Рабочая группа недели мероприятий в Минске «Работай Больше, Отдыхай Больше» в лице Алексея Борисёнка проинтервьюировала со-основателей берлинского самоорганизованного пространства Kreuzberg Pavillon Хайко Фройнда и Лизу Шорм о неудовлетворенности институциями, приставке «де», политиках приглашения и гостеприимства.

Как члены рабочей группы РБ!ОБ! Алексей Борисёнок, Дина Жук, Оля Сосновская и Николай Спесивцев, так и со-основатели «Павильона» принимали участие в фестивале «Формы художественной жизни», посвященном работе самоорганизаций и проведенном в MMOMA при поддержке Гете-Института в конце прошлого года.

Текст подготовлен в партнерстве с Гете-Институтом в Москве.

Работай Больше! Отдыхай Больше!: Могли ли бы вы обозначить место «Павильона Кройцберг» в поле культурного производства в Берлине?

Кройцберг Павильон: Сейчас мы полностью «не-дисциплинированны», поскольку все быстро меняется в этом городе, как меняется и роль искусства в его развитии. У нас художественный бэкграунд — мы сами заканчивали академии искусства, и поэтому вопрос о неоплачиваемой или минимально оплачиваемой работе хорошо нам знаком. «Кройцберг Павильон» (КП) стал одним из возможных ответов на эту ситуацию в культурном поле.

При этом мы полностью слиты с «Павильоном» — это то, чем мы занимаемся все время. Мы не хотим иметь «личную» художественную практику, помимо этой. С помощью «Павильона» мы ставим под вопрос то, что делаем как кураторы, как художники, а также границу между искусством и жизнью.

РБОБ: Наш вопрос связан с вашими высказываниями, сформулированными в тексте для газеты Arts of the Working Class и в других местах. Мы заметили в них сильное чувство неудовлетворенности институциями и институциональным в целом. Поэтому мы бы еще раз хотели попросить вас соотнести свою практику с вокабуляром, использовавшимся в рамках фестиваля «Формы художественной жизни», в котором мы все принимали участие.

КП: Мы бы сказали, что то, что мы делаем — это попытка избежать институциональных механизмов, с помощью которых организуются выставки и события. Мы стараемся избегать жестких иерархий и привычных выставочных форматов, поскольку мы как самоорганизация, в отличие от институций, не привязаны к определенному набору правил.

Если бы институции были замечательными местами, мы бы так не расстраивались по их поводу

Мы думаем, что институциональное поле достаточно разнообразно, поэтому нам интересно, как институции конструируются и понимаются разными людьми. Обозначение институции всегда ведет к некоторому воспроизводству. Мы думаем, что многие воспроизводят свой опыт, полученный в такого рода всеобъемлющих институциональных ситуациях, и многие переживают этот опыт как значимый, хотя эти места очень далеки от совершенства. Если бы институции были замечательными местами, мы бы так не расстраивались по их поводу.

Мы думаем, что институции в Германии и в Берлине занимают очень дистанционную позицию, закрепляя прекарное положение художников и художниц. Это то, чем мы очень недовольны. Институции располагают огромными знаниями об истории искусства, а также непосредственно производят знания о художниках и художницах. Иногда они в курсе проблем художественного сообщества, но очень редко, в особенности в Берлине, на самом деле кооперируются с его членами: здесь до сих пор нет удовлетворительных зарплат, удовлетворительных условий труда, удовлетворительной поддержки. Многие студии под угрозой закрытия. Институции никак не проблематизируют джентрификацию. Они просто делают свою работу, и это нас не устраивает.

РБОБ: Вы также говорили, что различные экспериментальные формы создания выставок, с которыми вы работаете, находятся в «необходимо де-институализированном пространстве». Нам кажется интересным, что вы употребляете не приставку «не-», а приставку «де-», которая использует схожую темпоральность, как например, в “de-schooling” (освобождение от школ — прим. ред.) или в «де-колониальном». Приставка здесь обозначает не только отрицание, но и процессуальность и трансформацию. Кажется ли вам это замечание важным?

КП: Да. Когда кто-то начинает делать независимое или самоорганизованное пространство, люди сразу же начинают проецировать на него институцию. Если кто-то делает что-либо регулярно (как мы делали выставки каждую субботу), люди начинают ассоциировать это с институцией. Или же тебя начинают институализировать в тот момент, когда ты открываешь дверь. Поэтому то, что мы пытаемся делать прямо на входе — это пытаться коллективно де-институализироваться. У всех нас есть серьезный институциональный опыт, поэтому все мы приходим с институциональными проблемами и пытаемся шаг за шагом избавляться от них.

РБОБ: Многие из напряжений между самоорганизацией и институциями, сформулированными в дискуссиях в пост-социалистических странах, напрямую касаются вопросов экономики. Например, понятие независимости может связываться с отказом от внешнего финансирования или его отсутствием. В этом контексте мы бы хотели спросить: какая экономика стоит за КП? Можете ли вы представить какие-либо экономические модели, которые могут быть критичными по отношению к нормализованным существующим?

КП: На сегодняшний момент в Берлине мы имеем достаточно стабильное финансирование, и ситуация улучшается с каждым годом. Поэтому мы можем выжить. До этого мы проводили выставки каждую неделю, продавали напитки и иногда делили пространство с кем-нибудь еще. Два года назад мы получили отдельное финансирование на проект, связанный с играми. И сейчас у нас есть очень маленькое структурное финансирование от города — мы даже можем платить небольшие деньги себе и оплачивать аренду, и для нас свобода связана с этой возможностью. Поэтому, конечно, мы не независимое пространство, а пространство, которое зависит от многих факторов.

Это специфическое доверие, которое мы имеем к городу, и наоборот: город также проявляет интерес к проджект спейсам такого рода — конечно, эти пространства крайне недооценены, но история двигается медленно. Возвращаясь к вопросу о нашей позиции — мы располагаемся во внутренней экономии города, которая имеет свою довлеющую идею художественного пространства. Городское управление требует определенных моделей гибкости — и это то, в чем различные самоорганизованные пространства всегда были хороши (в особенности те, которые появились в 2010-е). Так, например, большие институции вроде Гамбургер Банхоф (Hamburger Bahnhof) сражаются с девелоперами, которые застраивают территорию поблизости от музея. В этом смысле проджект спейсы являются наиболее экономичным ответом на изменения в городе.

РБОБ: Могли ли бы вы рассказать о расширенных выставочных концептах, с которыми вы работаете?

КП: Одним из инструментов управления частотностью, который мы развивали, стало секвенциальное создание выставок, подразумевающее изменение выставочного пространства несколько раз поэтапно в течение одного вечера. Это стало своего рода игрой и частью нашего мышления о том, чем являются ресурсы — об их доступности, связи с пространством. Это стало причиной нашей особой работы с форматом опенколов. Через них мы хотели открыть доступ как можно большему количеству людей к тому, что мы делаем, и в то же самое время пригласить их откликнуться на определенный набор прозрачных критериев, которые мы установили.

Это также отказ от решения, основанного на субъективном понятии качества

Так, например, мы приглашали людей выставить что-либо, что является старше их по возрасту, или что-либо, что может быть воспринято двумя или более людьми. Или, например, чувствуя усталость от классических выставочных конвенций, на одной из выставок мы установили критерий — работа не может быть выставлена с использованием инструментов: молотка, гвоздей, скотча. Это была очень красивая выставка! Это также отказ от решения, основанного на субъективном понятии качества.

РБОБ: Как РБОБ мы также работаем через достаточно странную форму приглашения. Опенкол — проблематичный инструмент, на наш взгляд. Иногда он может быть полезен, но практически всегда он вызывает тревогу и фрустрацию. Он истощает энергию и время. Нам нравится, что вы субверсируете этот формат, что позволяет думать о приглашении и выборе, гостеприимстве и отказе.

КП: Любопытно, что мы говорим про идею опенкола, потому что для Project Space Festival в Берлине, который мы курировали в прошлом году (июнь 2019 — прим. ред.) мы наоборот решили принципиально не делать его. Мы думали, как через опенкол можно пригласить те инициативы, которые в обычной ситуации приглашение такого рода скорее всего проигнорируют. В итоге мы решили приглашать всех участников и участниц лично, говорить с ними заранее, встречаться с ними. И мы думаем, что все эти места чувствовали себя гораздо более включенными и связанными с фестивалем, чем во все годы до этого.

РБОБ: Один из ваших недавних выставочных циклов был связан с играми. И нам кажется это интересным в контексте экономики внимания и заботы, поскольку игры на самом деле предлагают разные модели соучастия и включенности, отношений к пространству и процессу (в отличие от моделей соучастия в искусстве). Расскажите нам подробнее о вашем опыте и почему вам показалось важным обратиться именно к этой теме.

КП: Идея этого цикла пришла из серии выставок с краткосрочных опенколов. Игровой цикл стал расширением нашего мышления о более вовлеченных форматах. Для того, чтобы игра состоялась, кто-то должен ее всегда поддерживать. Мы стали такими мастерами игры на вечер. Например, одной из выставок, которую мы повторяли много раз, стала своего рода дедуктивная игра, в которой могли участвовать все. Каждые 10 минут публика должна решить, какое произведение искусства должно быть убрано из пространства. Конечно, этот процесс рождал множество споров. Мы следили и модерировали сам процесс принятия решений. Мы хотели привнести этот момент противоречий и в другие выставки. Нам нравится работать с противоречивостью, встроенную в саму перформативность выставки.

В то же самое время мы хотели узнать, как игры встроены в наше общество и окружение. Мы знали, что в нашем районе — Кройцберге — живет много людей из IT и игровой индустрии. Вы тоже пишете про этот интерес в своих текстах. У нас есть своего рода «8-битное желание», и мы первое поколение, которое выросло на видеоиграх или по крайней мере интенсивно в них играло. Нам кажется интересным, что сегодня можно социализироваться в симулированных ситуациях. Нам всегда была симпатична идея того, что люди могут социализироваться в пространствах искусства, которые в свою очередь тоже сконструированы. Это предположение привело нас к анализу современных и классических игр. Нам было также интересно, насколько игры важны для художников и художниц, поскольку многие из них отказывались от идеи «геймифицировать» их работы. Мы нашли ряд художников и попросили их написать не их нормальное художественное резюме, а их геймерское резюме — для всех это было что-то новое.

Интересно, как люди адаптируются к играм и к правилам, и то, как они мета-играют

Мы начали очень автобиографично, но постепенно расширяли наши идеи об играх как индустриальных продуктах, но также и инструментах воображения. Конечно, игры воспроизводят многие из стереотипов и иерархий, например, о гендере — так, у нас работала феминистская группа по игре в Fortnite. Также цикл выставок, посвященный играм, реально установил близкий контакт с нашими соседями — очень много детей тусовалось у нас с утра до ночи, мы стали почти продленкой. Люди опять стали оставаться вместе с художественной работой. Сами структуры выставок вынуждали тебя тусоваться вместе или внутри работы. Мы стали делать более удобную архитектуру, использовать разные широкие поверхности, чтобы людям было удобно сидеть и лежать.

Нам была интересна игра сама по себе, ее отношения с перформансом, их наложение, но не полное совпадение. Игра, например, на твиче (видеостриминговый сервис, специализирующийся на тематике компьютерных игр — прим. ред.), где люди играют для того, чтобы на них смотрели другие, может быть перформансом, но в тоже время игра — это интимный процесс. Интересно, как люди адаптируются к играм и к правилам, и то, как они мета-играют.

Мы также работали с форматами LARP и эскейп-румов. Мы построили своего рода выставку-эскейпрум. Также первая выставка в этом цикле повторяла логику замены некоторых прошлых: мы попросили гостей заменять одну из художественных работ на игру, и так у нас набралось большое количество игр в пространстве. Мы также изобретали разные новые игры. Так, например, художницы Сурья Джайд и Констанца Мендоза придумали игру для ее живописной работы, накрытой плексигласом. В своей практике художница работает с мигрантскими историями и эмоциальной детерриториализацией — эта идея классно вписывалась в военные нарративы настольных игр.

РБОБ: Теперь нам бы хотелось снова обратиться к Project Space Festival, который вы курировали летом 2019. Нам кажется интересной идея переместить пространства, коллективы и инициативы из их привычных мест в публичное пространство города. Прокомментируйте это решение, пожалуйста. Что такого рода жест означает для сегодняшнего Берлина?

КП: За пять лет фестиваля была сформулирована интенция — картографировать проджект спейсы Берлина. Мы же решили, что сейчас пришло время убрать их с карты опять, поскольку процессы джентрификации в городе на самом деле угрожающие. Они угрожают не только проджект спейсам, но и публичным институциям. Даже консервативная партия, которая обычно способствует этим процессам, была вынуждена переехать. В городе много изменений. Мы подумали, что не хотим создавать карту фиксированных локаций и притворяться, что все работает само собой, без особого финансирования. Мы хотели придумать локации, о которых мы мечтаем. Мы хотели расширить идею того, чем является публичное пространство. Нам было интересно, как другие проджект спейсы, инициативы и коллективы не столько владеют, но воплощают пространства. Они могли назвать весь район своим пространством, но также и могли сфокусироваться на очень конкретном месте — парке, клубе или гараже.

Мы просили их использовать не только публичные места, но и любые другие не-галерейные пространства. Мы старались не воспроизводить выставки белого куба. Это было комментарием на ситуацию в Берлине, модели производства публичных пространств, креативности и джентрификации. Это также был вопрос участникам и участницам о том, чем являются проджект спейсы, и как не сделать фестиваль конгломератом открытых студий. Нас интересовали разные уровни социальной проницаемости.

Около 200 человек присутствовало на перформансе пространства Ashley Berlin на Ораниенплатц — месте, в котором проходит много демонстраций и публичных мероприятий. Большая масса людей двигалась с одной стороны дороги на другую. Новым опытом было то, что центр внимания всегда смещался. Он был децентрализован. Другим примером был день пространства Italic Space. Italic сделали перфоманс в новом аэропорту Берлина. Это до сих пор недостроенный аэропорт, который должен заменить два действующих. Это очень дорогой проект: было инвестировано 10 миллиардов евро, однако его не могут закончить уже 10 лет. В Германии есть шутка, что его никогда не введут в эксплуатацию. До этого места очень сложно добраться: существует всего лишь один публичный автобусный маршрут, который соединяет аэропорт Шенефельд и этот новый аэропорт. Было странно оказаться в этой «дистопичной среде», наполненной таким количеством денег, и практически в одиночестве. Мы сделали перформанс без всяких разрешений. Это было классно.

Экспликации к фотографиям

[1] Из цикла “опенкол”. Приглашение к участию было следующим: “Художник соглашается представить работу, которая исчезнет во время работы выставки”. Участники: Robert Barta, Christian Brunner, Matthew Crookes, Sanja Hurem, Zahra Mirza, Sofie Bird Møller, Annette Stemmann, Kai Teichert, Meshakai Wolf

[2] Из цикла “опенкол”. Приглашение к участию было следующим: “Художники, участвующие в этой выставке, соглашаются работать в команде из двоих человек, в которой кто-либо показывает работу, а кто-либо другой представляет эту работу.

Участники: Madeleine Virginia presented by Natalie McGowan, Caroline Corleone presented by Valeska Rein, Arabella Hope presented by David Addison, Christof Kraus presented by Moritz Nehrkorn, Daniel Permanetter presented by Mario Margani, Franziska Reinbothe presented by Anne Brannys, Lysander Rohringer presented by Immanuel Rohringer, Jörn Birkholz presented by Stephan Groß, Pascale Barret presented by Alejandro Moncada

[3] Участники: Bora Akinciturk, Harm van den Dorpel, Mirak Jamal, Martin Kohout, Jonas Lund, Özge Topçu, Sarah Ancelle Schönfeld. Anna Uddenberg, Daniela Kneip Velescu, Anne de Vries

[4] Проджект спейс: Ashley Berlin. Название события: Soft Politics. Участники: Bitsy Knox, Lilly Pfalzer, Esben Weile Kjær, Kiani Del Valle. Фотография перформанса: Esben Weile Kjær. Дата: 25.06.2019. Место: Oranienplatz Berlin

[5] Участницы: Surya Gied & Constanza Mendoza

[6] Проджект спейс: ITALIC. Название события: Music for unfinished airports: The Brandt Bluetooth Ballet. With: AIRCHINA (Copy). Дата: 21.06.2019. Место: BER-Berlin Brandenburg Airport (аэропорт до сих находится в процессе стройки)