В сибирском сне # Леонид Шевченко
Реч#порт публикует подборку стихотворений волгоградского поэта Леонида Шевченко с послесловием поэта и филолога Елены Ластовиной.
Леонид Витальевич Шевченко (28.02.1972 — 25.04.2002). Родился в Волгограде. После школы год отучился в Волгоградском государственном университете на филфаке, потом ещë два — в Литинституте (семинар поэзии Татьяны Бек и Сергея Чупринина). В 1993 году вышла первая книга «История болезни» (Волгоград). Жил в Москве и на Украине. В Союз писателей России принят в декабре 1998 года. Работал библиотекарем, сторожем, дворником, почтальоном, журналистом в газетах «Вечерний Волгоград» и «Первое чтение». С 1998 по 2002 год регулярно публиковал рецензии в журнале «Знамя». В 2000 году составил, отредактировал и выпустил в свет первый (и единственный) номер литературного альманаха «Шар» (Волгоград). Вторая и последняя прижизненная поэтическая книга Шевченко «Рок» (Волгоград) появилась в 2001 году. Получил широкую известность в Волгограде за серию репортажей под названием «Иной Волгоград», в которых расследовал аномальные явления. Убит в ночь на 25 апреля 2002 года при невыясненных обстоятельствах в нескольких метрах от своего дома. Посмертные издания: «Мистерии» (Волгоград, 2003), «Русская книга мëртвых» (М., 2009), «Саламандра» (Волгоград, 2014).
Елена Ластовина (р. 1983) — поэт, филолог. Защитила магистерскую диссертацию по теме «Образы времени и пространства в русской поэзии 1980–2000-х (на примере творчества Л. Шевченко и Б. Рыжего)». Автор книг стихов «Береста» (2008), «Дочь художника» (2008), «Млечная музыка» (2013); публикаций в альманахах «Отчий край», «Раритет», «Академия поэзии». Лауреат литературной премии им. Маргариты Агашиной.
+ + +
Сапогами стучать, соблюдая мечты,
как в бреду нарушая квартиры,
покоситься крестом на рассудок Читы
с умозрительным блеском Пальмиры.
Нет сомнений в моих похождениях. Нет,
И копейка трещит оружейно,
то сухие листки проверяют рассвет,
ни на миг не забыв пораженья.
Моя родина, был бы теперь властелин,
постарел бы заметно в острогах,
сумасшедшее ваше сиятельство, клин,
не блефуй на открытых дорогах.
Никому не отослана странная весть,
что цепей пресноватые лики
разрывают боренье на чуткую жесть
и на грубый оскал повилики.
Раз твои собираются жёны в домах,
европейские пухнут журналы —
от мороза предательство пуще в умах,
и во храме глаза задрожали
и былое отечество — дряблый рассказ,
от стекла до завода Петрова,
даже шуба шипит в обвинительный час,
и до крови не сменится крова.
Никогда, никому, до сестры городской,
но чиновника труп пред метелью,
он, наверное, знает, когда Трубецкой
оживляет шинель за шинелью.
+ + +
Влачил бы я с тобою то же —
разрыв и грустные лета,
навечно, как стеклом по коже,
мне кровь бы близилась у рта.
Забыться, в неродные печи
отправить волю, словно жмых
листвы. И подвенечный Нерчинск
встречает молодость чужих.
В цепях равненье на годину
крутую, влажную, свою,
я отвечаю Константину
за неприкаянность мою.
Но цепче света воровского
во льду замёрзнуть суждено,
не слыхивать дождя мирского
и пить трëхгранное пшено.
Алëнушка! Твои ресницы
я грел сознанием больным,
и процветанием столицы
мне повезло. И дном стальным
я не покрыт, но покрываюсь,
шепчу, а шепчется опять,
что я от снега загораюсь
и опрокидываюсь вспять.
А слишком вечер тëмный, грешный
губой облизывает срок,
и после службы неуспешной
жмëт запоздалый орденок.
+ + +
Переправляя отчество своë,
Мерещится, что видишь сновиденье,
Как ты стоишь, закутанный в жильë,
И глухо проклинаешь повторенье
В мирском чаду, но боже, боже, нет!
Я так люблю родню свою и узы,
Я сплю и вижу серебристый свет,
Разрезанные с вечера арбузы
И гулкий дом, подобный той душе,
Которая поëт в пространстве мглистом.
Не верится, что всë-таки уже
Я был врачом, убийцей, декабристом.
Так много принимало этажей
Меня под крылья ламп, чтоб не свихнулся,
А как я шëл с цепочкой сторожей,
То каторжник мне в спину усмехнулся.
+ + +
В моих цепях невнятный холодок
и пульс сырой,
как невод роковой.
Но говорю, что победит Мольер!
В сибирском сне — фиалка в головах.
В словах всë то же — пустошь на заре,
щенячий визг уставшего костра,
недавно снег ложился в трëх шагах,
а нынче дом скорбящий — в черновик.
В моих цепях невнятный холодок,
наутро ужин, чистое бельë,
в морозном дне заносчив молоток
несет в вагон старение моë.
Расслабься, ты! звезда невдалеке
и трупный яд, проникший до врача,
как проникают люди в молоке
в двойной угар, фортуной хохоча.
Наверно, близ дороги попрошу
согреть в руке единственный листок,
там сбоку надпись, гербовый надрыв,
моë земное, длинный пересказ.
Я посижу.
Надеюсь, у свечи
сверну глазок, увижу, как темно.
Зовут на плаху дымные грачи,
выкручивая свет, мороз, окно.
+ + +
Пройти окольною дорогой,
Смотреть, какая там печаль,
Сколь много лëгкости к плечам
Придëт под церквою убогой.
Уже легко совсем пропасть
И длиться с бестолковым хором,
И стать изгнанником и вором,
И лошадей сердитых красть.
Потом податься в монастырь,
А следом в мрамор, Дионисий.
Объехать сонную Сибирь
В чернилах следственных комиссий.
Немедля превращая в прах
Европу — розу на губах.
1911 год (Украина)
1
Холодный август в платье женском,
И ты, безмозглый, на виду,
Рождённый в муках под Луганском
В одиннадцатом году.
Рабочий, лавочник еврейский
И пёс цепной,
Портной, бродяга, полицейский,
Слепой со скрыпочкой блатной
На ярмарке. Во мраке станций —
Крестьянин, шлюха и урод,
И член подпольных организаций
В дорожной сумке шрифт везëт.
Кто мной уже распорядился?
Какая музыка в ушах?
Подсолнух чëрный мне приснился,
Змея худая в камышах,
Шинельный порох, запах волка
И незнакомые места.
Купи мне, дедушка, свистульку
И книжицу про смерть кота.
2
Портной, хотел бы я знать,
На кого ты работаешь ночью?
Дети твои спят,
Жена бормочет во сне.
Хотел бы я знать, на кого
Ты работаешь ночью?
— На пана судью Кошевого.
— Что шьëшь ты для пана судьи?
— Праздничную одежду,
Чтобы мог он завтрашним утром
Отправить на каторгу
Моего старшего брата.
— Твой брат пропадëт в Сибири.
— Брат мой умрëт в Сибири.
— А пан судья Кошевой
В новеньком сюртуке
Церкви пожертвует рупь.
Завтра — яблочный Спас
Яблоками завалит
Площадь, крыши, луга.
И в небе сверкнёт крылом
Национальный аист.
3
Сидит в кутузке злодей,
Пристав играет ключами,
Цыгане крадут лошадей
Безлунными ночами,
Когда ни звезды, ни огня,
Смутьяны пути разобрали.
Крещëнные, спрячьте меня
В надëжном подвале!
Я выдохся, я устал.
Не узнаëшь брата?
С каторги я бежал
И задушил солдата.
Били, били меня под дых.
Что такое, скажи, свобода?
Леся, я твой жених,
Мне всего 24 года.
Елена Ластовина
Леонид Шевченко и волгоградская поэзия
25 апреля исполнилось 17 лет со дня гибели волгоградского поэта Леонида Шевченко, а я до сих пор не верю, что его нет (на могиле не была ни разу — принципиально)… Да и весточки от него, к моей радости, приходят нередко: то
«МастерскаЯЮ», как сказано на еë сайте, возникла в 2008 году и является проектом освоения новых театральных пространств в «отдельно взятом месте» на языке современной драмы. Принципиальным для неë стал выбор современной драматургии, прозы и поэзии. Достаточно назвать нескольких авторов, чьë творчество вдохновило Ярослава Юрьевича и его учеников на спектакли, чтобы понять, насколько высокую планку поставили для себя участники «МастерскаЯЮ»: Леонид Губанов и Александр Башлачëв, Борис Рыжий и Леонид Аронзон, Сергей Параджанов и Родион Белецкий.
Премьера спектакля по стихотворениям Шевченко из разных книг состоялась как раз накануне дня его ухода из жизни. Действие длится ровно час с четвертью и дарит невероятные эмоции, вызванные как насыщенностью самих текстов поэта, так и неподдельными переживаниями этих текстов актëрами, многие из которых принадлежат поколению, родившемуся уже после смерти Шевченко: поколению, которое смотрит другие фильмы, слушает другую музыку и читает другие книги, а не те, что описаны в его лирике. Тем сложнее, но тем и интереснее было ребятам, по их словам, погружаться в атмосферу эпохи Леонида, в том числе эпохи девяностых, когда творил ещë один ровесник Шевченко — Борис Рыжий, параллель с которым нельзя было не провести в ходе обсуждения постановки. Нужно подчеркнуть серьëзный подход к световому оформлению и к музыкальной составляющей спектакля, который выразился не только в профессиональном исполнении песни приглашëнной певицей и в удачном подборе композиций, но даже и в написании музыки на отдельные стихотворения: так, «Всë небо» идеально подошло под модный среди поколения нулевых жанр рэпа. В скором времени видеозапись спектакля появится на
Кстати, о поклонниках и читателях. Перенесëмся из Москвы в Волгоград и поищем их среди тех, кто знает, например, священный (когда-то) для пишущих стихи юношей и дев со взорами горящими адрес: Краснознаменская, 8. Именно туда с 14 лет начал ходить Шевченко на литературную студию при Союзе писателей, возглавляемую на тот момент Василием Макеевым, лепившим «неактуальные клюевские свистульки», как напишет гораздо позже будущий поэт в статье «Царицын — Сталинград — Волгоград: экскурсия для Песочного Человека», опубликованной, как и другие его литературоведческие работы, журналом «Знамя», правда уже после его смерти. Здесь вся правда-матка не только про литературную, но и про
Кошмар с книгоизданием, заключавшийся в начале века в том, что книги местных писателей невозможно было купить в волгоградских магазинах, удвоился в размерах: теперь их даже издать нереально, только за свой счëт. Гонорар — зверь мифический, не хуже единорога. Даже детский журнал «Простокваша», выходивший большими тиражами и доступный в каждом киоске, теперь существует лишь в электронной версии, как и его собратья. Главного редактора журнала Сергея Васильева автор материала там же и называет единственным волгоградским поэтом.
Васильев действительно был единственным среди всей литературной тусовки, переживающим за других больше, чем за себя, вплоть до своего ухода из жизни в 2016 году. Благодаря его усилиям к годовщине гибели Шевченко в 2003 году вышел сборник стихов и прозы «Мистерии», а в 2014 году сборник стихов «Саламандра». В 2006 году пустующее место журнала «Шар» (выкатившегося, между прочим, из студии самого Шевченко, проходившей в детской библиотеке, где он работал библиотекарем 3 года) занял ежеквартальный журнал «Мегалит», издаваемый приятелями Леонида, к которому в 2008 году добавился ежегодный альманах «Ра-ритет», публикующий не только местных авторов, но и авторов других регионов (даже столичных), как правило, при поддержке Васильева. Он всегда помогал молодым дарованиям, щедро делясь книгами, журналами, контактами важных людей. Литстудию вëл меньше года, как и поэт Александр Леонтьев, состоявший в дружеских отношениях с Шевченко и Рыжим, а также получивший положительный отзыв о своих стихах от самого Бродского!
Всë это было мне, конечно, неизвестно, когда в сентябре 1997 года я впервые переступила порог Краснознаменской, будучи восьмиклассницей. Да и 4 года спустя, когда у Шевченко вышла книга «Рок», подаренная им мне на скандальном юбилее писательской организации, о поэзии и (суб)культуре знала я ненамного больше школьной программы, так что неудивителен тот эффект цунами, произведëнный «Роком» на меня, ещë не слушавшую ни Курта Кобейна, ни прочих членов «Клуба 27», и на мой круг общения. Эта книга вполне отражает литературные и музыкальные пристрастия Шевченко, обозначенные им в анкете, составленной по просьбе коллеги — библиотекаря Ольги Залепухиной, сохранившей не только еë, но и некоторые ранние стихи Шевченко, готового в
Любимая эпоха № 1: Средневековье; труверы и трубадуры — отсюда музыкальные пристрастия: композитор и поэт Вальтер дер Фогельвейде; кельтский фольклор, культовая католическая музыка. Любимая эпоха № 2 («время цветов»): конец 60-х — начало 70-х (не СССР — больше Америка). Музыка, поэзия, литература: писатель Джек Керуак, Сэлинджер, Берроуз; поэт — Джим Моррисон (группа DOORS), Дженис Джоплин, Джимми Хендрикс. Любимое музыкальное направление — «психоделия» (рок).
Вообще литературные пристрастия: В. Набоков (проза, стихи), Б. Поплавский (проза, особенно — стихи), Арсений Тарковский (стихи).
Что есть моя поэзия? Хождение по девяти кругам игрушечного Ада. Манипуляция райскими символами: небесный Иерусалим, Эльдорадо и проч. Я сам выдумал Своë время: прошлое, настоящее и будущее — в нëм и живу.
Вот так. А мы живëм в