Тема «Философия Жиля Делеза — Феликса Гваттари и современная наука» достаточно обширна, ее уже посвящено ряд подробных исследований [1,2]. Поскольку основной целью данной работы является тематика политических конфликтов, мы лишь коротко обозначим наиболее важные для нас наброски к концепции нового материализма, сделанные Ж. Делезом и Ф. Гваттари.

В ряду мыслителей, которых принято обозначать как постмодернистов или постструктуралистов, Жиль Делез и Феликс Гваттари в своем отношении к науке занимают нетипичную позицию. М. Деланда заметил: большинство мыслителей-постмодернистов, поскольку они считают, что мир окружающий нас в большей или меньшей степени сконструирован дискурсивно, могут быть названы — идеалистами. Ж. Делез и Ф. Гваттари в отличие от них являются материалистами, которые полагают, что мир существует независимо от нашего сознания и дискурсивных практик.

О главенствующем подходе постмодернизма к науке можно судить по книге Жан-Франсуа Лиотара «Состояние постмодерна». Из нее следует — новая ситуация, в которую постепенно входит современный мир, наиболее ярко проявляется в недоверии к метанарративам. Метанарративами Ж-Ф. Лиотар называет доктрины, созданные в эпоху Просвещения, претендующие на универсальность и истинное описание тотальности бытия. Они стремились указать человечеству путь и конечную цель развития, одни в виде идеи прогресса, другие как процесс социальной и политической эмансипации.

Согласно Ж-Ф. Лиотару, в силу разных причин (катастрофический опыт тоталитарных режимов, развитие информационных технологий) их претензии на легитимность должны быть поставлены под сомнение. Делегитимация метанарративов освобождает множество плюральных, несводимых друг к другу языковых игр. Ни одна, из них не может претендовать на особый универсальный статус. Наука рассматривается как одна из таких языковых игр, один из многих способов описания реальности.

«Делегитимация» — если к ней хотя бы немного стремятся и придают ей определенную важность, что на свой манер делает Витгенштейн и что, так же по-своему, делают Мартин Бубер и Эмманюэль Левинас — открывает дорогу набирающему силу течению постмодернизма: наука играет собственную игру она не может легитимировать другие языковые игры. Например, прескриптивная игра ускользает от нее. Но, прежде всего, она не может больше сама себя легитимировать, как то предполагает спекуляция» [3, 67] — пишет Жан-Франсуа Лиотар.

С точкой зрения Ж. Делез и Ф. Гваттари были не согласны, в своих работах они попытались в рамках философии отразить новейшие достижения науки: теорию хаоса (Илья Пригожин, Изабель Стенгерс), синергетику (Герман Хакен), теорию катастроф (Рене Том), фрактальную геометрию (Бенуа Мандельброт) и теорию аутопоэзиса (Умберто Матурана, Франсиско Варела).

Это не носило характер механического переноса принципов из науки в философию как в позитивизме, скорее можно говорить о резонансе, при котором наука и философия остаются автономными полями. Ж. Делез и Ф. Гваттари делали попытки создать новый вариант материалистической философии, которая стоит в одном ряду с французским механистическим материализмом XVIII века и диалектическим материализмом XIX-XX веков.

«Философия, искусство и наука вступают в отношения взаимного резонанса и в отношения обмена, но всякий раз по причинам внутреннего характера. В соответствии с собственной эволюцией они сталкиваются друг с другом. В этом смысле науку, философию и искусство следует рассматривать как разновидности чуждых друг другу мелодических линий, которые постоянно пересекаются. Философия в этом случае не обладала никаким псевдоприоритетом в рефлексии и не имела с тех пор никакой неполноценности в творчестве. Создавать концепты — не менее трудно, чем создавать новые визуальные или звуковые комбинации, создавать научные функции. Нужно видеть, что взаимодействие этих линий не зависит ни от наблюдения, ни от взаимной рефлексии. Та дисциплина, которая возложила бы на себя миссию следовать за творческим движением, сама бы отказалась от роли творца. Всегда было важно не сопровождать смежное движение, но создавать свое собственное» [4, 161-162] — отмечает Жиль Делез.

Усилия Ж. Делеза и Ф. Гваттари в нашу эпоху можно сравнить с работой проделанной И. Кантом по отношению к научной картине мира рожденной открытиями И. Ньютона и Н. Коперника. В последней четверти XVIII века Иммануил Кант совершил свой «коперниканский поворот», осуществив радикальную критику прежних эпистемологических оснований философии, он повторил жест, сделанный до этого великими естествоиспытателями.

В предисловии ко второму изданию «Критики чистого разума» вышедшему в 1787 году И. Кант писал: «Здесь повторяется то же, что с первоначальной мыслью Коперника: когда оказалось, что гипотеза о вращении всех звезд вокруг наблюдателя недостаточно хорошо объясняет движения небесных тел, то он попытался установить, не достигнет ли он большего успеха, если предположить, что движется наблюдатель, а звезды находятся в состоянии покоя» [5, 18].

Если Николай Коперник опроверг геоцентрическую систему Птолемея, обосновав центральное положение Солнца, то И. Кант поставил под сомнение безграничную силу человеческого разума. Человеческий разум подобно Земля лишается статуса неподвижного центра мира, он включен в мир явлений. Между миром вещей самих по себе (нуменов) и миром явлений (феноменов) — непреодолимый разрыв. «Вещь в себе» непознаваема, разум способен лишь анализировать сам процесс познания истины.

Вячеслав Степин в своих трудах предложил разделить историю развития науки на несколько этапов: классическая наука, неклассическая, постнеклассическая наука [6, 234]. Последний из перечисленных этапов начинается в 1960-1970-е годы, когда в естественных науках стали появляться концепции, которые ставили под сомнение господствующее тогда механицистское отношение к окружающему миру и основные положения детерминизма.

Возникает подозрение, что классические научные представления не могут адекватно объяснить некоторые наблюдаемые явления. «Мы начинаем понимать, что западная наука, в том виде, как она до недавних пор существовала, обусловлена культурным контекстом XVII в. — периода зарождения современного естествознания и что эта наука ограничена. В результате начинает складываться более общее понимание науки и знания вообще, понимание, отвечающее культурным традициям не только западной цивилизации» [7, 51] — пишет Илья Пригожин.

Илья Пригожин в своих исследованиях основное внимание уделяет нестабильности и процессам, протекающим ни микроуровне. Ранее естественные и гуманитарные науки учитывали в основном макропроцессы, в результате из общей картины выпадала деятельность отдельного индивида. Она не включалась в рассмотрение, поскольку считалось — воздействия на микроуровне повлиять на ход и направление масштабных физических или социальных процессов не могут. «Сегодня оказалось, что малые возмущения и флюктуация на микроуровне влияют на макромасштабное поведение объекта. Конечно же, такого рода влияния действенны отнюдь не всегда, но лишь в определенных условиях.

Открытия Ильи Пригожина позволяют естественным и гуманитарным наукам исследовать влияние воздействия отдельных людей и малых групп на общую динамику развития природы и общества. Другой важнейшей характеристикой новой картины мира является неравновесность, в природе и социуме равновесие достигается эпизодически, периоды хаоса куда более длительны, чем периоды порядка. Все системы неравновесные, поскольку они не замкнуты на себе, а открыты, линия, разделяющая внешнее пространство от внутреннего крайне условна.

Ризома как концепт является в философии эквивалентом «открытых систем» Ильи Пригожина. Она слабо стратифицирована, нестабильна, находиться постоянно в процессе самоорганизации, и открыта к внешним соединениям.

«В наши дни в науках или в логике имеется все необходимое для того, чтобы были созданы теории так называемых открытых систем, основанных на взаимодействиях, которые отвергают линейную причинность и преобразуют понятие времени. Я восхищаюсь Морисом Бланшо: его произведения — собрание маленьких отрывков и афоризмов, это единая открытая система, в которой заранее создается «литературное пространство», противоположное тому, что возникает у нас сегодня. То, что Гваттари и я назовем ризомой, представляет собой все тот же случай открытой системы» [4, 48-49] — подчеркивает Жиль Делез.

В условиях неравновесности процессы протекают нелинейно, существуют точки бифуркации, в которых появляется множество альтернативных траекторий дальнейшего движения системы. Наше понимание динамики сложных систем, причин их дестабилизации и дальнейшего разрушения с учетом этих факторов становится более полным.

Один из основателей синергетики Герман Хакен на примере анализа показателей лазерного излучения обосновал новую междисциплинарную концепцию о самоорганизации. Такое название быстро вошло в научный обиход и стало обозначать целый комплекс научных концепций занимающихся изучением процессов самоорганизации в самых разных системах. Г. Хакен и его коллеги Р. Акофф, Д. Клир, М. Месарович продолжали линию, идущую от Л. фон Берталанфи.

Людвиг фон Берталанфи стал одним из первых, кто предложил новую область знаний под названием «общая теория систем», она описывала общие принципы устройства и поведения различных систем, независимо от природы составляющих их элементов. Он говорил — системы принципиально нестабильны и могут поддерживать только «текущее равновесие» за счет оттока энтропии вовне. Если же происходит дисбаланс между внутренним производством энтропии и ее оттоком, появляются и начинают нарастать до макроскопического уровня крупномасштабные флуктуации. Флуктуация называют отклонение от среднего состояния величины, характеризующей систему из большого числа частиц, благодаря чему система начинает развиваться, по иной по сравнению с начальной линией развития или движения.

Исследование флуктуаций и воздействий на микроуровне продуктивно для анализа политического процесса и конфликтов возникающих при принятии решений в парламентских системах. «Слишком часто мы переживаем на всех возможных уровнях при принятии демократических решений некоторого рода патовую ситуацию, в которой малая группа или малая партия, в конце концов, может породить отклонение. Этот пример, по-видимому, показывает, что сама по себе слепая вера в эффекты самоорганизации, будь то, к примеру, в самоорганизацию некой фирмы, может иметь фатальные последствия. Система внезапно начинает двигаться в совершенно неожиданном и одновременно нежелательном направлении. В то же время мы видим, что даже небольшие управляющие воздействия на систему могут подтолкнуть ее в желаемом направлении» [8, 27]- отмечает Герман Хакен.

В 1970-1980-е годы синергетика и теория хаоса становятся популярны, ученые из самых разных областей трансформируют методологию собственных исследований в соответствии с новой научной парадигмой. Эта методология позволит лучше исследовать периоды экономических политических кризисов, когда все социальные подсистемы выходят из равновесия. Сразу возникает множество вопросов. Какие группы могут стать инициаторами изменений? Как будет складываться новый временный порядок?

В постнеклассической науке точки сборки нового порядка называются аттракторами. В теории динамических систем аттрактор обычно определяют как некоторое количество точек, к которым в процессе своей трансформации притягивается любая система. Значение аттракторов возрастает именно когда система в процессе своего функционирования из–за внешних факторов или внутренних процессов начинает двигаться, нелинейно сбиваясь с обычной траектории. В похожем ключе предлагает анализировать социальные и политические процессы Джеймс Розенау, он считает, что человечество находится на пороге «эпохи турбулентности». Иммануил Валлерстайна считает ключом для развития социальной теории интеграцию достижений исследований хаоса и процессов самоорганизации.

Жиль Делез и Феликс Гваттари для описания хаоса, из которого возникают временно стабильные системы, используют понятие предложенное Антоненом Арто — тело без органов. Оно является той средой, по которой текут неоформленные, неструктурированные морфогенетические потоки. Эти потоки с помощью абстрактных машин оформляются в страты.

Мануэль Деланда применяя концепт Ж. Делеза и Ф. Гваттари, к анализу процессов происходивших на планете до появления людей и животных пишет: «Этот котел или резервуар неорганической жизни — тело без органов. Он может жить в том смысле, что способен творить и генерировать порядок, не имея генов или органов или не будучи организмом. На мой взгляд, тот факт, что атмосфера, соединенная с гидросферой может генерировать ураганы и циклоны и другие самоорганизующиеся сущности означает, что наша планета, еще до появления живых существ была телом без органов, котлом бурлящей креативности, резервуаром в котором спонтанно возникал порядок» [9].

Мануэль Деланда в своих книгах выдвигает тезис, что многие происходившие в истории процессы можно описать, используя наработки Ж. Делеза и Ф. Гваттари. «История развития человечества включала в себя множество тел без органов. Первое — солнце, гигантский шар, состоящий из плазмы, интенсивный поток энергии, которой запускает большинство процессов самоорганизации на нашей планете, (…) . Второе, тело лавы, подобно «конвейерным лентам» (клетки конвекции), двигает тектонические плиты и отвечает за большинство геополитических особенностей нашей планеты, в результате разлома Пангеи возникли существующие сегодня континенты, и последующее распространение приручаемых видов животных, от которого в наибольшем выигрыше оказалась Евразия. Третье, тело без органов составленное сдвоенной динамикой гидросферы/атмосферы, и производными от них различными самоорганизующимися сущностями: ураганами, цунами, атмосферным давлением, циклонами. (…) Четвертое, генетическое тело без органов, состоящее из более или менее свободного потока генов циркулирующего посредством микроорганизмов (через плазмиды и посредством других переносчиков), который в отличие от более стратифицированного потока генов в животных и растениях, избежал контроля со стороны человека даже после создания антибиотиков. Пятое, части потока солнечной энергии, идущие сквозь экосистемы (плоть циркулирует через пищевые цепочки) не затронутые урбанизацией, например животные и сорняки или ризомы (тело без органов сформированное популяциями подземных грызунов). Наконец, наши языки, когда они существуют в форме диалектного континуума, а в силу тех или иных обстоятельств исчезает стратифицирующее давление, составляют тело без органов, когда нормандские завоеватели навязали французский в качестве языка элиты, позволив крестьянским массам создать английский язык из аморфного бульона состоящего их германских норм в сочетании со скандинавскими элементами» [9].

В начале 1970-х Умберто Матурана и Франсиско Варела в своих работах развили теорию ауэтопоэтических систем (в 1980-е сами создатели иногда именовали ее — теория аутопоэтических машин), которая так же известна как сантьягская теория познания. Изначально она развивалась в рамках биологии, но вскоре приобрела междисциплинарный характер, затронув так же химию, психологию и гносеологию. Теория У. Матураны и Ф. Варелы стала важнейшим элементом для дальнейших разработок Ж. Делеза и Ф. Гваттари в разных областях. Теорию социальных, политических, экономических машин и исследования Феликса Гваттари посвященные сознанию, концепцию экософии легче оценивать, ознакомившись с работами чилийских ученых.

Новая теория попыталась по-новому взглянуть на давно исследуемые наукой проблемы. При этом необходимо было заново определить базовые понятия, например, что такое жизнь? Возможно, ли создать междисциплинарную теорию, которая выявит свойства всех живых систем. Подобные попытки уже предпринимались создателем общей теории систем Л. фон Берталанфи, по мнению У. Матураны несмотря на отдельные правильные выводы, теоретическая рамка данного подхода не позволила подойти вплотную к решению проблемы.

Понятие аутопоэзиса связано с живыми системами организованными кругообразно, для поддержания гомеостазиса. Они состоят из элементов, взаимодействующих между собой для того чтобы обеспечить дальнейшее существование системы. Аутопоэтические системы образуются спонтанно как результат соединения гетерогенных элементов, при условии, что элементы системы налаживают неразрывную сеть производящих процессов.

Теория Умберто Матураны — Франсиско Варелы преодолевает картезианское разделение на субъект и объект, аутопоэтические системы кругообразны и продукты их активности являются частью самой этой же системы. Описывая взаимодействия животных и их среды обитания, они замечают «Живые системы суть единства взаимодействий, и существуют они в том или ином окружении. С чисто биологической точки зрения их нельзя понять независимо от той части окружения, с которой они взаимодействуют, то есть независимо от ниши. Также и нишу нельзя определить независимо от специфицирующей ее живой системы» [10, 146].

Ни один из элементов, которые являются продуктом самой системы, не определяет ее свойств как целого, они зависят от общей конструкции самореферентной системы. Аутопоэтические системы, находясь в постоянном взаимодействии со средой, изменяются под ее влиянием, например «клеточная мембрана постоянно включает в метаболические процессы клетки вещества из окружающей среды. Нервная система изменяет характер своих связей в результате каждого акта чувственного восприятия, И вместе с тем живые системы автономны» [11, 21].

Именно за счет неразрывной связи со средой аутопоэтические системы постоянно приспосабливаются и развиваются. Помимо окружающей среды необходимо учитывать — живые системы изменяются, взаимодействуя между собой. Аутопоэтические системы могут успешно делиться, образуя новые живые системы, которые сохранятся, в случае если смогут, наладит собственную сеть производительной активности элементов. Отсюда следует очень важный вывод — траектория развития живых систем не предопределена, она формируется в результате цепи взаимодействий со средой и другими системами.

«Возьмем в качестве примера клетку: она представляет собой сеть химических реакций, производящих молекулы, которые а) посредством взаимодействия друг с другом генерируют и принимают участие рекурсивным образом в единой цепи химических реакций, которые их же и произвели, и б) придают данной клетке свойство материальной целостности. Таким образом, клетка, как физическая единица, топографически и операционально обособленная от некоего фона, остается в таковом качестве лишь до тех пор, пока указанный организационный принцип непрерывно поддерживается путем безостановочного круговорота материи вне зависимости от смены формы и специфичности ее основных химических реакций» [12, 236].

Аналогичным образом Умберто Матурана описывает функционирование нервной системы, которая представляет собой замкнутую сеть взаимодействующих нейронов. Изменения активности одного из нейронов непосредственно или через промежуточные элементы влияет на остальные. Аутопоэтическая система, поскольку организована кругообразно и сама производит собственные элементы, автономна и организационно закрыта.

В своих работах У. Матурана и Ф. Варела приводят три примера систем, в отношении которых можно с уверенностью утверждать, что они организационно замкнуты «1. Клеточные системы: в данном случае компонентами являются молекулы, а взаимодействиями — химические процессы производства.(…) 2. Иммунная система: здесь компонентами являются клоны имфоцитов, а взаимодействиями — процессы молекулярной коадаптации между поверхностными детерминантами лимфоцитов. (…) 3. Нервная система: здесь компоненты — «нейроны», как в качестве отдельных клеток, так и в качестве агрегатов, обладающих определенной функциональной согласованностью (таких как корковые столбцы). Взаимодействия — состояния относительной активности, распространяемой посредством сииаптических соединений» [12, 251].

Концепция аутопоэзиса Франсиско Варелы и Умберто Матураны повлияла на очень многих представителей гуманитарных дисциплин. Именно она лежит в основе системной теории общества социолога Николаса Лумана. В своих работах он, применяет основные постулаты концепции Ф. Варелы и У. Матураны, для анализа различных подсистем, составляющих современное общество (наука, политические институты, масс-медиа).

Литература:

1. J. Marks. Deleuze and Science (Paragraph Special Issues). Edinburgh University Press, 2007.

2. Л. Маркова. Философия из хаоса: Ж. Делез и постмодернизм в философии, науке, религии / РАН, Ин-т философии. М., 2004.

3. Ж-Ф. Лиотар. Состояние постмодерна. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998.

4. Ж. Делёз. Переговоры. 1972-1990. СПб.: Наука, 2004.

5. И. Кант. Критика чистого разума. М., 1994.

6. В. Степин. Теоретическое знание. М. 2000.

7. И. Пригожин. Философия нестабильности // Вопросы философии. 1991.№ 6.

8. Г. Хакен. Тайны природы. Синергетика: учение о взаимодействии. Москва-Ижевск: Институт компьютерных исследований, 2003.

9. М. De Landa. The geology of morals. A Neo-Materialist Interpretation. http://www.t0.or.at/delanda/geology.htm (дата обращения: 16.02.2020)

10. У. Матурана. Биология познания // Язык и интеллект / М.: Издательская группа «Прогресс», 1996.

11. Ф. Капра. Скрытые связи, М., «София», 2004.

12. С. Цоколов. Дискурс радикального конструктивизма. Традиции скептицизма в современной философии и теории познания. Мюнхен: PHREN, 2000.

Первоначальный вариант опубликован в книге «Современные политические конфликты: поструктуралистский анализ»:

Томин Л.В. Современные политические конфликты. Постструктуралистский анализ. Из-во: СПбГУП, 2014