"Сквозь дедушкины солнцезащитные очки я наблюдал за облаками, 6 лет назад волочившимися над страной, населённой людьми, с незавидным энтузиазмом притворявшимися не такими, какими у них всё ещё находятся силы и время притворяться 6 лет спустя, под облаками, спешащими, — пос-с-скорее бы в Корею-ю-у-у! — одолеть просторы эти гимназически-географические, режущие уши заоблачного глаза природные богатства, однажды и неоднократно оскорбительно именованного стайкой пещерных людишек Х часа подозрительнейшим, и грамматически будто вводящим в самое изворотливое из заблуждений, словом "страна"; теми же облаками любуясь — не успевшими и не вполне отдавая себе отчёт в произошедшем по настижении непредвиденно дрогнувшей, аки воздух над разгорячённой автострадой — как струны над бёдрами, к аккордам отношение имеющим весьма опосредованное, — по усвоении восточной границы — с первым полногрудным новорожденного колибри необъяснимо рассовокупившись, обнаружив себя вновь без лишнего энтузиазма совокупными на западной; волочась с той же скоростью, в том же направлении, что и 6 лет совокуплений назад"

— Какая сложная мысль!

Яков Христофорович Христрадин, задержав перечно-мятные нотки слегонца переперченного дыхания, даже перевернул, и [чем Сёрль, простите, не шутит] переввернул листок, убеждаясь, что буквы или хотя бы знаки — не распинаются, препинаясь, не устроили какой-нибудь варварской пляски на гладкой поверхности нижеподложившегося, каковому настоятельно рекомендовано было оставаться чистым, аки гостии, сотворённые по образу и подобию, как выражались на советских кухнях, lege artis* пелёнок Папы Римского:

— Неплохо бы перечитать однажды прочитанное, бог предполагает — время располагает. — Золя сыто прихлопнул чрезмерно пушистым хвостом по геральдической тапочке хозяина, точно давая тому команду начать-таки перечитывать, вместо того, чтобы, как обычно происходило, рассуждать о прелестях перечитывания, не осилив (а говоря языком Зощенко, прежде всего не засалив) и половины:

"Крізь дідусеві сонцезахисні окуляри я спостерігала за хмарами, що 6 років тому волочились над барвистою, не з національних причин, адмінстративно-спотвореною, з вищеназваних причин, посібниковою площиною, природнім багатством все ще школярів, таким нестерпним для золочених вух захмарного Лазаря Сіріуса-Назаліса Поліпа, над зосвім не жагаючою шансу постати у якості патріотичного аргументу виборчих кампаній територією, єдинодатно і неодноразово таврованою зграєю печерного люду, залежного від Х години, 'незалежною' — мабуть, від того ж люду з яропудівою його годиною; тими ж хмарами милувалась, що 6 років потому волочаться над нагромадженням відокремлених від інших вторинних статевих ознак голів сумлінних міжміських, міжзіркових, міжпіщинкових і міжбульбезних громад, — добранок, пане Вереск! — як почесніше, примусово індивідуалізованих "донатістот", котрі із традиційно абиякою ентузіязмою прикидуються не тими, у кого вони мали сили та час метаморфувати 6 років тому, — хмарами, невід'ємними і автономними у властолюбності простягнутих ними кінцівок, яким одночасно вдається встромляти ігтікікла "закордонного капіталу" у східні, західні кордони й самий екватор, посилюючи таким чином контроль транзиту і асиміляції Верховної Маси Фантазму — прояви обурення серед свідомих аборигенів стають інтенсивніше з кожною хвилею, донесеною крізь Геллеспонт до берегів Гвінейської затоки"

Яков Христофорович непонимающим взглядом осенил распушившуюся, задрав две из четырёх пар лап кверху, тешась святостью, точно служащей главным объединяющим её фауническое естество с Хозяйским антропоморфным звеном, Бернадеткой — точно крестом Лотарингским осенил, если не считать миловидных бантиков на концах перекладин. Бантиков незамысловато-бело чернеющих в белизне черноты, как и полагается, монохромно-нескромных; хотя, к примеру, горошек на них оказался на сей раз не то чтобы прямо авангардным, но таки экстравагантным: и не думая ускользнуть от общей гаммы, композиция не делилась на межклеточный фон и то, благодаря чему она приобретала [уравнивающее в окружении ценителей, покупателей, обладателей, носителей] право сопоставления с широкоупотребимыми Чинарями — горошинки в одно и то же мгновение (тетивы, или для тех, кого не добили) глубокого синего х_ок_а были[ли] и чёрными и белыми.

Не смотря на стремительность образа, Христарадин сохранил (точно пронизывающее из глубокого синего _е_ства агнцевым ультрафиолетом иппохондрическую мглу синтетического настоящего) убеждение, что различение полное между горошинками, как выражались батюшка, Христофор Авессаломович, "уймом небстижимо" — для результативного разведения [сил] чёрных и белых отчаянно не доставало субтильно-тактильного контакта: "Чёрный на ощупь, не побьюсь о заклад, а настораживающе-завораживающе тёпел, белый — оскорбительно-утвердительно холоден" — растянувшийся в благородном недеянии Золя, точно досочинявший письма присвятившейся к нему Луцилии, не проявлял ожидаемого от пса, не покидавшего дома вторые сутки, усокеянного энтузиазма при участии в пседогаллюцинаторном ланче:

— Говоришь людям, "корм не подходит" — я ведь хозяин, кто как не я может судить о состоянии собачьем?

_{"Кто как не он"}

Почудилось: "Эдгару в своё время тоже многое чудилось, а я в сравнении с ним — как Дюма-сын с батей.нет.как Гордон с Эразмом.м-да, кхм.?"

— Ой бы нам сейчас — да в Роттерда-а-ам! — Яков выхлестнул ножки из-под стула с исключительной кальмаровой сноровкой. Золя буркнул нечто и для собачьего мира невразумительное — комментируя ли аквариумные повадки хозяина, в ответ ли на давно тревоживший его вопрос вездесущей кормовой дискриминации — у Бернардетки найдутся дела и поважнее вынюхивания братских пророчеств.

Христарадин повертел в руках листок с текстом, всковырнул мизинцем левой правую ушную раковину, безмолвно до бездумности изучил привычную к многозадачности подушечку мизинца на предмет особо бросающихся в глаза [случайных встречных] признаков оправданно ослабленной личной гигиены: "Кого я пытаюсь обмануть?" — вопрос не был логически наследующим дню, подкатывающемуся к ночи, словно прозаический ком к поэтическому горлу; ответ лежал за пределами сиюминутного режима энергетической уравновешенности Якова Христофоровича:

— Что бы на месте моём предпринял батя, о, ты, нянь хвостопышущий?

Золя знал ответ, Христарадин чувствовал это фибрами выхолощенного информационным голоданием пищевода — ответ откликался в свободных от конституционных обязательств промышленного потребления паслёновых лёгких. Вот только пёс не был настроен и в этот раз подталкивать Якова к постыдным очевидностям. Собака же неизменно сохраняла благовоспитанную снисходительность половозрелого родителя к проявлениям мимолётной хозяйской неполноценности, слепоты, глухоты, немоты, святости простоты, которая хуже социализма, и подобному.

Бернадетка, едва ли краснея под пламенеющей шерстью, сподобилась на сэмпл, какому позавидовал и проплывавший с июльскою знойной небрежностью 45ью футами ниже композиторский дух, принадлежавший на целых 96% (около 144 грамм) досточтимому Арни Шварценшёнбергу.

Арни ошарашенно завертел всеми частями духа, в свободном урбанистическом плавании голова могла затесаться в любой области посмертной эфемерности. Речи не могло быть о том, чтобы "увидеть" или хотя бы уловить расположение источника, сцепиться с направлением звука, словно альпинист, цепляющий к тросу колёсико от конфискованного с детской площадки в служебных целях и под прикрытием военного положения экваториально-зелёненького в земляничку велосипеда; к тросу, предназначением которого было и остаётся преодоление рядовым гражданином с лишённой маниакальности жаждой знаний настораживающей своей доброжелательностью пропасти — почёта, окружающего память о каждом, оставившем след в не успевающем подсохнуть коллективном бессознательном, почёта и непререкаемого взаимопонимания между почитателями.

Бернардетка, непреднамеренно, конечно, но таки необдуманно растормошила неизрасходованный при последнем воплощении додекафонический потенциал.

"Сквозь дедушкины огнеупорные очки: наблюдая за движением 36-летней выдержки облачной массы над поголовьем граждан, не смеющих более называться людьми, над пореберьем глины, под эгидой правозащиты, свободомыслия, эмансипации узурпировавшей праматеринство, обнажив маскируемый — бездарностью вылелееных беспросветными сиестами спиногрызов чернильной попиксельностью в рамках количественного взаимодействия Олигархии и Охлократии, скрывающегося под внушающей уважение завкафедронам заковыристостью понятия Олифограхии, - камуфляж под унавоженным индоевропейскими благовониями эпидермисом."

Неожиданно для самого себя, Яков икнул, не прерывая чтения:

".под облагороженной, завороженной, унавоженной скифским блокомыслием кожей, безусловной в своей кенингсбергской грёзогеничности в кругу софитов Главиедгорфармы № 81, — что по проспекту хмельмаршала Давида Ароновича Кожедакостина, в доме без номера, окон, дверей, на фламинговых ножках, да не на правах рекламы, — наблюдая, не отслеживая, не созерцая, с флоберианскою истомой лицезрея послеобеденные метаморфозы каждого второго, при всей заповедной обороделости кажущегося сверхчеловечески-гладко выбритым — на деле, неумело, юношески, не невинно, отнюдь, хотя в глазу невооружённом и неискушённом оборачивающегося предгрозовым, — облака; без дерзания к корректировке формы, галса, подставляемых беспощадным в ласке, милосердствующим из навязанной циркулярными популяризаторами наук мстительности своей, лучам солнечным, тех и иных частей непокорности воздухоплавающей своей — иссушаясь по бдительности моей, одушевляемой по мере приближения к конечному и исходному пункту, не испытывая пустых надежд на дальнобойность мысли, отвоёванной, присвоенной, усвоенной, переживающей в этот, нерасполагающий к формулировкам, момент глубочайшее из доселе свершавшихся в истории ЧВК "Человечества" переосмыслений; не надеясь повлиять на широту отчаявшегося духа времени, внушаемого освидетельствованием неумолимости движения облаков."

— Нет, нет, так не пойдёт, надо не "облаков", а как-нибудь иносказательно!

Христарадин, бубня, нащупывая завалившийся в щель между сидением кресла и ручкой фломастер*, всё-таки испытывал нечто вроде гордости продуктом ("не плоды это, нет, родненький, пока не плоды") творчества человека, однажды рекомендованного ему в качестве [не лучшего, но премного] благодарного ученика Сусамисамского Сэма (гораздо шире известного под единственным насусеченным генфенштабом псевдонимом "Усамы Сан-Сиамского"):

— "Облаков" — для ленивых или при пере[и]ливании в и[ли]ероглифы какие-нибудь. А нам нужа пиктография! Даже когда фамилия, Облатов или Оплаков куда лучше укладываются в жизненные опыты без вины виноватого читателя. А ориентироваться надо.

^{".и чем это вдруг читатель без вины виноватый провинился?"}

_{"А главное, Яша, перед кем?"}

Яков Христофорович мгновенно забыл об иносказательных вариациях перисто-кучевого просторечия.

Золя, если верить лёгкому трепетанию шерсти, не целиком ещё прикрывающей жабры, дремал — да и не волновали его вопросы такие со времени последнего столкновения с соседским пуделем на почве [слишком человеческой] кормовой дискриминации.

Пудель, к чести Золя, был не одним из последних, не унесённых ветром лепестков обнищавшей аристократии, а с точки зрения боевой мощи удачно скрещенным [лепестком] — не какой-нибудь породкой буфетно-прикладной, а с волкодавом, да не просто статистом в оковах кинологии и слюновыделительной эквилибристики, выдавливающим несчастных, ивоплакучих и плачевноивовых предков, одичавших от притеснений, из прилежащих к Предместьям лесов; с оригинальным представителем Óglaigh na hÉireann, прижизненным памятником Попперовского Крыла, одним из главных каскадёров-координаторов [если не единственным согласившимся поучаствовать в первой и последней репетиции] незабвенной операции Falloverboard, во время которой полному раскрепощению подверглись 4000000 уже настроившихся на скорое настижение Попугайских врат* рождественских индеек, пересекавших Атлантику на борту первого цельнобумажного титалайнера, названного, в память о незабвенном одесском расстрелянте, коротко и ёмко — "Стабель"*.

Бернардетка однако, хоть и не меняя живописности положения, [не так отдалённо, как того бы хотелось Сюзанне] напоминающего о полосатых брюках Валадон, наблюдала за светлым пятном на обоях западной стены с подозрительно откровенной манифестацией непричастности на жирафьих [под углом падения пыли в закатных лучиках] мордасях.

_{= =}

^{*нередко имея в виду почему-то считавшийся профессиональным РООФ (сокр. режим ограниченной органической функциональности) "Арнико" (сокр. артрит нижних конечностей)}

^{*Tusingul, Hecho in Nicaragua}

^{*располагающихся, по заверениям секретарей-теорнитов, на дне либо Индийского либо Северно-Ледовитого океана, в зависимости от времени суток и туристической активности (по непроверенным слухам, их несколько раз видели неприлично возвышающимися у берегов одной из Прибалтийских республик)}

^{*срок действия авторских прав на "Балина" был задним числом возобновлён, а лишней крипты как не бывало}