Публикуем фрагменты первой главы книги Александра Монтлевича «Сумасбродства бодрствования. Спекулятивный реализм и осознанные сновидения», вышедшей в декабре 2020-го года в серии *démarche издательства [Транслит].

Александр Монтлевич

Сумасбродства бодрствования. Спекулятивный реализм и осознанные сновидения

Часть 1. Предварительное научное послесловие к феноменологическим скобкам

1.1. Интерференция сна и яви

В ХХ веке сомнологов — ученых, изучающих сон, когда они измеряли различные показатели тела во время сна, такие как сердцебиение, мышечный тонус, электропроводимость кожи и, в первую очередь, электроактивность мозга, стал привлекать феномен быстрого движения глаз под сомкнутыми веками спящего. На фоне общего паралича мышечной системы глазные яблоки продолжают быть активными. Оказалось, что движения глаз не характерны для всего времени сна, а возникают в определенные временные отрезки, фазы, несколько раз за ночь и длятся от нескольких секунд до нескольких минут. Эти периоды и получили название быстрого сна, БДГ-фазы (сокращенно от быстрого движения глаз). Если человека разбудить в один из таких периодов, то он, как правило, будет помнить сон, и способен рассказать его сюжет.

У исследователей возникло подозрение, что движения глазных яблок под веками спящего тела аналогичны движению глаз сновидческого двойника — то, куда смотрит сновидческое Я, туда же направляются и глаза под веками. Это предположение логично вытекало из допущения о том, что, когда человек находится во сне, определенные центры мозга блокируют механизм, посредством которого поведенческие намерения сновидческого Я передаются на двигательную систему организма. Такой механизм блокировки нисходящих нервных сигналов существует у всех сложных живых организмов, имеющих многофазный сон с быстрой фазой, и было обеспечено эволюцией, которая позаботилась о том, чтобы активность сновидческого Я не прерывала сон и не прорывалась в окружающий мир. Но для эволюции, которая экономит на всем, абсолютно нецелесообразно блокировать передачу двигательных сигналов на мышцы глазных яблок под закрытыми веками — их активность не грозит нарушению герметичности поведения сновидческого двойника и прорыву его активности в мир окружающей действительности.

Последнее было легко доказано путем хирургического вмешательства, в ходе которого в мозге животного выводился из строя центр, отвечающий за блокировку двигательных сигналов во время сна. Любой может найти в Ютубе ролики, на которых демонстрируется, как животное, например, собака, на котором была произведена эта операция, погрузившись в сон и находясь в быстрой его фазе, вскакивала на лапы и начинала носиться по лаборатории, отыгрывая действия своего сновидческого двойника. Это поведение длится до тех пор, пока животное (не сомневаясь, что оно действует в мире, в то время как оно спит) не столкнется с каким-либо реальным препятствием в лаборатории и не проснется от этого.

Но как окончательно доказать или опровергнуть гипотезу, что движение глаз под веками, если речь идет о сне человека, стопроцентно скоррелированы с движением глаз сновидческого Я? Проверка казалась нереализуемым сюжетом в пределах допустимого в современной науке. Но во всех таких случаях действует золотое правило: проблема решается на более высоком уровне, чем она формулируется. Таким новым уровнем сложности стал поиск решения проблемы, связанной с заявлением некоторых людей, что они способны осознавать себя во сне и совершать там намеренные действия.

Кейт Хирн [1] и Стивен Лаберж [2] независимо друг от друга провели эксперимент, который позволил проверить, правду ли говорят те, кто заявляет о способности осознавать себя внутри сна. Исследователь, зная о том, что движения глазных яблок связаны с фазой сна, в которой происходят сновидения, предлагает такому заявителю-испытуемому в ходе предварительной беседы в следующий раз, когда тот окажется во сне и осознает, что сон это сон, произвести движение глазами сновидческого двойника в строго определенной последовательности. Например, посмотреть вверх, вниз, влево, вправо, и повторить эту последовательность, скажем, четырежды.

Итак, испытуемый принимает условия экспериментатора. Он ложится спать в лаборатории, где к нему подключается полисомнограф — прибор, снимающий физиологические показатели с тела во время сна. Испытуемый засыпает, и исследователь-лаборант видит, что кривая энцефалограммы показывает, что тот находится в фазе медленного сна без сновидений, которая наступает первой и длится около полутора часов. Лаборант ждет. Окулограмма, призванная фиксировать движение глазных яблок, пока, как и ожидается, не выдает никаких пиков на диаграмме. По прошествии полутора часов исследователь видит по показаниям приборов, что наступила быстрая фаза сна — испытуемому снится сон: изменился характер ритмов в показателях электроактивности мозга, появилось аритмичное сердцебиение, и окулограмма также стала подавать признаки активности. Лаборант отвлекается на долю секунды от показаний приборов и бросает свой взгляд на лицо спящего: глаза испытуемого под веками уже больше не находятся в покое, а совершают движения. И вот исследователь, снова обратившийся к показаниям окулографа, видит, что обе пишущие иглы, для правого и левого глазных яблок спящего, начинают рисовать на бумажной ленте: влево—вправо—вверх—вниз—влево—вправо—вверх—вниз—влево—вправо—вверх—вниз—влево—вправо—вверх—вниз. Это именно та последовательность, о которой исследователь договорился с испытуемым несколькими часами ранее, когда они оба бодрствовали. Может сейчас испытуемый проснулся и остается лежать с опущенными веками и таким образом пытается обмануть лаборанта, подавая сигналы на окулограф уже из бодрствующего состояния? Но нет: лаборант обращается к записям приборов, и их показания однозначно свидетельствуют, что испытуемый все время, пока окулограмма выдавала указанную последовательность пиков, пребывал в фазе быстрого сна. На рисунке ниже можно увидеть первые сигналы, поданные человеком из мира сна.

А теперь представим, как может выглядеть имевшее место в ходе эксперимента явление — не из позиции лабораторного наблюдения, а из обратной перспективы? Как эта ситуация открывается сновидческому Я? Предложим соответствующее описание, основанное на типичных отчетах онейронавтов, и снабдим его вымышленными деталями, неслучайность которых станет понятна читателю из содержания следующих глав:

(…) Любопытно, какой-то особняк, или замок… Похоже на то… как в «Собаке Баскервилей»… лестница, свет такой тусклый. Второй этаж, чья-то фигура промелькнула в проеме, или это показалось? Портрет на стене — кажется, он мне подмигнул, когда я его увидел, всего на доли секунды… это лицо на портрете… похоже на мое… — я себе что ли подмигнул?… — жуть… Может, это было зеркало, и я сам себе подмигнул, но я не подмигивал, и это было лицо, как на портрете, так странно… что это у меня в кармане? Камень? Посмотрим… о, это не камень. Похоже на бильярдный шар, да, точно. Второй карман кажется тяжелым — а, да, тут много шаров… Почему мой карман с сеткой, как у бильярдной лузы? Я не люблю бильярд. Это не мой дом. Так… Так, а что это за стремный бильярдный стол, и на нем разметка, как на футбольном поле… Это снукер. Тут нет луз на бортах. Странно, что их нет… Я видел карамболь по «Евроспорту». У карамболя голубое сукно. Здесь — зеленое. И как будто трава, газон… Ух ты!… Это же макет футбольного поля и бильярд одновременно! Прохладная, как будто и правда трава. А это что? Так, нет-нет. Нет, вряд ли… Хотя… тогда я сказал так же: «нет, не похоже». Когда, кстати, о чем это я хотел вспомнить? А что если попробую сейчас. О — ох, опять? А вдруг, чисто для статистики все–таки попробовать… Где здесь какие-нибудь надписи?… так цифра 8 на бильярдном шаре. Отвернуться… так… смотрим снова на шар. Упс, какой-то иероглиф, а где цифра? Да?… Да-а-а?…@%$7$#@^&*%(%%**… Вот же ж, бл*дь, снова на тоненького… опять из сюжета, опять не пойми где,… так… План! Да, сигналы! Сигналы на глаза. На сенсоризацию секунд 5-7, не больше — растереть руки, всмотреться в них, 1, 2… пальцы, ладони, 3…смотрим, 4… смотрим… Считаем… Темно, сука, 5… 6, 7… «Свет, ярче! Сука, ярче! Свет!».— Зацепиться за что-нибудь — бильярд… Опять в гостях, ну как же так… Так, ладно, пофиг… Спокойно. План… Телепортнуться домой? — опасно, может выкинуть, пофиг, место вполне подходящее…, все делаем быстро…, так, не думать лишнего, осмотреться… Так… Сигналы! Я сейчас в лаборатории… Не думай о теле! План! сигналы для Стива. Глаза. Смотреть! Стоп, все ли верно? Да: влево — вправо, вниз —вверх. Ок, поехали, делаем. Взгляд через левое плечо: хм… там какая-то компания: трое в париках и старинных костюмах стоят, смотрят на меня. Теперь через правое: классный камин. Да тут еще один «кадр», развалился в кресле, тоже в парике… вообще-то здесь ничего — наверное, XIX век или раньше, Англия или что-то в этом роде, наверное, поместье… Не отвлекаться, смотрим вниз: мои прошлогодние кеды; ковра с таким узором не припомню. Наконец, взгляд вверх: что это? Бильярдные шары под самым потолком висят в воздухе, в центре синий шар как будто большего размера, они все меняют размеры, и в какие-то фигуры… словно модель молекулы… Так, еще три раза в той же последовательности, как мы с ним договорились… Наверное, эти трое, которые здесь, чего-то приняли и залипли, снукеристы… да, смотрят на меня, а тот, что в кресле, у камина — кажется, отключился… Так, ладно… надеюсь, Стив поймал сигналы… А они продолжают на меня смотреть. — «Извините, парни, я по делу заскочил, в следующий раз сыграем партийку, сейчас никак не могу»… Оу, один-то, оказывается, я сразу и не заметил, без парика, похож на учителя… Все, бай-бай… возвращаюсь в тело…(…)…Черт, как же больно, чертовы датчики, прямо впились под кожу. — Стив, ты сам-то здесь? Я все. Как там насчет кофе?

Эту зарисовку можно свести к более краткому описанию, которое представлено Кейтом Хирном:

"Я осознал, что на самом деле я сплю. Я нахожусь в обстановке сна, но я знаю, что мое тело подключено в лаборатории и что вы находитесь в диспетчерской, ожидая этих сигналов"[3].

Обычно считалось, что мир бодрствования и мир сновидения не могут встретиться, они отделены непреодолимыми границами засыпания и пробуждения. Нельзя ничего привнести из мира сна в реальный мир, кроме воспоминаний, — пусть в некоторых случаях настолько ярких и интенсивных, что они могут дать в этом фору воспоминаниям о реальных событиях. Но как и все воспоминания, они принадлежат прошлому; считалось, что снящиеся образы не могут быть пойманы в сам момент, когда они перед глазами сновидца. Если вам приснилось, что вы завладели в сновидении какой-то ценной вещью, то, пробуждаясь и открывая глаза навстречу реальности, вы можете испытать чувство потери и с запозданием осознать, что это был всего лишь сон. В противоположных случаях мы поддаемся чувству облегчения, возникающему в ситуациях, когда пробуждение происходит после кошмара, — и тогда мы счастливы тем, что все виденное нами было не взаправду, хоть и с толикой разочарования, что мы это не понимали, пока кошмар владел нами. Итак, мы считали, что ничего нельзя привнести из мира сна в мир бодрствования. И вот теперь мы, глядя на изображение из диссертации Кейта Хирна, начинаем понимать ограниченность этих привычных соображений.

Как легко догадаться, осознание человеком себя во сне несовместимо с утверждением Картезия о неспособности отличить сон от яви. Если бы Картезий был прав в своем «предположении», то испытуемый не осознал бы себя и не подал бы сигналов глазами, а Лаберж и Хирн не получили бы их и тех результатов, которые они получили. В ситуации подачи сигналов из мира сна суть не только в критериях, которыми может воспользоваться сновидец, чтобы точно узнать, находится ли он в мире сна или бодрствует, но также в критериях, благодаря которым лаборант способен идентифицировать объективное существование лабораторного артефакта. Тех самых сигналов, которые подает сновидец, и которые каким-то образом связаны с движением глаз под веками спящего. Поэтому полученные в эксперименте результаты требуют интерпретации, которая выходит за рамки имеющихся научно-теоретических и философских концепций.

Здравый смысл предполагает: если человек находится внутри сновидения, то у нас нет права даже заикнуться о самой возможности (или даже гипотетических условиях) обмена информацией между спящим и бодрствующим. Сновидение — на этом настаивает здравый смысл, и философская проницательность от него ушла недалеко — никак не связано с тем, что происходит в реальном мире. А в нем взаимодействие того, кто спит, с тем, кто бодрствует, может разворачиваться не только в лаборатории, но и в других социальных интерьерах, сидит ли первый рядом или, возможно, только проснувшись, лежит с ним под одним одеялом.

«Учитывать другого человека значит больше, чем просто находиться в его присутствии или реагировать на него. Два индивида, спящих в одной постели, могут реагировать друг на друга, когда меняют свои позы во время сна, однако они не учитывают друг друга в этих реакциях» [4].

Это замечание Блумера, представителя такого направления социологии как символический интеракционизм, неслучайно ввиду того, что лабораторный опыт Лабержа-Хирна, помимо прочего, представляет собой еще и образец эксперимента с социальной материальностью. В эксперименте Лабержа-Хирна имеет место не просто реакция двух тел друг на друга — спящего и лаборанта, — а учитывание сновидцем, находящимся в мире сновидения, роли лаборанта, ожидающего его сигналов (о подаче которых они оба заранее договорились). Это представляет собой ситуацию, выходящую за рамки, известные социологии: нечто неправдоподобное и нереальное, нарушающее условия соприсутствия, которые по строгому определению, данному Ирвингом Гоффманом, соблюдаются в «узком спектре обстоятельств».

"…люди должны ощущать, что они находятся достаточно близко друг к другу, чтобы было видно, чем они занимаются, в том числе — что они воспринимают других, и достаточно близко, чтобы было видно, что они чувствуют, что их воспринимают" [5].

<…>

Подача сигналов глазами из мира сна в мир яви не могла возникнуть и спонтанно зародиться естественным образом в повседневности, а стала возможной благодаря использованию научной смекалки в создании экспериментального дизайна. Полученный учеными результат, без оригинальной интерпретации, был брошен на произвол обыденного любопытства широкой публики, для которой, как это выразил Уильям Джемс, «редкая вещь может считаться более реальной, чем вещь постоянная, если она более широко соотносится с другими постоянными вещами…»

«Таковы все решающие несистематические научные наблюдения. Редкий опыт также, скорее всего, будет считаться более реальным, чем постоянный, если он более интересен и притягателен. Таков вид Сатурна в телескоп; таковы случайные прозрения и озарения, которые опрокидывают привычные способы мышления» [6].

Это высказывание Джемса о том, что некая вещь может казаться более реальной в силу ее редкости, поднимает вопрос: какова ценность самой редкости в науке, в частности, в экспериментах? Редкое теряет или приобретает в стоимости при переходе из рук ученого к носителю, с одной стороны, праздного любопытства, с другой — философского удивления. Тип удивления и внимания, которые практикует современная философия, не позволяют использовать готовые формы редкости и эксклюзивности, по поводу ценности которых существует негласный консенсус ученого и профана.

*

Отметив фокусы, которые с реальностью, согласно Джемсу, способно вытворять восприятие, обратимся теперь к некоторым положениям Альфреда Шюца, высказанным им в статье «О множественности реальностей» и других его работах. Шюц был философом, который повлиял на становление аналитической оптики символического интеракционизма и стремился дать социологическую транскрипцию понятий Эдмунда Гуссерля. Его проект был попыткой своего рода концептуального заземления трансцендентальной феноменологии. Но такая гибридизация онтологической и социальной реальности потребовала закрыть глаза на проблему интерсубъективности. В результате подобного смещения к локусу социального понятие бодрствования (как качества присутствия, эквивалентного для всех Я) стало той самой предельной категорией, которая может быть основанием для дальнейшего движения проблематизации. По Шюцу, интерсубъективность, взаимодействие людей друг с другом — это тот фактор, который оказывается необходимым и достаточным, чтобы утвердить самопонятность бодрствования. Не голое исполнительское и рабочее Я, а Я, коммуницирующее с другими Я в общем мире, мире общей социальности, является подлинным субъектом повседневной жизни, который бодрствует, — по-другому и быть не может: Шюц не пробует поставить под сомнение бодрствование, вынести его за феноменологические скобки, хотя там, где он впервые говорит о бодрствовании, скобки все же фигурируют:

«В своей повседневной жизни здоровый, взрослый и бодрствующий человек (о других мы не говорим), так сказать, автоматически имеет это знание (о природном и социальном — А. М.) под рукой» [7].

Мир повседневности предстает миром интерсубъективного бодрствования, которое тавтологично в том смысле, что содержанием, исчерпывающим понятие бодрствования, является интерсубъективность, а содержанием понятия интерсубъективности — нормальное бодрствование. В бодрствовании, и только в бодрствовании, имеет место прямая коммуникация одного Я с другим Я.

Дополнительным к этой тавтологии в анализе Шюца оказывается представление о непреодолимости границы между миром сновидца, с одной стороны, и бодрствующих людей, с другой. Используя понятие непрямой коммуникации, Шюц предполагает, что поэт и художник ближе к миру сна, чем философ и ученый.

"Уверены ли мы, что бодрствующий человек действительно способен пересказать свои сновидения, не будучи уже спящим? Нужно, видимо, провести четкое различение между тем, вспоминает ли он свое сновидение, ясно удерживая его, или же он должен его воспроизвести. В любом случае, мы сталкиваемся с огромной диалектической трудностью, заключающейся в том, что сновидящий не имеет возможности прямой коммуникации, которая не выходила бы за границы той сферы, к которой она отсылает. Мы, поэтому, можем приблизиться к областям сновидений и воображения лишь путем «непрямой коммуникации», если использовать термин Кьеркегора, который непревзойденно проанализировал связанные с ней феномены. Поэт и художник гораздо более близки к адекватной интерпретации миров сновидений и фантазий, чем ученый и философ, потому что их категории коммуникации сами отсылают к области воображения. Они могут если не преодолеть, то хотя бы сделать прозрачным лежащий в ее основе диалектический конфликт.

Поэтому у монады, хотя она и отражает вселенную, нет окон во время сна"[8].

<…>

Опираясь на научную объективность, мы имеем теперь все основания говорить о прямой коммуникации между, с одной стороны, сновидцем, совершающим произвольные действия в мире сна, такие как движения глазами сновидческого двойника, и, с другой — бодрствующим ученым, наблюдающим движения глазных яблок под веками у спящего в лаборатории. Научный факт как таковой претендует на всеобщность, то есть его признание всеми живущими на данный момент людьми в качестве истины на основании равной очевидности этой истины для всех, а не за счет каких-либо привилегий в праве доступа к ней. Также факт предполагает прозрачность как себя самого, так и состояния познающего субъекта, т.е. наблюдателя.

В данном случае научный факт — это прямая, а не косвенная коммуникация между мирами сна и яви. И это означает, что принцип единственной реальности (общего мира бодрствования) как константа, благодаря которой и существует наука (как культура намеренных действий по достижению людьми одинаковых результатов), теряет свой характер принципа, закона и правила. Осознанные сновидения претендуют на всеобщность факта без посредства этого основания.

<…>

Реальность прямой коммуникации между пространством сна и миром яви, высвобожденная лабораторной ситуацией, представляя собой исключительный, редкий феномен, обладает для нас преимуществом в сравнении с другими артефактами современной науки, которые относятся к ряду указанных Джемсом редких наблюдаемых событий. Так, обычно принято удивляться экспериментам, которые ставят квантовые физики, когда пропущенный через две щели поток частиц дает на экране либо две полоски, либо интерференционную картину в зависимости от того, наблюдал ли экспериментатор, через какую щель пролетела та или иная частица, или же не наблюдал. В таком результате поведение частицы описывается с помощью предположения, что она как бы знает и, как сказал бы социолог типа Блумера, учитывает соприсутствие экспериментатора, на основании чего принимает решение, вести ли себя как частица и пролететь через одну щель, или стать волной, и пройти через обе щели одновременно. Но можем ли мы однозначно поставить закон, в соответствии с которым частица выбирает свое поведение, в зависимость от соприсутствия человека и говорить о частицах так же, как и о людях? Могут ли они, как выразился в ранее приведенной цитате Гоффман, «ощущать, что они находятся достаточно близко друг к другу, чтобы было видно, чем они занимаются, в том числе — что они воспринимают других, и достаточно близко, чтобы было видно, что они чувствуют, что их воспринимают». Так, Квентин Мейясу, объясняя квантовые законы, дает отрицательный ответ:

«Истинность или ложность физического закона устанавливается, не исходя из нашего собственного существования: существуем мы или нет, это не влияет на истину. Конечно, присутствие наблюдателя, как это происходит для некоторых законов квантовой физики, может предположительно воздействовать на его выполнение. Но даже то, что наблюдатель может влиять на выполнение закона, является свойством закона, которое не должно зависеть от существования наблюдателя» [9].

Как бы то ни было, сколь проблематичной и далекой от окончательного расколдовывания не представлялась бы нам сегодня квантовая физика, нет никаких причин считать ее проблематику более важной для разрешения фундаментальных вопросов человеческого соприсутствия с миром в сравнении с объективацией прямой коммуникации между сном и явью, которую мы открываем в экспериментах Лабержа-Хирна. В научной объективации сновидческих сигналов фальсифицируется формообразующая для науки предпосылка единственности мира объективной реальности как мира общего бодрствования всех познающих субъектов (т.е. живущих в данный момент представителей видаhomo sapiens), и наука оказывается в заложниках у новой ситуации, где условия проведения эксперимента больше не ограничиваются коммуникацией между бодрствующими учеными, а также испытуемыми, находящимися с ними в одном помещении, то есть в мире, равно досягаемом для всех участвующих. Эксперимент Лабержа-Хирна включает также сцену сновидения, в которой осознает себя испытуемый-онейронавт и которая связана с помощью глазных сигналов с лабораторной сценой неким механизмом трансреальностного перехода между фактическим и экстра-фактическим регистрами присутствия.

<…>

Cсылки:

1. Hearne, K. M. T. (1978) Lucid-dreams: an electrophysiological and psychological study. PhD thesis, University of Liverpool (UK). Submitted May, 1978. Ссылка для скачивания: https://www.keithhearne.com/wp-content/uploads/2014/12/Lucid-Dreams-HQ.pdf

2. LaBerge, S., Nagel, L. E., Dement, W. C. & Zarcone, V. P. (1981) Lucid dreaming veri¨ ed by volitional communication during REM sleep. Perceptual and Motor Skills 52:727- 32.

3. Hearne K. The Dream Machine, 1990 https://www.keithhearne.com/wp-content/uploads/2010/06/DreamMachine-Book-HQ.pdf (Перевод — наш при участии Google Translate).

4. Блумер, Г. Символический интеракционизм: перспектива и метод / Герберт Блумер; пер. с англ. А.М. Корбута. — Москва: Элементарные формы, 2017. С 181.

5. Гоффман, Э. Поведение в публичных местах: заметки о социальной организации сборищ / Эрвин Гоффман; пер. с англ. А.М. Корбута; под ред. М.М. Соколова. — Москва: Элементарные формы, 2017. С. 76.

6. Джеймс У. Восприятие реальности // Социология власти. №1-2. (2013). С. 214– 256.

7. Шюц А. Проблема рациональности в социальном мире // Избранное: Мир, светящийся смыслом / Пер. с нем. И англ. — М. : «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН) , 2004). С. 78.

8. Шюц А. О множественности реальностей // Социологическое обозрение Том 3. № 2. 2003. С. 25-26.

9. Мейясу К. После конечности: Эссе о необходимости контингентности. Екатеринбург; Москва: Кабинетный ученый, 2015. С 170.

Содержание

Олег Горяинов. Во сне как наяву (предисловие)

Введение. Щелчки в голове

Часть 1. Предварительное научное послесловие к феноменологическим скобкам

1.1. Интерференция сна и яви

1.2. Экс-картезианство

1.2.1. Стеклоплавильная печь Локка

1.2.2. Дефицит бодрствования и теоретический недосып

1.2.3. Спекулятивный реализм и сила интеллектуальной интуиции философа

1.3. Люциферианское epoché и геометрия чистилища

Часть 2. Припозднившееся снятие поспешного удивления

2.1. Ложное пробуждение спекулятивной бдительности

2.1.1. Удивление спекулятивного реалиста отборным научным высказываниям

2.1.2. Квентин и его философский камень

2.1.3. Объекты пробуждаются: спекулятивная психология Хармана

2.2. Фантастичность фактичности: киноварь vs. бильярда

2.2.1. Шаровые молнии как совместные сновидения

2.2.2. Новые константы невероятного

Часть 3. Кошмар Картезия

3.1. Безумцы Картезия: третий лишний?

3.1.1. Иное легчайшее действие

3.1.2. Люцифер как исключенное безумие

3.1.3. Cogito = Stupor

3.2. Экс-августинианство

См. подробнее о книге и видео с ее презентации на ее странице сайта [Транслит] http://www.trans-lit.info/knigi/aleksandr-montlevich-sumasbrodstva-bodrstvovaniya

Заказать книгу на свой почтовый адресhttp://www.trans-lit.info/internet-magazin/