Эссе было впервые опубликовано в журнале Транслит #20 «Музыка революции».

Вначале решает высказаться медиатеоретик:

Популярность баттлов — это эпифеномен развития интернета! Если в догуттенберговскую эру поэзия бытовала в основном в устной, песенной традиции, то возникновение печатного станка, зафиксировав лингвистический знак на строго отведенном ему месте, во-многом редуцировало интонационные и перформативные компоненты поэтического высказывания. Поэзия заговорила на простонародном языке как минимум со времен Петрарки и Данте, переведших устную речь в письмо. Подвижные шрифты Гуттенберга зафиксировали это перемещение в печатной книге, ставшей в Новое время главным медиа по сохранению и передаче культурного опыта. Но уже в конце ХIХ века с появлением моментальных технических средств воспроизводства — кино и фотографии — лингвистические знаки стремительно девальвируются, книга уступает место многочисленным визуальным медиа. Но сегодняшние социальные сети — блоги поколения Web 2.0 возвращают нас в измерение живой вербальной коммуникации. Такие современные феномены культуры, как вербатим, сторителлинг, слэм-поэзия и поэтический баттл в полной мере можно назвать феноменами «вторичной устности» (secondary orality), совмещающей в себе живую речь и письмо. Тексты баттлов отражают начитанность своих авторов, но это начитанность другого рода. Начитанность в условиях атрофии аналитических способностей. В этом смысле я жду когда нейросети окончательно смогут освоить семантические ресурсы поэзии и мы сможем запрограммировать любой баттл, например воспроизвести битву поэтов между Северяниным и Маяковским, произошедшим в Политехническом музее в феврале 1918 года.

Его перебивает публицист борзописец:

Нейросети — это интересно, но сегодняшняя популярность баттлов означает, что Россия по-прежнему литературоцентричная страна. Но это своего рода такая гиперкомпенсация — с правами человека и производительностью труда не очень, зато у нас такая литература! Миннезингеры или трувиоры соревновались, кто лучше воспоет прекрасную даму. Акыны соревновались, кто острее подденет социальное неравенство. Слэм-поэты демонстрировали свои декламаторские способности. А баттлы привлекли внимание своим кабацким жанром взаимного оскорбления и доминирования. Вместе с тем, поэтическое состязание могло бы не ограничиваться рэп-баттлом. Я много езжу по России и вижу, что есть запрос на прислушивание к поэзии, люди хотят, чтобы поэзия отвечала сегодняшнему дню, говорила о том, что говорить нельзя. Интерес к поэзии сегодня — это интерес к своему подсознанию, которое вытаскивается наружу. А баттл-рэп может стилизовать любая студентка Литинститута. Даже я могу. Но не буду. Я лучше прочитаю вам отрывок из комедии Аристофана «Лягушки», в котором разыгрывается поединок между Еврипидом и Эсхилом за право быть вызволенным из царства мертвых.

(Начинает декламировать, но его останавливают)

Входит продвинутый социолог и говорит:

Давайте посчитаем. Раньше в магнитолах автомобилей играл по преимуществу шансон, попса и русский рок. Но алгебра статистики музыкального рынка говорит, что по данным «Яндекс.Музыки» прослушивания рэпа в России выросли в 2 раза за последние четыре года (с 2013 до 2017) — и составляют на сегодня почти 10% от всех прослушиваний. Это все еще меньше, чем рок и поп, но налицо сближение с мировыми тенденциями: по данным компании Nielsen году на американском музыкальном рынке в 2017 хип-хоп впервые в истории обогнал рок-музыку и стал самым популярным жанром в США (на хип-хоп, рэп и R“nB” там приходится 25% от всего потребления музыки, в то время как на рок-музыку — 23%). Это значит, что успех баттлов в России — целиком феномен роста рэп-индустрии последних нескольких лет, выброшенный на поверхность новым поколением. Это подтверждают возрастные и гендерные расклады. В среднем у баттлов 1.5 — 2 млн. просмотров. В официальной группе площадки «Версус» вконтакте 1,4 млн подписчиков. 700000 из них — это люди от 14 до 21 года. В паблике проекта СловоСпб «Рвать на битах» из 39000 подписчиков –26000 до 21 года. Надо ли напоминать, что вообще больше половины российской аудитории YouTube — это молодые люди до 34 лет. Чаще всего видеозаписи смотрят юноши от 18 до 24 лет, в среднем 122 ролика или 254 минуты в месяц, почти половина использует для просмотра смартфон. Поэтому от баттлов нельзя вот так вот просто взять и отмахнуться. Нужно понимать, что молодежь не удовлетворяет одобренная текущим государством кастрированная и провинциализированная «культура». Она не может конкурировать за внимание публики ни с мировыми аналогами (все еще широко доступными), ни с новым фольклором, стихийно возникающим в цифровой среде. Внезапные прорывы эфира вроде недавнего баттла Оксимирона и Славы КПСС — вот куда ушла вся выдавленная из телевизора и искусства энергия, вот где продолжает жить заасфальтированный канцеляритом и запретом на мат русский язык.

Потом приходит культуролог и говорит:

Популярность баттлов говорит нам с одной стороны о глубокой укорененности агона, спора, поэтического соревнования в культуре, а с другой — о необыкновенной, как ни странно, отсталости и архаичности тех форм в которых они становятся сегодня внятными для массовой аудитории. Вспомните поэзию ирландских филидов (носителей мудрости, восходящей к языческой традиции). Филидов со свитой было до 5 процентов населения Ирландии, поэтому филиды, в виду своей многочисленности, читали поэзию против друг друга. Филид имел право прочитать сатиру на кого угодно и тот, о ком читали должен был покрыться пузырями и социально умереть.

Но баттлы — эта так называемая новая речитативная культура — отсылают еще глубже — к заре древнегреческой лирики. Ритмическая организация рэпа не случайна, это попытка вернуться к античной традиции Алкея, Сапфо, Анакреонта, стихи которых были организованы по силлабо-метрической системе, кот-я в отличие от нашей силлабо-тонической несет в себе чередование долгих и коротких слогов, а не ударные безударные как у нас. В русской поэзии эту традицию пытались возродить Дельвиг и Мерзляков еще в конце 18-го нач.19-го века. Единственный способ заставить русского человека чередовать короткие и долгие слова — это петь их. Русские народные песни, романсы, бардовская песня. Так и рэп Оксимирона и баттл-рэп вообще укорачивает и удлиняет гласные, как им заблагорассудится.

В рэпе произошло то, что произошло в европейской культуре к. 19-20 в. — мощное вторжение африканской, а затем афроамериканской культуры. Произошла варваризация культуры, так как африканская культура — она первобытная — это безумная эмоциональная выразительность посредством пластичности при ослабленном смысловом контексте. В европейской музыке доминирует мелодия, мелос, которая отвечает за интонацию. Но мелос сегодня уступает ритму. Оксимирон делает безумную чисто ритмическую динамику произнесения, большинство слов не воспринимаются, но хочется двигаться. На этом фоне возникают небанальные рифмы, сгущенный эмоциональный поток. Но, не смотря на эту свою динамику подачи, тексты Оксимирона семантически статичны — они состоят из перечислений, они не динамичны с точки зрения драматургии. У Оксимирона сплошные называния и в этом он сравним с Бродским. Помните элегию Джон Донн? Магическое, избыточно барочное заговаривание сущностей. Б. Эйхенбаум в книге о Лермонтове и романтиках раскрыл эту тему риторических восклицаний и штампов. Общие элегические формулы, которыми как погремушками потрясает Лермонтов, чисто риторическими средствами добиваясь того, что мы слышим только пуанты, элегические пуантэ, вбирающие в себя эмоциональный заряд текста. Также и у Оксимирона сплошь пуанты.

Поэтому то, феномен Оксимирона очень ярко отражает противоречивость и «разорванность» сознания современного человека. Сознания, стремительно утрачивающего способность понимать сложный и развитый язык мировой культуры, но одновременно мучительно пытающегося «припомнить» какие-то забытые, но все еще таящиеся в ней вечные смыслы и коды. То, чему мы являемся свидетелями, — продукт далеко зашедшего процесса расчеловечивания и подспудного стремления к его преодолению. Вдумайтесь, Оксимирон выпускник Оксфорда и одновременно представитель обсценной культуры. Интонация в трэках Оксимирона точь в точь повторяет повседневную речь, что я слышу на улицах и в телефонах, — подложная человеческая сущность, блядские интонации, эмоция нараспашку без смыслов. Интонация перестала работать, а значит — атрофировалась и душа.

Его перебивает левый политический критик:

Позвольте, какая еще душа, душа — это тюрьма для тела, а тело в баттлах как раз и ждет освобождения, его переполняют ненаправленные аффекты, которые, тем не менее медиакапитализм канализирует в свои каналы дистрибуции. Обилие рекламы, лейблов и брендов не дает усомниться в принадлежности баттла мейнстримной культуриндустрии. Социальное тело молодежи вынуждено обслуживать капиталистическую машину желаний. Баттл апроприирован капиталом, которому выгодно продуцировать зрелище в виде состязания двух сверхчеловек, двух звезд. Капитал сводит все к личности, к индивидууму, так как личную историю успеха можно всегда выгодно продать, личность Оксимирона или Славы КПСС сверхликвидны.

Недаром Слава КПСС в интервью упоминает книгу Изабель Грав «Высокая цена: искусство между рынком и культурой знаменитости», он понимает, что его образ ноунейма — проклятого поэта, может в последствии быть неплохо конвертирован в денежный эквивалент. Баттл — это всегда больше, чем противостояние двух рэперов, двух индивидуальных речевых машин, это всегда противоборство идеологий, заострение одних и принижение других ценностей: богатства и бедности, хайпа и антихайпа, звезды и ноунейма. Баттл Оксимирона с американцем Дизастером — это столкновение менталитетов и систем: русского правдорубства и институционализированной неполиткорректности. Вы заметили, что Дизастер выступал в футболке с логотипом московской букмекерской компании; собственно, это уже решает всё; единственное, что мне искренне интересно здесь — какова была стоимость Дизастера, и насколько все эти букмекерские компании включены в плановость нашей капиталистической неплановой экономики со всеми сопутствующими, включая идеологические?

Потом приходит академический филолог и говорит:

Со своей зацикленностью на идеологии вы совершенно не учитываете, что баттл — это возвращение лирического перформатива на новом витке! Ведь сюжет баттла — это борьба, и победа зависит от овладения выигрышными силовыми ресурсами, особенно перформативными. Пусть даже это и притворный перформатив на сцене, но сам материальный речевой акт вполне реален. Вспомните статью Александра Жолковского How tо Show Things with Words, перефразирующую название книжки Джона Остина How to Do Things with Words — не как делать вещи с помощью слов, а как показывать вещи с помощью слов. Подзаголовком у этой статьи стояло: «Об иконической реализации тем средствами плана выражения». Понимаете, выражения? Нужно плясать от поэтики выразительности. Жолковский в статье приводит лимерик, заканчивающийся строкой «And again and again and again». И вот это вот повторение слова again, оно производит такой эффект, что мы начинаем осознавать сам процесс говорения. Жолковский называет этот эффект марксистским термином «конкретизация тематических элементов средствами орудийной сферы». Пускай испанская леди из лимерика (какая-то там a lady of Spain) и ее намерения вымышлены, но слово again повторяется на самом деле, — в нем гораздо больше реальности, чем в этой самой a lady of Spain. Или вспомните конец стихотворения Окуджавы «Первый гвоздь»: «Первый гвоздь в первой свае ржавеет, мы пьем, он ржавеет, мы пьем, он ржавеет». Не смотря на равномерность чередования и временной перевес в сторону жизни, ржавение орудийно манифестирует ход времени, который кончается смертью. Также и в баттлах — постоянное повторение рэперами таких словосочетаний как: «easy», «real talk», «think about this», «i said yo» орудийно манифестирует тематико-выразительную конструкцию всего сюжета баттла и позволяет рэперам максимально управлять временем читки, уподобляя слово властному жесту. Лирический перформатив — не просто слово и не просто поступок, а проявление власти поэта. В лирическом перформативе — в отличие от нарратива — мы имеем дело не с разделением на говорящего и внимающего, но с событием ментального и эмоционального вовлечения. Слушатели входят в хоровую солидарность с инициатором лирического дискурса как со своего рода запевалой. Со стороны лирического субъекта имеет место акт самоопределения, а со стороны слушателей — акт самоидентификации с лирическим субъектом, узнавания себя в нем.

Следом приходит модный политический философ (скорее британец) и говорит:

Всякий баттл, не смотря на свою перформативную форму выражения, производится внутри капиталистической реальности. И дело вовсе не апроприации протестной культуры капиталом, так как старая борьба между détournement и встраиванием, между подрывом и поглощением уже отыграна. «Альтернатива» и «независимость» не указывают ни на что за пределами мейнстримной культуры. Они являются единственными господствующими стилями самого мейнстрима. Сегодня мы имеем дело не с встраиванием в систему подрывных произведений и бунтарей-художников, а их префабрикацией — упреждающим форматированием и оформлением желаний, стремлений и надежд. Никто не олицетворял этот тупик (и так не боролся с ним), как Курт Кобейн из Нирваны — опустошенный голос отчаяния всего поколения, которое пришло после истории. Курт Кобейн знал, что он был всего лишь одним из элементов спектакля. И нынешние звезды баттл-репа, особенно Оксимирон отлично это понимают. Но они куда циничнее Кобейна, поэтому продолжают зарабатывать на чужих надеждах. Для них, перефразируя слова то ли Жижека то ли Фредрика Джемисона, проще представить смерть баттла, чем смерть капитализма.

Потом приходит другой модный политический философ(скорее француз) и говорит:

Все ламентации о неизбежности капиталистической реальности — это левая меланхолия, смыкающаяся с право-популистским буйством обвинений демократии в том, что права человека вкупе с индивидуальными свободами приводят к тоталитаризму и рынку человеческих отношений. Левые приписывают бунтующим детям крупной и мелкой буржуазии — индивидуалистическое желание автономного творчества (художественная критика капитализма). Но коллективная борьба за эмансипацию рабочих никогда не отделялась от нового жизненного опыта и индивидуальных возможностей, получаемых за счет ограничения прежних коммунитарных связей. Социальная эмансипация всегда была одновременно эстетической эмансипацией, разрывом с теми способами чувствовать, видеть и говорить, которые характеризовали рабочую идентичность прежнего иерархического порядка. Не даром баттл-рэп произошел из рабочих окраин США, где черные парни из гетто искали пути творческого, а не только насильственного пути для самовыражения и эмансипации. Именно в баттлах они представляли тело и душу тех, кто не приспособлен ни к какому определенному занятию, кто использует способности чувствовать и разговаривать, думать и действовать, которые принадлежат кому угодно, а не какому-то определенному классу. Поэтому нужно выйти из порочного режима воспроизводства неравенства: есть только сцены диссенсуса, возникающие где угодно и когда угодно. Нет ни реальности, скрытой за видимостью, ни единого режима презентации и интерпретации того, что якобы дано со всей очевидностью. Баттлы — это публичные сцены молодежного гнева, вписанного в медиаформат. Как форма диссенсуса, они раскалывают единство очевидного и позволяют реконфигурировать ландшафт воспринимаемого и мыслимого — а значит видоизменить территорию возможного и распределение способностей и неспособностей.

Тут вдруг вклинивается особый род философа — местный философ-фундаменталист:

На этом месте я бы хотел поподробнее остановиться! Нет более прекрасного занятия для свободных граждан, чем произносить аргументы и выслушивать ответы, воплощая наши общие решения в жизнь. И баттлы — напоминают нам о этом полемосе, утраченном в сегодняшнем идеократическом государстве. Баттлы могут обустроить любое свободное поле, где мы будем слышимы друг другу, создать собственный телос, социальное тело, идеальный полис как разновидность музыки сфер, непосредственно слышимой богам. А ведь из духа музыки как единого дионисийского начала с ритмическими разбивками рождается не только трагедия, но и хор. Именно в хоре Логос органично сочетает удивительную дионисийскую чувственность с аргументами возможными в порядке применения логоса. Мы способны вести некий речитатив, не воспринимать хор как гул, но прислушиваться ко всем его важнейшим распевам, быть причастными к трансперсональным машинам, к архаическому телу музыки, удерживая произведение духа — логос. Это и есть бытие как государствование. Безжалостная власть логоса — логотомия — пронзает, раскалывает тело музыки, прежнее единство трансперсональной чувственности, но в диспуте сохраняется память трансперсональных расширений. Органическая государственность оставляет шанс, что ты, не заканчивая всяких кембриджей и оксфордов, можешь быть призван, твое слово слушает вся империя как единый резонатор, а завтра это будет кто-то другой. Это и есть смысл органической государственности с позиций чистой трансценденции, вопреки всяким частным интересам. М. Бахтин говорил о готовности выслушать все речи, а не только речи самых образованных, речь пьяного солдатика или девки непристойного поведения. В англо-саксонской традиции есть стремление скорее предоставить слово самим вещам как вещественным доказательствам, лишь бы не слышать слово другого. нет идеи хора и полифонии. Если удастся транспонировать все вещи в вещественные доказательства и одновременно пристегнуть государство как служебное, то мы получаем либеральную модель демократии. Но Государство — это не сумма сделок, а произведение духа. Вспомните, как Николай Федоров представлял процедуру воскресения! Это хоровод, по мере раскручивания которого мы выхватываем из земли наших усопших предков и спасаем их от забвения. Когда мы входим в определенный единый ритм хоровода, то даем предкам историческую достоверность.

Тут уже решает высказаться и спекулятивный философ:

Раз уж речь зашла об исторической достоверности, то нужно рассматривать баттлы с точки зрения материалистической диалектики. Что есть баттл с точки зрения материалистической диалектики? Это сексуальный акт, но все еще находящийся под гнетом примата наслаждения. Но секс — это не про наслаждение, секс — про знание. Для этого нам нужно высвободить сексуальность его из–под власти экономики имманентного невозможного. К баттлу нужно применить материалистическую диалектику оргазма, выявить в нем суть оргастического, открыть его жестово-кинестетическую сущность.

Для этого нужно выявить основной конфликт баттла. В чем он состоит? В том, что баттл по-прежнему протекает в условиях монотеизма. Это фикция, стирающая свои следы, что она фикция и оттого требующая верить в себя как в реальность. Бог меняет сущности, каждый раз корректируется заново, но он конкретен. Бог и есть основной сверхдетерминированный конфликт. Альтюссер задушил жену потому, что его диалектика оказалась в итоге не достаточно материалистической. Недостаточно указать на монотеизм, нужно взломать монотеизм изнутри, нужен большевистский подход, приложение ленинской теории слабого звена: захвата почты телеграфа — пунктов, делающих фикцию реальной. Диалектика говорит: нужно воспитывать воспитателей. Вспомните рассказ Борхеса про кинжалы — он парадигматичен: двое студентов приезжают в замок, там висят кинжалы, они неожиданно хватаются за кинжалы и убивают друг друга. Кинжалы оказывается принадлежали главарям двух кланов, не выяснивших в свое время отношения. Поэтому баттл и не может сегодня протекать в иной кроме как в ложной форме, так как участники и зрители являются носителями ложного сознания — они живут этом искаженном мире капиталистической реальности. Изъять это ложное ядро монотеизма, расколоть его и баттл заиграет новыми красками борьбы столкновений чистых амбиций поэтических, исполнительских, интеллектуальных научных — политических наконец! Баттл станет бесконечным сексом, в котором речевая артикуляция выполняет функцию совокупления, херувимы могут перемещаться по всему телу и вступать в совокупления в разных местах.

Последним наконец-то решается высказаться поэт (условный Роман Осминкин):

Дорогие мои, это все очень точно, что вы сейчас сказали. Но знаете, что говорит Oxxximiron перед каждым своим многотысячным концертом? Так как я задрот, говорит он, то почитаю вам вначале стишки! Так вот, что я хочу сказать, уважаемые интеллектуалы. Как в Мироне Федорове до сих пор живет маленький поэт-задрот, так и в каждом поэте живет маленький Oxxximiron — звезда баттл-рэпа, исполняющая свои стихи, некое стадионное эхо 60-х, как любое эхо угасающее и должное когда-нибудь окончательно затухнуть. Останется лишь муза Мнемозина, сестра всех муз, опутавшая нейроны нашего мозга устойчивыми синоптическими связями рифм и метафор. Но ведь современная поэзия не о рифмах и метафорах, возразите мне вы и будете по-своему правы. Однако если что и роднит, если какая пуповина все еще связывает баттл-рэп и современную поэзию, так это то самое эхо, перекличка мандельштамовского задротского мелоса, который тем не менее мнил себя камнем, и двойных панчей Oxxximironа, всегда норовящих превзойти свою инструментальную роль оскорбления, всегда сохраняющих эту вселенскую мессианскую (подчас барочную) избыточность, все еще теплящуюся только в русской поэтической традиции. Поэтому то, любые западные баттлы и слэмы могут быть мастерски скроены и исполнены, но они плоски, одномерны как ломаная кривая звука на мониторе, за плоскостью которого не скрыто никакой иллюзии освобождения, никакого эмансипаторного обещания. Поэтому американские потребители баттлов идут, чтобы просто отдохнуть по фану, как на обычное состязание, а наши питерские мальчики, которые вместо драки придумывают оскорбления со множеством литературных аллюзий, еще и выполняют экзистенциальную функцию лирической традиции, почившей, но все еще недоразложившейся в русской поэзии. Но еще и поэтому то у американских потребителей баттлов есть сотни религиозных конфессий, где можно восполнить свою экзистенцию и куча разных политических, правозащитных, социальных, волонтерских и просто филантропических институций, где можно проявить свое agency, а наши питерские мальчики после экзистенциальных излияний так и остаются в дополитической тоске литературных иллюзий. У меня все.