13 марта родился экспериментальный музыкант и культовый японский писатель, автор техно-романа «Кровь электрическая» Кэндзи Сиратори. Публикуем перевод статьи иранского философа Реза Негарестани, посвященной киберпанк-проектам Сиратори и его радикальным экспериментам по программированию текста.

Пишущие машины из далёких мест

После выхода «Крови электрической» японский киберпанк-писатель Кэндзи Сиратори стал, по всей видимости, пионером движения всех неанглоязычных писателей. Их языки, с одной стороны, радикально отделены от латинско-англо-франко-германских корней, а с другой — с энтузиазмом стремятся внести свой вклад в диверсификацию английского языка, чья центральность уже была подорвана после расцвета киберсообществ. В книге «Кафка: за малую литературу» французские философы Жиль Делёз и Феликс Гваттари предположили, что малая литература принадлежит не малому языку, но всегда большому доминирующему, в котором один из другого (менее важного) языка пишет, автоматически распыляя характеристики большого языка на новые участки языковых аномалий; писатель становится мятежником, беспокойным бродягой, кочующим между его или её собственным и большим языками. Наиболее выдающимися, по мнению Делёза и Гваттари, мятежниками были Кафка — уроженец Чехии, писавший на немецком — и Бекетт, который писал на французском и даже на английском, будучи ирландцем по происхождению. Однако примеры Делёза и Гваттари в большинстве своём принадлежат доминирующим европейским языкам, имеющим схожие структуры, алфавиты и фонетические системы. В данное время мы можем наблюдать зарождение внутри английского языкового пространства писателей, которые представляют в корне иные культуры и языки и не имеют какой-либо первичной языковой укоренённости. Они создают свои инфернальные пишущие машины на английском как на доминирующем (а значит, предрасположенном к построению собственной гегемонистской лингвистической империи) языке, расшатывая его центральное положение и насильственно превращая язык в тёмные воды диверсификации и аномалий. Как и в случае с Сиратори, все чисто японские стилистические течения просачиваются в английский язык, заражая его японским сленговым стилем — нескончаемым и невозможным к адаптации нагромождением звуков, синтаксических структур и словесных потоков. Для нейро- и киберпанк-проектов Сиратори этот переход от японского (в корне иного языка) к английскому по существу схож с переложением жестокой сугубо японской видеоигры (включая её машинный код, баги и однообразный дизайн) на литературу — англоязычную литературу.

://I torture the blood electric molecule/:bondage-script/of the human body — the medium of gene=TV — boy-roid nervous system that was murdered savagely>The masses of flesh that accelerated DOWNLOAD>>burn up the miracle of the assassin that was sent back out to kill in the blood stream of the zirconium acidHUMAN beast<>//

Kenji Siratori, Blood Electric

Для англоязычного читателя результат, вероятно, будет сродни экстремальному технопоэтическому перформансу, технонуарному аналогу работ Антонена Арто, авторов журнала Tel Quel и уроженца Квебека Фернана Уэллетта («Le Soleil sous la mort»), чьи поэмы касаются темы безумия из–за конца света. Представленный ниже текст — это краткое исследование аномалий, вызванных Сиратори с его японскими пишущими машинами и техниками письма; аномалий не только внутри английского языка, но также внутри текста как сотканного пространства («textum»), предназначенного для повествования, авторской гегемонии и попросту экономической коммуникации, которая автоматически подавляет все манифестации избытка.

Текст как технологический перформанс

Техноцентристские тексты Кэндзи Сиратори (Blood Electric, Human Worms, Smart-d, Headcode и т. д.) подобно большинству криптогенных прогрессивных сочинений раскрывают весьма необычные способы составления текстов, но в отличие от других составителей (чья схема написания заключена в органическую оболочку из вплетённых в текст волнующих кровь сюжетов) или жадных до критики, безумных тавтологий о Тексте как таковом, сочинения Кэндзи Сиратори намеренно шифруют (сплетают) новую искусственную сетку, в которой и через которую текст — вне ткани — обрабатывается, постоянно меняется и собирается заново. Строение текстов Сиратори являет собой полиморфную структуру сетки (каркаса) в цифровой графике и моделировании; на плоскости — это состоящее из проводов или подвижных нитей перфорированное пространство, решётчатая структура, идентичная функциям текста как текстума (плетёной сетки) и решётка для поддержки всех означающих действующих процессов, линий повествования, модуляций, семиотических уровней и т. д. Но в сочинениях Сиратори эта динамическая решётка или сетка не подвергается обработке. Хоть и обладая структурой, она избегает доминирующего нрава, которым обладает текст (ура), превращающий полиморфную поверхность в ограниченную упрощённую сущность, предназначенную для накопления, проецирования, обозначения и экономической коммуникации (таким образом, по своей сути, консервативной).

В трёхмерном пространстве сетка представляет собой объект, встречающийся в нескольких различных формах одновременно: объём, поверхность, мягкий экзоскелет, который облегчает движения, а не сковывает их (как в случае с влиянием, оказываемым внутренним скелетом на движения тела), сакральное пространство и автономный извилистый путь, который неуклонно изменяет себя. В то же время сетчатое пространство сочинений Сиратори посредством своих пространственных аномалий и композиции опустошает все теоретические псевдотечения или линии повествования (водоворот текста Сиратори не поддерживает ничего, что является для него внешним) и избегает организованного оформления, которое бережливо сохраняется и накапливается на протяжении текста, чтобы быть экономично распределённым на ортодоксальных единообразных плоскостях в виде сюжетных линий, каналов режимного характера для передачи руководящей роли Автора и в виде систем безопасности, которые оберегают репрессивную целостность текста. С позиции сочинений Сиратори текст как архитектура (даже прогрессивная) — это эгоцентрическая болезнь, которую нужно не лечить, но разбомбить, штурмовать и заразить новой безжалостной чумой. Он должен быть обращён в ксенобактериальный улей, из которого рождается аутофагный текст.

Сокрытый во всех текстах Гегемонистский Голос (называйте его голосом фараона, отца, автора или Бога) и бюрократическая структура сценария являются прямым следствием (архитектурным симптомом) Текста как текстума (сотканного пространства), или процесса переплетения информационных волокон. Однако сочинения Сиратори (похожие на видеоигры, полные багов и программных сбоев) с его сеткой создают новое пространство для работы, способное привести к расцвету новых линий коммуникации, композиций и комплексностей.

I suck the disillusionment-module of the murder-protocol data=mutant processing organ to the nightmare-script that was send back out the era respiration-byte of her abolition world-codemaniacs emotional replicant technojunkies' DNA=channel acid ****the surrender-sites of the…

Kenji Siratori, HUMAN-WORMS

Что есть текст (texere: сплетать)?

Опасные текстовые эксперименты Сиратори (этакая Подопытная свинка от мира технологий) задают встречный вопрос застарелому вопрошанию: почему я должен думать о тексте, как о текстуме (вечно ткущемся пространстве)? Не является ли сотканный текст более подходящим для изготовления туалетной бумаги?

Становясь «невольным хозяином» (Стеларк) текучих композиций и линий коммуникации, сочинения Сиратори намеренно погружают себя в искусственные несотканные пространства, или точнее — в текст не как сотканную структуру, но как несотканное пространство.

Несотканность (несотканный текст)

Несотканность уничтожает платоновскую и картезианскую текстовые решётки, укоренившиеся в техниках ткачества и сотканном пространстве (следуя ремаркам Делёза и Гваттари по поводу модели сотканности как парадигмы платоновской Королевской науки [1]). Композиция несотканности не нуждается в регулятивном преобразовании волокон в пряжу и упорядоченно переплетённые нити. Несотканные тексты спроектированы или созданы из несотканных фиброидов, (ра)схожих и образованных путём адгезии, трения, сварки и искусственных связей (несплетающихся), что выливается в своеобразную близость к волокнам и нитям, которая не позволяет активировать энергии синтеза или связывающего переплетения, но вместо этого устанавливает зоны проводимости для потенциально безграничных линий коммуникации и аниморфных процессов. Они постоянно подвергают текст (как несотканное пространство) череде мутаций, вермификаций, необратимых метаморфоз и пароксизмов, уносящих текст в совершенно чуждую зону — где он, лишённый своих линий повествования, сюжетов и авторской речи, программируется на немыслимое «выступление», способное придать всему сущему форму нечеловеческого совершенства (которым переполнены сочинения Сиратори).

Несотканный текст можно также охарактеризовать как сверхпроводимый, поскольку он пропускает поток данных из одной точки в другую без лишних уведомлений и с минимальной энтропией (этот процесс обычно блокируется регламентированным узорчатым пространством сотканного текста). Представленная в сочинениях Сиратори, эта характеристика придаёт телу текста облачность и газообразность, поскольку он всегда готов взлететь и преодолеть гравитацию, которая привязывает его к литературе и даже к поэзии — то есть, ко всем жанровым установкам.

Другой явной особенностью текстов Сиратори служит необузданная открытость и вытеснение процессов, работающих на всех уровнях письма. Несмотря на безостановочный, упорный стиль прозы, который машинально и неустанно регенерирует, текст заключает в себе композиционную структуру, которая может постоянно усиливаться новыми композициями, текстовыми фрагментами, потоками данных и текстовыми волокнами. Тексты Сиратори — это композиционные аномалии (каждая композиция является тлетворной аномалией), характеризующиеся терминальными умножениями, структурным размножением, процессами самоповреждений и укреплением новыми текстовыми композициями. Эта особенность превращает тексты Сиратори в шифры (Safira: высеченные) или опустошённые пространства (не пустые и бессмысленные), безархитектурные тела под блицкригом текстуальных композиций и линий письма, которые встроены во что-либо уже укоренённое в тексте и создают композиции изнутри: композиции внутри композиций, внутри композиций ad infinitum (совокупность диверсифицированных [-ющих] текстовых возможностей; несотканные пространства есть аватары Глубины как Бездны). Тексты Сиратори автоматически ликвидируют собственные центры и конструкции (по которым их можно идентифицировать как литературу, поэзию, граффити, журналы данных и т. д.), проектируя запутанные и пустые пространства, которые не ограничивают появление текстовых композиций или линий письма. Эти самые несотканные пространства — посредством которых сочинения Сиратори перестраивают себя — соответствуют стеларковскому объекту Пустое тело — «невольному хозяину чуждых органов» [2]. Алан Сондхейм также намекает на близость между «Кровью электрической» и выступлениями Стеларка.

В сочинениях Сиратори не нужно пристально следить за каждым текстовым волокном, чтобы подстроиться под текст и симулировать смысл повествования (симптом традиционного переплетённого текста) и настойчиво предотвращать деформацию текста, методично перемещаясь по текстовым нитям — напротив, нужно решительно «перепрыгнуть» (видоизменить) текстовые волокна или «прокопать» (придать узорчатый вид) дырчатое пространство [делёзовский термин — прим. перев.] сочинений сетки Сиратори. Перепрыгивая или ползая (два режима чтения или взаимодействия с работами Сиратори), читатель так или иначе испытывает столкновения, мутации и действие переносчиков инфекции, что и формирует само тело текстов Сиратори. Мутация — это делирий пересечения и перепрыгивания пространства, а также создания динамических линий без оставления следов. Мутация переходит границы измерений, сталкивая их друг с другом, подготавливая их коллапс и подрывая их изнутри. Мутация — это терминальная тактика, состоящая из эпидемических (как у крысиной блохи) прыжков, ацефальных движений, судорог, падений и шагов без следов. Поддерживающая мутацию динамическая непрерывность не базируется на тиранической логике сотканного пространства (текстума), ограничивая измерения или иллюзорную непрерывность, которую пытается изобразить голос Автора. В этом смысле все тексты Сиратори проходят через аномальную непрерывность, которая спроектирована терминальным динамизмом и делирием мутаций, происходящих из текста как несотканного пространства. Мутация является не только тактическим отступлением от тирании сотканного пространства, его гравитационного притяжения и оседлых формаций, но также и внутренним динамизмом технологии как таковой. «Для людей нет никакой другой мутации, кроме технологической» (R.U. Sirius). [3]

В отличие от берроузовских текстов, которые становятся техноориентированными сообщениями посредством их случайных аналитических столкновений с технологией (неважно, на антитрансцендентальном уровне или нет), работы Сиратори являются технологическими не по содержанию, предмету или тематике защиты/критики технологий, но благодаря взаимному обмену между их машинными структурами и пространствами письма, которые сами по себе являются технологическими феноменами (несотканность, сетки сочинений, мутации, шифрование и побег от архитектурных режимов письма в целом).

//I murder her hydromaniac brain circuit:it is invaded by the hologram=body fluid that a data=mutant outputs to body-OMOTYA of the ultra=machine universe of the Cadaver City:the mass of flesh-module of the parasite drone that inaugurated mimic mode:searching for grotesque proteins in the subterranean anus world of a succubus cemetery//

Kenji Siratori, Blood Electric

Ознакомившись с такими текстами, как Blood Electric, Human Worms и Smart-d, можно расценивать Кэндзи Сиратори как роботизированного воина или нейропрограммиста — но не как писателя в общепринятом смысле. Он пишет (программирует) текст как технологию.

Примечания

[1] Deleuze, Gilles, Guattari, Felix, A Thousand Plateaus: Capitalism and Schizophrenia.

[2] Из интервью со Стеларком в Homo.stasis. См. также: Stelarc, Remarks on Hollow Body.

[3] Из интервью с R.U. Sirius в Homo.stasis.

Перевел Вернер Вархайтер и Антон Ознобихин
специально для проекта Spacemorgue