцентристских и леворадикальных партиях и движениях популизм как идеология является ситуативной вариацией националистических и консервативных политических сил. Механизм функционирования правоконсервативной, националистической и популистской идеологий, может быть выявлен с помощью различия предложенного Славоем Жижеком.

Исходя из возможности соединения марксистского и психоаналитического концептуальных аппаратов, он предложил выделить два типа идеологий: симптоматический и фетишистский. Симптоматический тип работает следующим образом: человек полагает, что политическая система (или экономическая) функционирует правильно, обеспечивая соблюдение свободы (или справедливости).

Существование неявного институционального механизма продуцирующего ограничение реальных свобод, каких либо групп (например, женщин) или экономической системы воспроизводящей несправедливое распределение благ проявляется в форме симптомов, которые нарушают ложную картину, сигнализируют о наличии проблем в системе в целом. Симптоматический тип идеологии согласно С. Жижеку наиболее характерно воплощен либерализмом.

Фетишистский тип работает по-другому, в нем человек признает наличие политических (или экономических) проблем, но он винит в этом не систему в целом. Вместо анализа объективных процессов, он проецирует свое недовольство, приписывая вину за все происходящее, какой либо группе (евреям в случае антисемитизма, агентам влияния других государств). При этом реальные политические, экономические противоречия смещаются и мистифицируются. Фетишистский тип идеологи характерен для разных видов правоконсервативных, националистических и популистских течений.

С точки зрения воздействия на сознание популизм в наиболее явной форме воплощает еще один идеологический механизм. На ином примере данный механизм был детально разобран французским философом Люсьеном Голдманом в книге «Сокровенный бог» на пример янсенистов (Б. Паскаля и Ж. Расина) [6]. Его интересовал вопрос, почему доктрина янсенистов из Пор-Рояля вызвала такую резко негативную реакцию католической церкви?

Л. Голдман полагает — это произошло, потому что янсенисты, развив до конца некоторые не артикулированные элементы католицизма, неосознанно продемонстрировали ту часть католической доктрины, которая не должна публично проговариваться. Из этого Люсьен Голдман делает более широкий вывод — эффективная идеология воздействует именно благодаря своей незаконченности, недоговоренности, наличия некоторых не артикулированных сегментов.

Благодаря этому популизм способен организовать и направить спонтанное недовольство дезориентированных людей на псевдоконкретного врага, который воплотить в себе все недовольство политической и экономической системой. Люди, в разных странах справедливо возмущаясь политикой правительства и начав действовать, в итоге свергают с помощью одной части элиту другую, но все системные проблемы остаются.

Государства постсоветского пространства нуждаются в прогрессивных переменах и вопрос не только в том, как тактически их осуществить (выборы или массовые уличные протесты), основной вопрос как вырваться из замкнутого популистского круга перемен которые ничего не дают. Страны, в которых один или несколько раз сменялась власть за последние пятнадцать лет (Украина, Киргизия, Молдова и Грузия) своих системных экономических и политических проблем не решили.

В процессе постсоциалистического транзита и сложностей, связанных с существованием на полпериферии капиталистической миросистемы во многих странах Восточной Европы проявились с разной силой похожие тенденции [7, 111]. Популистские настроения в странах данного региона на политическом уровне артикулируются по-разному, но есть у них и общие элементы.

Первый общий элемент — это политикой памяти, он связан с периодом нахождения стран либо в составе СССР (Украина, Молдова) либо в социалистическом лагере (Польша, Венгрия). Многие эксперты обсуждали феномен новой волны антикоммунизма, она проявилась в законах (о запрете символики коммунистических режимов или законе предусматривающих наказание за отрицание преступлений данных режимов), в ситуациях борьбы с символами (снос памятников или монументов, переименование улиц).

Тот факт, что по прошествии более чем двадцати лет после «бархатных» революций, крушения СССР, коммунистическое прошлое или его образ занимают столь важное место в национальной повестке представляется интересным идеологическим феноменом для анализа. Подобная особенность политики памяти в посткоммунистических странах на наш взгляд симптом кризиса их существующих экономической и политической моделей.

Захваченность желанием постоянного очищения от следов коммунистического прошлого (дискуссии о люстрации, борьба с символикой) свидетельствует о кризисе или тупике, в который попали страны в результате реформ последних десятилетий. Из–за невозможности признания данной ситуации в действие вступает фундаменталистская логика перманентного очищения от прошлого. В символическом мире популистской идеологии партий и движений в посткоммунистических странах новая экономическая и политическая система под сомнение не ставится, во всем оказываются виновны оставшиеся элементы старой.

Второй общий элемент — включенность в экономический и политический интеграционный проект в качестве полупереферии (положение Венгрии в Европейском Союзе) либо поиск своего места в регионе, где конкурируют несколько интеграционных проектов (Украина, Молдова). В Венгрии являющейся членом ЕС популистская идеология строится на архаизации идентичности в сторону этнонационализма и евроскептицизма. Основными врагами в символическом пространстве венгерского популизма выступают «брюссельская бюрократия» и мигранты.

Кроме того социально-экономической базой популистских настроений является деклассирование больших сегментов общества в результате экономических реформ, когда характерная для советской модели социальная структура оказалась, разрушена, а новая либо окончательно не сложилась, либо в ней для определенных групп не было достойного места [8, 226-228]. Это позволяет сравнивать ситуацию на постсоветском пространстве с Латинской Америкой прошлого. Феномен латиноамериканского популизма так же связан с наличием в обществе большого количества деклассированных и маргинализированных слоев.

Возникает вопрос, какие социальные, экономически и политические процессы создают в стране реальную основу для вышеописанных идеологических явлений? По отношению к постсоветскому пространству глобальной причиной является неуспех политического и экономического транзита. В странах не создана эффективная современная экономика, способная поддерживать достойный уровень жизни для большинства населения. Политическая система либо имитирует демократические процедуры, за фасадом которых соперничают различные группы крупного капитал, либо она претерпела авторитарный откат.

Рассмотрим подробнее проблему борьбы с коррупцией столь актуальную почти для всех постсоветских государств. Коррупция как системное явление обнаруживает себя как на уровне обычной жизни граждан в их взаимодействии с органами власти, так и в структуре государственного управления на высшем уровне. В данной ситуации нас больше интересует последний случай, поскольку именно коррупция высших эшелонов власти делает государство не эффективным инструментом управления, а конгломератом борющихся друг с другом групп каждая из которых связана с крупным капиталом. Система отношений между бюрократией и прослойкой крупных собственников, их временные союзы или борьба за влияние на государство важнейший вопрос для всех постсоветских государств.

При анализе ситуации в постсоветских странах некоторые исследователи уделяют очень большое внимание проблеме построения институтов и их эффективной работе. В последние десятилетия произошло оживление неоинституционализма зарубежом. По нашему мнению подобный подход не располагает правильными инструментами анализа, поскольку упускает влияние, оказывающее местом государства в современной миросистеме.

Проблемы авторитарной власти, коррумпированной бюрократической системы, слабого развития экономики и несоблюдения принципов правового государства связаны главным образом не с институтами, а с полупереферийным характером включения страны в мировую экономику и соответствующей этому политической модели и отношениями между властью и крупным капиталом.

Политикам и экспертам положительно оценивавшим «цветные революции» начала 2000-ых и современные процессы в Украине, импонировали лозунги борьбы с неэффективной коррумпированной бюрократией. Такого рода лозунги интерпретировались как однозначно прогрессивные и либеральные. Но как справедливо писал Эрнесто Лаклау любое понятие, присутствующее в пространстве политической и идеологической борьбы по-разному артикулируется, попадая в разные смысловые цепочки.

Поэтому абстрактно сам лозунг борьбы с коррумпированной бюрократией сам по себе не задает идеологии протеста. Против данного феномена можно выступать не только с либеральных позиций, но и с анархических или националистических. Например, если мы проанализируем идеологии праворадикальных монархических или националистических организаций в дореволюционной России или в Италии, Германии 1920-е годы в них неизменно присутствовал специфическим образом артикулированный лозунг борьбы с коррумпированной бюрократией.

На микросоциологическом уровне популизм за счет создаваемого им ощущения энтузиазма подчиняет чувства и эмоции людей. Своей логикой прямого и простого действия популизм создает видимость реальной борьбы с волнующими людей проблемами. Либидинальная экономика популизма, помимо трансгрессивного удовольствия подкупает некоторых актами мести символическим «врагам общества».

Примером этого могут служить насильственные действия в отношении мелких региональных чиновников или так называемые «народные люстрации». Подобные акты многими озлобленными гражданами не зависимо от их взглядов, воспринимаются как справедливые. В такой популистской логике и придерживающиеся разных идеологий активисты могут испытывать одинаковые эмоции.

Подводя итог нашему анализу можно констатировать следующее — кризис посткоммунистического транзита в совокупности с продолжающимся мировым экономическим кризисом создает на постсоветском пространстве объективные причины для социального недовольства и желания трансформировать политические и экономические институты.

В политическом процессе ряда стран доминирует популистский дискурс, он действует как замкнутый круг — люди, справедливо возмущенные политикой правительства начинают протестовать, массовое уличное давление во главе с одной частью элиты свергает другую, но все системные проблемы остаются. Механизм действия популистской идеологии позволяет соединить разнородные слои общества для давления на власть или ее свержения, но при этом реальные противоречия и конфликты мистифицируются или смещаются, вследствие этого политические и экономические проблемы, ставшие причиной массового недовольства, решены быть не могут.

Список литературы:

1. Skocpol, T., Williamson, V. The Tea Party and the Remaking of Republican Conservatism. Oxford University Press. 2012. 272 p.

2. Гидденс Э. Неспокойный и могущественный континент. Что ждет Европу в будущем? М: Изд-во «Дело», 2015. 240 с.

3. Laclau, E. On populist reason. Verso, 2005. 288 p.

4. Лаклау Э. О популизме // Вестник Московского университета. СЕР.12, Политические науки. 2009. No 03.

5. Zizek S. Against the Populist Temptation // Critical Inquiry. Spring 2006.

6. Гольдман Л., Сокровенный Бог. М.: «Логос», 2001. 480 с.

7. Балаян А. Власть и интеллектуальная элита в условиях политических трансформаций. СПб: Изд-во «Алетейя», 2015. 138 с.

8. Кагарлицкий Б.Ю. Реставрация в России/ Изд.3. М.: URSS, 2011. 376 с.

Первоначальный вариант статьи был опубликован в сборнике «Актуальные вопросы политического знания — 2016»:

Томин Л.В. Современные дискуссии об идеологии популизма // В сборнике: Герценовские чтения 2016. Актуальные вопросы политического знания. Сборник научных трудов. 2016. С. 137-143.