ДАДАИЗМ: ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ОТРИЦАНИЯ
Дадаизм как контркультурное направление в искусстве начал оформляться примерно в 1913 — 1914 годах. Окончательно он сложился и был обозначен как «DaDa» в 1916 году в Цюрихе (Швейцария) в «Кабаре Вольтер», ставшем резиденцией дадаизма, местом, где собирались художники и поэты, обсуждая все то, чем дадаизм является и чем он не является. Но поскольку идейный пафос и полет фантазии авторов направления мало чем ограничивался, они отрицал практически все, даже сам дадаизм, как нечто независимое и уникальное. И по логике развития парадоксального дадаистского сюжета — все в итоге могло быть расценено как дадаизм.
Среди его инициаторов: Тристан Тцара, Франц Юнг, Марсель Янко, Рауль Хаусман, Гуго Балль, Ханс Арп и Ричард Хюльзенбек. Не случайно именно Швейцария оказалась центром идейного оформления дадаизма: сохраняя нейтралитет в Первой мировой войне, сюда стекалось множество эмигрантов из центральной и восточной Европы, в том числе художники и литераторы. Сам основатель и один из идеологов дадаизма — Тристан Тцара был выходцем из Румынии.
Формальная стилистика дадаизма формировалась на отголосках кубизма, футуризма и экспрессионизма; на его становление повлияли Аполлинер, Маринетти, Шагал, Пикассо, Кандинский. Нужно отметить что Кандинский, проживавший в то время в Германии был дружен с одним из основателей дадаизма — Гуго Баллем.
Без кубизма, футуризма и экспрессионизма не было бы дадаизма в том виде, в котором он начал в свое время складываться. Футуризм передал дадаизму свою интенсивность и настойчивость, взрывной характер акций. От абстрактного искусства дадаизм унаследовал принцип разрушения структуры и негативацию привычного, социально регламентированного художественного образа. Экспрессионизм дал пример заражения зрителей чувствами, в дадаизме — это развилось в стремление заражать всех участников художественных акций атмосферой абсурда.
Очевидно, что и без предпосылок, заложенных в дадаизме, не было бы и сюрреализма.
По своему содержанию, дадаизм антиинтеллектуален, антилогичен, последовательность образов и действий невозможно предсказать или объяснить рационально — для чего это происходит?, и почему это так?, кто эти люди?, и что они делают? Но это не значит, что стоящие в основе движения люди были малограмотны и не интеллектуальны.
Уилл Гомперц в своем исследовании отмечает, что дадаизм в истории современного искусства возможно был самым интеллектуальным течением, «за кажущейся его бессмысленность таился глубокий смысл» (2019). Парадокс в том, как писал Тцара, что
«DaDa невозможно понять, его нужно пережить»
и что дадаизм — это «нормальное состояние человека». Т.е. это состояние человека, не обремененного вопросом «почему?»; в этом прослеживается «логика» банальности, обыденности, упрощенности.
Во многом это негативация попыток интеллектуально объяснить творческий процесс и его результаты. Собственно говоря, и само слово DaDa ничего конкретно не обозначает. Но поверхностное впечатление о простоте метода и подхода к описанию действительности не отменяет глубокой психологической работы, стоявшей за вульгарностью репрезентаций. Поэтому, Тцара с компанией заявлялись в «Кабаре Вольтер» в нелепых костюмах, иногда в масках, под аккомпанемент барабанного боя и спонтанную музыку, исполняемую на пианино Гуго Баллем. В такой обстановки они хором начинали декламировать симультанные стихи, выкрикивать дадаистские лозунги и призывы.
Центральная их идейная мотивация сводилась к тому, что эгоизм простителен, а индивидуальность приветствуется в любой своей форме. Но главный объект их воздействия была несомненно сложившаяся к тому моменту западноевропейская культура, идеология пассивного буржуазного истеблишмента.
С точки зрения психоанализа, акции дадаистов можно рассматривать как попытки провокативной терапии культуры. Стремление выразить всю абсурдность войн, экономических кризисов, политических разногласий. Симультанная поэзия дадаистов — это аллегория на разноголосие людей, погибавших на фронтах Первой мировой войны. Акции дадаистов — «это одновременно и буффонада и реквием» (Балль).
Ричард Хюльзенбек, ставший впоследствии историографом дадаизма, в написанном им манифесте отмечал: «Слово DaDa символизирует примитивнейшее отношение к окружающей действительности, вместе с дадаизмом в свои права вступает новая реальность. Жизнь предстает как одновременная путаница шорохов, красок и ритмов духовной жизни, которая без колебаний берется на вооружение дадаистским искусством со всем сенсационным гвалтом и лихорадкой ее лихого повседневного языка, во всей ее жестокой реальности» (1918).
С дадаизмом он познакомился в 1916 году, попав в Цюрихе в «Кабаре Вольтер». В 1917 году Хюльзенбек в Берлине основывает немецкую группу. В последующем, оставаясь дадаистом до конца своих дней, он начинает подчеркивать не деструктивную, а конструктивную сторону DaDa, и утверждать, что в дадаизме все было по-другому, не так, как это представлялось склонному окончательно отрешиться от искусства Дюшану. «В дадаизме жила воля к дальнейшему развитию, к новой форме, к новой жизни. Раз создавать искусство стало невозможно, то, может быть, имело смысл стать авантюристами тела и духа, сменить веру… Мы болели душой за жизнь, а не за искусство. Мы были феноменологами и экзистенциалистами…» — писал Хюльзенбек (1952) в своей автобиографии.
В Германии он остается до 1936 года, занимаясь искусством. С 1933 года под влиянием политического режима ему было запрещено публиковаться, поскольку его творчество, как и творчество многих других писателей, художников и поэтов, рассматривалось как «дегенеративное искусство». В 1936 году, получив визу в США, он эмигрирует и меняет свое имя на Чарльз Хальбек. В Америке он проживает в
В период своего расцвета дадаизм выражал тотальный нигилизм и отрицание всего, и в тоже время утверждалось, что DaDa — это все, и каждый кто что-либо способен поставить под вопрос является спонтанным дадаистом. Возникнув в период Первой мировой войны, дадаизм полагал, что они способны привести, или по крайней мере утвердить абсурдность, как главное состояние мира, тот абсурд, к которому мир подошел в ходе войны, разрушившей представления о всех европейских интеллектуальных, этических, культурных ценностях.
Отрицание, как интеллектуальная доминанта дадаизма — это всего лишь выражение и подчеркивание того, что происходит в европейской культурной среде на самом деле (Тцара). Любое утверждение чего-либо иного также абсурдно, поскольку сразу же инвертируется в свою противоположность.
Дадаизм — это форма культурной инверсии, или, если точнее, извращения универсальных культурных ценностей
Его цель — отрицание и деконструкция «старой» эстетики, концентрированной в искусстве, в музеях, в традициях. Предельное утверждение: подлинный дадаизм — это тот, который отрицает сам себя, «дадаизм дадаизма», почти также, как диалектический принцип «отрицания отрицания», сформулированный Гегелем («Наука логики», 1812 — 1816).
Обозначенный Гегелем принцип диалектической логики можно встроить в описание феноменологии дадаизма. Принцип отрицания отрицания обозначает снятие внутреннего противоречия в процессе развития понятия, что связано с движением мысли от абстрактного к конкретному. Понятие, существующее как абстрактная определенность, трансгрессирует за свои пределы, начинает развиваться через раскрытия внутреннего противоречия, отрицает само себя и, тем самым, выходит на новый уровень концептуализации. Момент выхода понятия в свое инобытие, полагание им собственной противоположности, выступает как первое отрицание. Отчуждение понятия от самого себя приводит к его конкретизации и расширению за счет утверждения идеальной сущности, ему прямо противоположной. Развитие данного принципа у Гегеля подчинено ритмическому циклу: тезис — антитезис — синтез.
Так и дадаизм, отрицая сам себя как привычное для рефлексии искусство. За счет этого он расширяет свои границы до глобальных масштабов и до внутренних пределов повседневности.
Дадаизм — это повседневная обыденность, это все, что нас окружает, и значит все, если вы художник, может служить для вас объектом приложения творческих усилий, и все может стать предметом искусства
В дадаизме выдвигается новая художественная система, основанная на случайности. Так сочиняются стихи, манифесты, таким же образом, путем случайных комбинаций и совпадений создаются изобразительные работы. Они лишены логической предсказуемости, смысловой очевидности. Они создаются при условии совмещения трех данностей: материала, действия, обстановки, — и все это руководствуется случайностью, парадоксом и спонтанностью.
Дадаистская акция могла состоятся где угодно и в любых условиях, любой предмет мог служить средством самовыражения и послужить в качестве художественного объекта, действие могло носить любой характер и в качестве художественной акции могла выступить практически любая активность — танец, чтение стихов, колка дров, атональная музыка или банальная драка.
Как отмечает Юлиус Эвола в своем раннем произведении «Абстрактное искусство» (1920/2019) — у подлинного духовного искусства нет логической причины и прямой обусловленности. Скорее, это спонтанное намерение, в котором совпадают «необходимость выражения» и «возможность выражения».
Эвола:
«Выражение — это трансформации чистых стихий в конвенциональный и человеческий элемент»
У выражения нет логической причины, скорее это страсть, аффект и влечение, то что обозначается как «творческий инстинкт». Поэтому, спонтанное выражение равносильно смерти; в каждый момент экспрессии художник умирает, он умирает в своем произведении, и само искусство — это опыт смерти. Перекличка с экзистенциальной феноменологией смерти и умирания очевидна. Это смерть по отношению к прежнему.
Если транслировать эту идею в сферу психотерапии, то это смерть автора по отношению к своему симптому; деконструкция себя прежнего разрушает структуру симптома, поддерживающую дисфункциональную идентичность. Кем тогда становится субъект, если он перестает быть прежним и невротический опыт утрачивает свою протезирующую функцию?
Художник умирает в каждом своем произведении
Субъект умирает в каждом своем симптоме
И для того, чтобы это было реализовано и позволило выйти за границы прежнего, необходимо оставаться в своем искусстве непонятым.
Задача дадаизма виделась в том, чтобы современное ему искусство нигелировать; типичным проявлением агрессивного влечение дадаизма был призыв «сжечь Лувр».
Утверждение идеи семиотического распада и обнуления культуры должен был привести к «чистому восприятию», искусство должно рождаться как нечто спонтанное и незапланированное, существующее как сиюминутная экспрессия; нет ни будущего, ни прошлого. Есть лишь симультанное становление непрерывно длящегося настоящего. Задача художника лишит этот непрерывно длящийся момент монотонности и однообразия — любыми спонтанными выходками, которые проще всего назвать искусством (поскольку ничем другим назвать это просто невозможно).
Отчасти это напоминает спонтанность буддизма и его пренебрежение к «вечным ценностям», поскольку нет в мире ничего стабильного из того, что имеет свое начало. «Сжечь Лувр» — это призыв того же порядка, что и сжигание храма Артемиды Эфесской Геростратом, дзенская формула «убить Будду, как только вы его встретите» или гибель в 1950 году храма Кинкаку-дзи в Киото, который был сожжен в приступе безумия одним из монахов.
Эти и подобные им акции преследуют свое целью выход за пределы семиотической обусловленности, накладываемой на человека явлениями массовой культуры, к числу которых следует отнести собственно искусство, кинематограф, рекламу, политику, массмедиа.
Если мы примем в качестве гипотезы идею о том, что культура является семиотической квинтесенцией общества, что она вступает суммой взаимосвязанных знаковых систем и констелляций, в условиях доминирования которых сложилась ситуация Первой мировой войны, Второй мировой войны, тоталитарные режимы и способы формирования системы социальных ориентаций и ценностей, то, несомненно, дадаизм следует рассматривать как десемиотизирующую практику, направленную на разрушение принятого, утвердившегося порядка, с тем что бы в итоге прийти к спонтанной естественности побуждений, к спонтанным ценностям.
Для этого требуется семиотически «обнулить» имеющиеся способы саморепрезентации человека и общества, разрушить знаковые констелляции культуры, утверждая симультанный поток хаотических, абсурдных, лишенных значения знаков (именно знаков, а не символов), для того чтобы на их основы выстроилась новая совокупность семиотических порядков, новая знаковость и образность.
Дадаизм в свой «классический период» (1916 — 1923 года) не был лишен мегаломанических претензий, достаточно сказать, что одна из центральных фигур дадаизма — Хюльзенбек — обозначал себя как «истинный Всемирный DaDa», что и было написано на его визитной карточке, когда он вернулся в Берлин.
Дадаизм стремился к буквальному воплощению своих идей, к иконографической подлинности — это касалось как поэзии, рождающейся в момент ее произнесения, так и изображений. В этом он выражает идею преодоления символических порядков, имеющих место в обществе и в культуре. За счет такого преодоления достигается «новая подлинность», глубина и естественность воспроизведения человеком себя в искусстве.
Строго говоря, создаваемое в дадаизме «искусство» таковым не являлось и не считалось, скорее это был жест преодоления, насмешки и обесценивания; с другой стороны, практически все ключевые фигуры дадаизма были эмигрантами (Тцара из Румынии, Балл и Хюльзенбек из Германии, Дюшан и Пикабия из Франции), а их движение зарождалось на фоне Первой мировой войны, поэтому та форма экспрессивности, которую они постоянно реализовывали была также попыткой справится с собственным экзистенциальным ужасом и стремлением утвердить собственную идентичность в искусстве через отрицание последнего.
Следует также отдать должное тому, что в отличие от сюрреализма, где высшим сюрреалистическим актом считалась экзистенциальная агония и самоубийство, дадаизм не пропагандировал ничего подобного. «Правильный» дадаист скорее пел, плясал и устраивал похабные выходки, он любитель женщин, сарказма, розыгрышей и мистификаций, он делает «мусорное искусство» из того, что находит на свалке, любой объект с авторской подписью уже искусство (если он так назван).
В сюрреализме же мы имеем череду самоубийц и безумцев: Жак Ваше (1919, передозировка опиума), Жак Риго (1929, выстрел в сердце), Рене Кревель (1935, отравление газом), Пьер Дриё ля Рашель (1945, передозировка люменала), Оскар Домингес (в ночь с 31 декабря 1957 года на 1 января 1958-го — поэтому сложно сказать в каком году он окончательно умер от вскрытия вен, депрессия), Вольфганг Паален (1959, выстрел в голову, биполярное расстройство), Курт Зелигман (1962, выстрел в голову из ружья), Уника Цюрн (1970, бросилась на мостовую с террасы парижской квартиры Ханса Беллмера, шизофрения).
В дадаизме, если это безумие, то оно скорее напоминает юродство, в сюрреализме безумие — как правило приобретает клинические манифестации. Поэтому дадаизм утверждает спонтанное желание жизни быть таковой, в нем чувствуется потенциал жизненности; сюрреализм совсем про другое — в нем жизнь засыпает, мутирует и превращается в искаженную реальность сна.
Эвола (1920/2019) отмечаете, что дадаизм, это «самое современное искусство, даже если оно этого и не осознает, стремится к
Следует отдать должное, что дадаиский сдвиг восприятия и трансформация системы ценностей и художественных представлений, ознаменовали собой второй поворотный момент в развитии современного искусства — первый был связан с импрессионистской революцией второй половины XIX века. По всей вероятности, дадаисты сделали больше, чем кто-либо до и после них, для изменения концепции деятельности художника, его социального и экзистенциального статуса.
На уровне импульсивных, спонтанных, автоматических действий и плохо осознаваемых желаний дадаизм доступен для всех, в том числе и для нас с вами, поскольку ничто не мешает обозначить терапевтическую деятельность, направленную на разрушение невротических шаблонов, как деятельность дадаистскую.
Источники:
Гомперц У. Непонятное искусство. От Моне до Бэнкси. — М., 2018.
Турчин В. С. В лабирнтах авангарда. — М.: Изд-во МГУ, 1993.
Эвола Ю. Абстрактное искусство. — М., 2019.
