1

Василий сидел на грубой табуретке. По ящику опять рекламировали пирожки с говном. Светловолосый ведущий перепачканным ртом улыбался в камеру, убеждая зрителя в непревзойденном вкусе и нежной текстуре продукта: «Совсем не похоже на дерьмо!». Василий отвернулся — ящик замолк. Перед глазами текла рваными обоями унылая бетонная стена. В тени ее тусклости пряталось истинное сокровище — спокойствие.Выходить из своего убежища не хотелось: жизнь снаружи ничем по сути не отличалась от жизни внутри, однако первая была в разы агрессивнее. Так зачем же понапрасну тратить время на внутреннюю борьбу? Парень натянул на себя болотный бомбер, мешком севший на тощую фигуру, и просочился за дверь, щелкнув замком.

На лестничном пролете человека ждал пепельный кот. Он появлялся там почти каждое утро, чтобы поприветствовать Василия. Сегодняшний день не стал исключением.

— Василий, привет!

Он уже научился не обращать на кота внимания.

— Как тебе погода? Серовато, но ты, вроде, любишь такое? Знаешь, кажется, они начинают перегибать с накалом пропаганды в СМИ. Что думаешь? Опять молчишь…

Пока одна ступенька сменялась другой, Василий устало закрывался от мира наушниками. Кот не нервировал его, даже больше не удивлял. В какой-то момент парень поймал себя на мысли, что ему уже не интересно, почему животное никогда не покидает сухой сумрак подъезда.

На улице снова проводились демонстрации. Крайняя группа митингующих вызывала смешанные чувства. Сумасшествие в глазах растрепанных мужчин и женщин кричало похлеще, чем лозунги с плакатов: «Долой Большой совет!», «Где справедливое распределение национального дохода?» и «Большой совет — Большой ебл*т», где был нарисован жирдяй, пожирающий государственный флаг. Руководил демонстрантами человек, похожий на брата толстяка с плаката, с заплывшими глазами и гнилой улыбочкой. Одежда и часы его говорили о недюжинном достатке, поэтому было не совсем понятно, чем недоволен именно он. Про себя Василий удивился только тому, что этих очевидных вещей не замечает паства.

Вторая группа демонстрантов выражала кардинально противоположное мнение. Растяжки раздавались одобрительными возгласами: «За мудрость, за опыт, за Большой совет!», «Скажи “ДА» Большому совету» и «Большому Совету — Большие полномочия”. Настоящая демократия, что сказать. Удивительно, что «простые» люди, поддерживающие власть, все сплошь были отмечены партийной атрибутикой. Видимо, в местной управе опять что-то перепутали с разнарядкой.

Василий хорошо представлял, чем закончится этот затасканный сценарий: через какое-то время противников режима разгонят правоохранительные органы, а сочувствующие, злорадствующими взглядами проводя нарушителей социального спокойствия, тут же разойдутся. Все сыграют свои роли, чтобы затем поучаствовать в новом спектакле. В основном, Васин круг общения не разделял его индифферентности к политической жизни. Большинство так радело за перемены, что не могло при каждом удобном случае ни упомянуть об этом. Как раз к одному из таких знакомых и направлялся Василий Паралин — встретиться с Сашей запланировали еще на прошлой неделе.

Александр Жеребцов был хорошим парнем. И этим, пожалуй, его характеристика полностью исчерпывалась. Василий предпочитал не развивать коварные мысли о тех, с кем еще сохранял теплое общение.

— Прикинь, новый тренд запилили, — протягивая руку выпалил товарищ. Другая конечность размахивала ярким пятном смартфона, — люди обоссываются себе в штаны. Я несколько раз пробовал дома, но пока не выходит, блин. Мало воды что ли выпивал.

— А ты попробуй зайти с другой стороны — обосраться, сразу сам в тренды залетишь.

— Звучит кайфово, я бы не додумался.

Василий решил оставить комментарии к собственному остроумию при себе.

Парни запрыгнули в трамвай. Мимо потекли большие красивые дома и маленькие некрасивые прохожие. Мысли товарища быстро вернулись от мочи к политике, и они перекинулись парой соображений.

— А ты не боишься башку потерять за такие разговорчики?

— Травишь тоже. У нас все–таки не 37-й, — Александр решил немного подумать, — тем более, все говорят, что молодых теперь слишком строго не судят.

— Куда сначала поедем?

— Может, на казнь? Сегодня, вроде, отпускают автоматчиков.

— Отпускают? — переспросил Василий.

— На тот свет, — хмыкнул Александр.

На площадь стягивался любознательный народ. На эшафоте уже ждали три петли, прохлаждался заплечных дел мастер, и с нескольких ракурсов нацеливались камеры. Василий и Александр влились в ропщущее стадо.

— Кого отправляют-то, я так и не понял? — отвлек Вася друга. Тот радостно делал фотографию для сторис.

— А? Да какой-то государственный топ-менеджмент. Деньги пиздили, вроде как, плюс, что-то сливали за границу. Обычное дело, власть ничего уже не может, даже порядок навести среди своих.

— М-м, — парень запустил взгляд в толпу.

Натягивали торжественные рожи и распевались в микрофоны телевизионщки, бабки двигали сухими губами и отщипывали кусочки от бубликов с маком, остальные то ли спали, то ли плевали под ноги. Где-то в отдалении бузила либерально-настроенная общественность. Что ждало ее по завершении торжественного действия и так было понятно: ласковые объятия правоохранительных органов.

Наконец, площадь окатило глухим рёвным звуком колокола. Оперативники в черных плащах вывели на эшафот трех осужденных. Первый был толст, правда, это была толстота болезненная, уходящая. Жирное лицо обвисло на черепе как расплавившийся сыр. Видимо, к приговору чиновник был не готов: глаза навыкате суматошно танцевали в такт трясущимся безвольным губам. Второй оказался высоколобым типом с острым носом. Кривая улыбочка, похожая на червяка, свидетельствовала либо о помешательстве, либо о затянувшейся стадии отрицания. Не исключено, где-то внутри до последнего теплилась надежда, что кат снимет маску и, хохоча, скажет: «Подъебали вас, Андрей Андреевич! Подъебали! Это просто тренинг такой». О третьем вовсе нельзя было сказать ничего определенного, но, если бы спросили Василия, он диагностировал у мужчины тяжелое наркотическое опьянение.Такие случаи были не редкостью: как правильно рассуждали силовики, забрать деньги в могилу не удастся, а обеспечить себе легкую смерть — вполне. Короче говоря, третий приговоренный, выпятив губу, пялился в ожидающую вечность.

— Правый, кажется, совсем объебанный, — вербализировал витавшую в воздухе мысль Сашок.

Вообще-то всем смертникам перед самой казнью и так делали инъекцию сильнодействующих препаратов, но некоторые все–таки решали перестраховаться. А пристрастившиеся к наркотикам госслужащие — те и вовсе не могли отказать себе в последнем кайфе жизни.

Василий, кстати, считал, что введение показательной смертной казни было лучшим государственным решением со времен тотальной интернетизации страны. Таким образом, сразу по многим пунктам разрешалось социальное напряжение, а разного пошиба маргинальные участники общества могли закрывать свои странные потребности.

Наконец, один из плащей вышел из строя, поднося к влажным губам громкоговоритель: «… виновны в хищении в особо крупных размерах … что более тяжко, в незаконном получении и разглашении сведений…». Вася отметил, характерность фамилий будущих мертвецов: Бляхов, Асманский и Жолб.

Секунда могильного молчания — обычно именно в эти моменты на крик срывался кто-то с петлей на шее — и под преступниками открылась бездна новых возможностей. Некоторое время тишина продолжалась, а потом толпа ожила. Бабки шептали, крестились, в первых рядах захлопали, на флангах забормотали корреспонденты. В эшафот полетело несколько яиц — это считалось хорошей традицией.

— Скучновато, — поставил точку Александр.

Вася пожал плечами.

2

Лобное место располагалось недалеко от центра города, потому до следующей остановки друзья добрались быстро. Дело в том, что Саша стал завсегдатаем чудесного кооператива. По его словам, все участники продуктивно проводили время, саморазвивались, в частности, общались на темы феминизма и ужасов режима. Судя по всему, благодаря этому парень чувствовал себя очень умным и понимающим. Название над входом в свежее кирпичное здание гласило «Кооператив свободомыслия НОРМ». Василий, сколько не силился, ничего, кроме надписи «Гранд-наёб», на вывеске не увидел.

Местный контингент принято было называть «прогрессивной молодежью». Обычно за этим скрывались пошлый снобизм, необоснованные апломбы и поверхностная образованность. В общем, эти люди были обременены множеством вещей, но только одна их старательно обходила — интеллект.

Пока Александр предъявлял явки и пароли, Василий оглядывался. Поразительная пестрота тут смешивалась с нарочитой серостью. Почему-то показательным «принятием себя» занимались только самые заурядные личности. В углу просторного помещения, вместо фикуса, стояла огромная женщина неопределенного пола, комплекции и вида. Василий сразу понял — то была феминистка десятой волны.

— У нас тут территория адекватности и свободомыслия, поэтому мы категорически не поощряем рассуждения, которые ты вел, — донеслось до парня, — ты совершенно не понимаешь, как работает равенство.

— Ну что, идем? — вернулся Саша.

— Куда?

— Поучаствуем в открытой дискуссии о перспективах диктатуры либертарианства.

Друзья прошли мимо капсул сна, кофе-спота, нескольких переговорных и очутились в чистом светлом зале, наполненным шевелящейся массой. В нос наперебой лезли странные запахи, исходившие от свободных людей, а глаза раздирали кислотные цвета шевелюр. Случайно зашедший человек мог перепутать прогрессивную дискуссию с вольером волнистых попугайчиков. Более того, вряд ли он скоро заметил бы разницу — птицы тоже могут выучить несколько интересных слов.

На сцену под овации выпрыгнул сутулый младенец с бородой отшельника. Очки должны были добавить оратору интеллигентности, но, вместо этого, стали завершающим штрихом комического образа. Паства смотрела на мужчину с восхищением. Выступающий запищал.

Василий наблюдал за происходящим без интереса. В каком-то смысле ему даже повезло: стадия, в которой находились люди вокруг, осталась далеко позади. Там же парень попрощался и с разгневанным непониманием: очевидные вещи оказались разными для всех. Он посмотрел на товарища — собачьи сашины глаза говорили красноречивее слов.

Писклявый разошелся. Конвульсивные дрыганья гипнотизировали толпу как танец кобры — мышей.

— Мы! Мы не боимся власти! Это власть боится нас! Ее предательские коленки начинают дрожать, когда слышат сильные слова: «Свобода», «Феминизм», «Люстрации». Разве вы хотели, чтобы власть ебала вас своим крепким хуем? Чем он лучше наших хлипких вялых писек? — на этих словах Паралин нервно обернулся, желая понять один ли он это услышал. Народ безмолвствовал, — Мы наши коленки не сдадим! Мы вернем себе свободу, которую эти подлецы у нас отняли! Мы…

Василий отвлекся. Он уже давно был убежден в том, что, судя по катастрофической незанятости окружающих его сограждан, свободы у них было в избытке. Безуспешные риторические фрикции не возбуждали, к тому же мужчина страдал от острого недостатка харизмы.

— А почему это называется открытой дискуссией? — шепнул Вася на ухо товарищу.

— Не понял.

— Он же орет в одиночку.

— В конце будут вопросы, — многозначительно парировал Александр.

— Ну, если будут вопросы…

Василий решил подождать. На сцену смотреть больше было невозможно — ораторский экстаз превратился в макабрический танец. Справа, завороженный, сидел Жеребцов, а слева — молодая, но заматерелая бородавка. Казалось, если задержать взгляд на бородавке чуть дольше, она перепрыгнет на соседнюю щеку, потом на пол, а потом и вовсе совершит прыжок сразу в Государственную Думу или в Большой совет и без проблем устроит себе красивую жизнь. Перспективная бородавка Паралина задушила, необходимо было проветриться. На шипящее «сейчас вернусь» Александр только мыкнул в ответ.

По дороге в туалет Василий размышлял о том, что место под кооператив было подобрано хорошее, сильное. В таком могли бы родиться действительно хорошие идеи и коллективы. Жаль, что не судьба. Задумчиво открыв дверь в сортир, Вася оказался несколько обескуражен: он никак не ожидал увидеть там дергающегося подростка со спущенными штанами, перед которым распласталась мятая фотография оратора. Видимо, юноша не выдержал накала нахлынувшей страсти. Паралин с обескураженной улыбкой развернулся под скрип закрывающейся двери. В коридоре парня ждал кот.

— …

— Валить тебе надо, Вася. Мяу, — мяукнуло животное

Парень с удивлением для себя отметил, что в этот раз кот перегибает с демшизой.

— Из клуба этого охуительного, а не из страны, дурак.

Кот, кажется, обиделся — до этого он не матерился. Впрочем, мохнатого уже нигде не было видно, а слова озадачили Василия.

Выступление в «пытошной», кажется, подошло к концу. На сцене, рядом с великим выступающим, стояла девочка-лимитчица с блинным лицом.

— Пшла отсюда, — отвесил мужчина пинок под зад, — бан в кооперативе на месяц за недостаточно ревностную борьбу за феменитивы. Всего три раза в неделю использовать в постах «авторка» и «редакторка» — это недостойно прогрессивного человека.

Василий уже добрался до Александра. Внутри начал перекатываться холодный и мокрый ком нервов.

— Саш, слушай, может, скипнем все это? Честно говоря, совсем не так любопытно, как ты рассказывал.

— Да только самое интересное началось, — парень кольнул укоризненным взглядом, — вопросная часть.

Василий присел. Он немного успокоился и подумал, что зря подогнался из–за какого-то кота. Тем более, раз уж он действительно успел на самую интересную часть мероприятия: вопросы из зала. Сказать по правде, Вася недооценил градус неадекватности кооперативного электората. Вопросы из серии: «Скажите честно, правда ли ваш курс и понимание современных тенденций самые правильные?», казалось, соревновались в прямоугольности.

Двери зала вылетели со звуком праздничного пушечного залпа. Из развороченного проема показался черный сапог. За ним подтянулись стройные силуэты в спецкостюмах.

3

Из участка они вышли только к вечеру. Можно было управиться раньше, но Саша решил встать в позу — мозги, особенно после посещения кооператива, у него работали совсем неважно. В результате, расчет бесплатно отбазариться провалился, и друзьям пришлось договариваться за бескорыстную материальную помощь тем, чья служба, как известно, и опасна, и трудна.

— Дебил ты все–таки, Сашка!

— Я? Сам-то не лучше, — парень зажал в зубах сигарету — пафол на префтупный фговор ф влафтью.

Василий покачал головой. Суета сменилась бессмысленностью, которая, в свою очередь, опять сменилась суетой. За изломанной линией зданий начинал гореть закат. Совсем скоро город окажется во власти прохлады темных переулков и влажного асфальта. Вывод напрашивался сам собой.

— Хочешь пропустить пару стаканчиков?

— Читаешь мысли, — ухмыльнулся Жеребцов.

Бар был полон цветов, запахов, звуков и, к сожалению, людей. Василий отметил в волнующейся толпе нескольких сегодняшних знакомых — те, видимо, отмечали задержание. Перед глазами уже вставали цепью посты о том, как несправедливо обошлись со сторонниками светлого будущего: теперь они, страдая, нажираются (а то и чего похуже) в, pardonne moi, полное говно. Сегодня Василий простил плебсу бездумное заливание энтропии спиртом, ведь он собирался вот-вот сесть на эту веселую карусель вместе со скалящейся толпой.

Место распития было очень модным, то есть, с крайне высоким процентом гадких людей. Однако сегодня даже музыка была как-то слишком противна.

— Что они за говно поставили? — Вася с трудом перекрикивал шумную какофонию.

— Это не говно, это вообще-то восходящая звезда диджеинга, Алмазная, — Саша замялся, — хотя, честно говоря, я тоже не особо выкупил прикол. Хуита из–под кота.

— И каков же был ее творческий путь? Это же девушка, да?

— Хе-хе, — Жеребцов оскалился, — ты что, не знаешь, как девушки становятся перспективными диджеями? Да трахалась она с каким-то педиком музыкальным по молодости, крутилась в тусовочке, туда-сюда. От тяжелой жизни, короче, становятся, хе-хе. Делать нечего настолько, что остается одно — идти в диджеи!

— Все, хуй с ней, не могу больше, давай уже приступим…

Начали товарищи с пива. Пенное золото распахнуло рожь полей прямо в молодых сердцах. Музыка заиграла веселее, цвета, наоборот, притухли, захотелось послушать блатняк. Третья кружка по секрету шепнула Василию, что в местном холодильнике очень заждалась ребят водка, о чем Паралин незамедлительно сообщил другу. Взяли водяры. Сразу графин. «В жопу эти рюмочные церемонии», — гакнул Сашка. Это точно. В жопу. Нахуй, блядь, это опостылевшее говно. ЛУ-чше еще БАХНУТЬ. Потоки движений расхуяривали действительность вокруг столика. Кто-то заржал Василию на ухо. Василий решил не отставать и заржал в ответ. Напротив размазывался Сашок. Сашок, блядь, дебил. Парень уронил взгляд в рюмку, а поднял его уже на улице. На фоне лица Жеребцова тлела красная точка. В воздухе пахло дешевым табаком и спиртом. В носу было кисло и свежо.

В голове крутились какие-то невнятные мысли, но рассмотреть их не было никакой возможности — большая часть усилий уходила на поддержание вертикального положения. Саша, кажется, разговаривал с Василием. Приходилось медленно кивать, чтобы из головы не вылились остатки разума. Что-то он упускал, что-то важное, что-то ключевое. Зачем был проделан сегодняшний путь? На темном горизонте сознания забрезжил ответ, но тут реальность дрогнула, потеряла равновесие, закрутилась, и Саша оказался лежащим мордой в грязи. «Дебил», — короткая мысль далась Паралину непросто. Рядом с телом на земле дымилась потухшая сигарета.

4

Дом встретил Васю тишиной. Тепло и сухость требовательно шептали на ухо: «Спи!», а панельный сумрак приятно утяжелял веки. До квартиры оставался последний рывок на морально-волевых.

— Опять набрался до краев, Василий, ай-ай-ай, — серый силуэт скользнул меж длинных человеческих ног.

Бычьим взглядом Паралин уставился на кота. Тени подъезда творили с хвостатым страшные вещи: чернота под мохнатыми лапками крутилась вихрями, прыгала вокруг шерстяной тушки зубастыми острыми паразитами, цеплялась пятнами к ботинкам, скручивалась, рассыпалась и снова сгущалась вокруг пресловутого кота, облик которого уже мало походил на облик домашнего питомца.

— Что же мне с тобой делать прикажешь, — зашуршало животное, обвиваясь вокруг ноги.

Инстинкты приказали Василию замереть. Черная лента холода пошла вверх по штанине.

— Я ведь могу и разозлиться, терпение мое не безгранично, — мороз сковал поясницу, потом лопатки, — Может, оно уже исчерпано? — звуки окружали уши со стороны затылка.

— А?!!

Парень вздрогнул и обернулся. Никого. Только по углам жмутся тени и моргает в перманентной электрической бессоннице лампочка. Вместо звуков в ушах — шум крови, которую беспокойное сердце усиленно гонит по расширенным венам и сосудам. Василий сглотнул. Ключ с готовностью повернулся в замке, и уже через несколько минут сознание молодого парня было где-то очень далеко, пока тело самым варварским способом откисало на неудобном диване. Но это ничего. Завтра реальность, наверняка, обрадует Васю очередной порцией пирожков с говном.