Субъекты:

Дм и гспд (DM)

Настя, Еката

соборный Василий (вырос в сарае религиозных родителей-постмодернистов)

?! (пародируют голос другого: кто попроще, так просто бога, чтобы вернуть оппозиции)

Александр (его сын)

Часть 1. Все еще

Кофейня. Маленькие столики. Над каждым висит лампочка.

Один

Еката: Короче, я слушала подкасты, и там девушка рассказывала, что часто думала о современной коммуникации, и все цвета и слова на неё падали, как реклама в девяностые в Москве. Еще улицу из–за неё не было видно. И говорила, что сил уже нет решать проблему объективации, и все плачут о том, что непонятно, нужно ли сосредотачиваться на себе или лучше в себя не вдаваться во всех смыслах индивидуализации, потому что она поддерживает капитализм, а у нас назревает новое, ну вот, там про объективацию

Соборный Василий: Лицом к лицу

Настя: И на лицо не сесть

Александр: Лица не увидать

Соборный Василий: Мм, топ, за соседним столиком говорят про историю. А там — про дизайн и русские вина. Закройте кофейни — собрания гуманитариев, авангардных сил, которым друг друга не видно.

Настя: Ну и что, каких авангардных сил? Вот ты, ты же слышишь их разговор, оборачиваешься, улыбаешься. Они смотрят и удивляются. Типа вау, не мы одни тут что-то понимаем про чувственное восприятие. В чем твоя проблема?

Два

Еката: В смысле? Ты написала, ты и читай, мне неудобно. Что за херня, я даже не знаю что.

Настя: Ну Катя, давай сходу. Это предсказывать голос, не зная, поставить рамки. Мне интересно, как ты поймешь меня вслух, сразу.

Еката: Абстрактное говно, ладно. Мое в другой раз.

Засох мотылёк — и расплавился. Сашень_ка, ты мне нравишься. Занавеской взлетит сорочка, ты в широких советских трусах срываешь клубнику и попой шуршишь в кустах. Солнце плюет на скатерть, растирая себя по стенам. Эй, красотка, ну может хватит ставить бочку под чью-то сперму? Буду ласкова к тёплым листьям, к отражениям на стволах — если выпьешь вместо игристого старый чай и возьмёшь чак-чак.

Настя: Ну, Катька, как тебе?

Еката: Что за Катька, ты норм? Про трусы не мое, некрасиво, а так очень даже мило. Но Саша-то здесь при чем?

Настя: Главное, что не про тебя, ты бы мне трусы не простила, а Саша — это так, гендер деконструирую, он все равно не поймет.

Три

Александр: Не трогай мою руку. Катя, не надо, давай не будем касаться друг друга. Зачем тебе это?

Еката: Подожди, но как тогда?

Александр: Тебе нужно тело? У тебя все в порядке? Я уже трогал сегодня, мне больше не хочется.

Еката: Зачем ты пришёл ко мне, если не хочется?

Александр: Хватит, ты можешь удовлетворить любое свое чувство, не задевая другого человека. Понимаешь, не задевая? Каждая будет сама себе мир и чувства. А ты, черт, ну какого же хрена ты лезешь и ругаешься, все тебе мало, ах ты сука ебучая.

Еката: Сашенька, я кончу сейчас. Сладкий мой, хороший, так покраснел, глаза такие звериные. Да ты же любишь меня, Сашенька. Злишься, какой-то кринж — взял где-то или выдумал.

Александр: Система умнее априори. Она все идеально настроит. Каждый во что-то верит: в тенденцию, в опыт, Бога, которая женщина, в позитивные изменения, уходящий голод, заботу о бедных, больных, и я верю в то, что все это освоит искусственный интеллект, настроит под нас не только рекламу, даже создаст нетоксичную милую маму. А пока я не знаю, как и зачем себя тратить, я так устал. Слушай, как думаешь, я больше зэт — или миллениал?

Еката: Господи боже мой, да ну за что ты такой тупой. Надо, чтобы потребности через — усилия — удовлетворялись. Ну животные мы, Сашенька, созданы так. Иначе ведь не кончишь. Ничем хорошим.

Александр: Что вообще такое хорошо.

Еката: Саша, да ведь Егорка с иронией, с болью это все, ты думаешь он рад был? Ну допустим, умнее человек кошки. И кошке что, с человеком лучше живётся?

Александр: Да фак, человек не для себя кошку придумал, как мы ИИ.

Еката: Ладно, не программистка, вдаваться в это не буду. Не знаю, как ты можешь защищать то, чего не понимаешь. Мужское воспитание. Короче, Саша, что ты упрямишься, реакция на это твое все давно уже началась.

Александр: Чем хуже, ты серьезно? У меня осознанное потребление. Это все в контексте развития цивилизации. Все сбалансировано.

Еката: Прям как корм у твоей кошки в детстве и в блюдах этих ваших. Какая же вялая была кошка, Саша. Это всё хорошо, любимый, но я все–таки хочу если страдать, то не запрограммировано.

Александр: Ты страдаешь запрограммировано. Не знаю, какой нужно быть дурой, чтобы в эпоху алгоритмов не понимать детерминизм.

Еката: Прощай, Александр, пиксельный онанист.

Четыре

Настя: Катя?

Еката: Да. Садись за столик, я пока возьму нам кофе. На чем ты будешь воронку?

Настя: Ну, Кения…Руанда, не знаю. Ладно. Может, поговорим?

Катя: Подожди, я пока не могу. Да, я тебя позвала, но думаю, что не надо.

Настя: Хорошо. Давай тогда так. Сделаем вид, что ты уже сказала то, что хочешь. Мне совершенно все равно, в состоянии ты решиться на это или нет. Мне неважно. Просто послушай.

Я-не

Ты сказала «я не»

Конечно ты не.

Знаешь что?

Я — не

Ты всего-то молилась моей вере в тебя.

«Потому что больше никто

«И как можно так

«Ты

«И кажется, будет так

». Нихуя.

Теперь буду просто — я.

Я сама. Без тебя меня много.

(говори ты об этом, молчи — мы с тобой не друзья).

Просто одна

сатана.

жена и жена

Просто — токсичные отношения. Детский сад.

Заставила есть твою манную кашу взамен на мои конфеты. Извини.

Мне хочется сладенького.

А ты пресненькая.

Всю соль из твоих глаз

Я вылизала.

Вы Лиза? — спрашиваешь.

Да.

А ты — рева

корова –

(считаю любое красивым, негативное — это грех. Это все про твоё мычание — веганские гимны Риг-Вед).

Харе уже, Кришна.

Отреклась от грозной природы

И пустоты.

Поставила всем кресты.

И сбросила

С высоты.

Ну что же? А я — Лиза.

Я клятва Божья,

Ты Яна, ты милость та же.

Клянусь, моя милочка, нет

ничего

меня и тебя гаже.

Потому что не имя человека…

А человек — имя.

В общем, кто кого выберет (к сожалению, ergo — выебет).

Впрочем, ничего нового.

И, наверное, зря.

Ты говоришь: «так — совсем ничего не понятно.

Ну и слава

Богу».

Ты просто делаешь вид. Выбрала Александра.

Господи, ты всегда была жертва, расстилалась страной, говоря от имени царства. Слышь, королева? Тебя оставило соглашение о твоём праве править

Так называемое

До свидания

Еката: Почему Яна? Что за Лиза? Почему я?

Настя: Ну что за вопросы, какая разница, имена здесь вообще ничего не значат. Еще скажи, что я это написала просто — про нас с тобой.

Еката: Как тебе объяснить… Настя, ну сколько можно. Научила бы лучше не видеть своё продолжение в близких руке телах. И ты будто во мне умерла.

Да, тебя во мне расстреляли! Знаешь, библия моего детства — страничка вк, мамкина эзотерика, буквы в сухих листах, в советской праздничной типографии, о том, что все едино и любая картина хотя бы немного объединяет человечество, потому что говорит в форме императива: чувствовать! Поэтому каждый должен гнуть под ней спину. Вот и я хочу, чтобы ты меня поняла.

Настя: А я тебя просто люблю, потому что в тебе — я, мои нервные окончания, пальчиковые батарейки, твоя кровь пульсирует под давлением моих рук и ударов

сердца.

Еката: Я говорила, что не смогу полюбить ни одн_у из своих тиндер-мэтчей, потому что боюсь любить, только гладить, сжимать — и жить. А любовь — это страшно, совсем не к месту, что ты сделаешь мне (и со мной), только честно?

?!: Общество саморегулируется любовью и альтруизмом — и это лучший вектор развития, за исключением, конечно, мастурбации вместо позорного онанизма.

Еката: Но мне это все неважно.

Любимый сериал, стопроцентное погружение, очки обжигающей реальности, больно — прямо в сердечко.

Мне так хорошо быть пошлой, презирать себя и тебя, ты моя гилти плэжер — вот и формула новой искренности: чувствовать, верить в чувства, больше не во что. И помнить, насколько все обусловлено и бессмысленно — главное занять место в своем восприятии мира с учетом воспитания, культуры и проработанных детских триггеров.

Настя: Блять, у меня завтра медитация.

Еката: И что, для твоего саморазвития, эмоциональной, как там еще, гигиены — это более важно?

?!: полезнее будет остаться?

Пять. Дети, дейт-исповедь в баре

Еката (к маме): Мама, мне очень холодно — и я ставлю тебе клеймо в белой горячей комнате. В комнате white cube мы все видим строчными буквами (мы равны, даже если — капс). У тебя даже бог с большой (ну конечно же, это щас). Просто кнопку переключила.

Моя бедная комсомолка, тебе имя — Марина, ты хотела, но нет, не Цой. Я учу себя: будь собой, но имеют право на жизнь только очень глубокие люди, которые такие красивые и талантливые, а даже если нет, то гордятся этим, а что вообще значит нет, а даже если и не гордятся, то человек цен_на сам_а по себе, главное чтобы он_с про это обязательно сказал_а, иначе мы не понимаем, что он_а хорош_ая и что мы должны считать е_ё хорош_ей: вдруг он_ желает нам смерти, тогда мы тоже желаем е_й смерти. Так что если ты молчишь и тебя не видно — тебя не существует. А вообще мы никому не желаем смерти. Мы всех любим, потому что много: это несколько раз по одному, и даже мы — это на самом деле два я.

МАМА МОИ, НАШИ ЧУВСТВА — ЭТО. САМОЕ. ГЛАВНОЕ. Это эмпатия.

даже если диснеевский мультик учил, что главное быть героями, и главное главными, свободными и весёлыми, это неважно: главное быть. Мама, экзистенциализм жив!

потому что #ячувствую

каждая буковка блестит тысячей звездных веснушек, отсветом вечернего неба on your lover’s skin, следами неловкого поцелуя на пластиковых очках, когда е_й хотелось в висок. А лучше в лобок.

а фоном белый экран монитора

в нем пиксели, радужные пиксели

Но

мама я боюсь белого цвета

Я боюсь ничего не чувствовать.

в мире столько слов и картинок

в смысле их может не быть

Мама я слепну

ма

мама: И вот это, доченька, то, что зовётся свободой.

Настя:

Мама, скажи, я хорошая. Скажи. Скажи именно это. Не говори что-то непонятное и ненужное, пусть я и kinda лузер, с детства трогала камни на лиственном языке, рассказывала им про Бога, ступавшего по воде — на основе большой выборки понимается как мем.

мама: тоже мне дело. у кого не было?

Василий:

прижимаются лбом к айфону: ищут свою свободу.

сохраняют то, во что верят и верят в свои сохраненки.

спаси и сохрани etc, мальчишек, девчонок

боже выключил постмодернизм.

и мы стали смотреть в экран

полюбили стекло программ

и побитую оппозицию.

нашим детям не надо смеяться над бинарностью старых эпох.

они ставят напротив нуля

бесконечное множество фоточек, звуков и слов

и форточек

снова верят в счастливое будущее

где каждая индивидуальность всем бесконечно нужная

а власть толерантно добрая

и нет никаких ресурсов,

кроме этичных товаров.

кажется, что-то не так.

снова больно до крови и надо о социальном.

и что теперь с этим делать?

научите быть Лениным или хотя бы

ну сами знаете кем

Они — да, а я не знаю.

Шесть

выставка

Настя: Отметь себя на картине Мунка. Это вот ты прямо так и кричишь, когда ночь, духота, дедлайны, стекло, пластик, пленочная фотография застилает пленкой глаза и ты слепнешь, а вещи в тебе обретают свой контур, если раньше бардак не мешал, потому что чашка — это идея чашки и будущего вкусного чая, ручка — идея ручки, ну и так далее, а идеи пыль не собирают…а потом все эти идеи обретают свою осязаемую форму, и ты задыхаешься, ты дохнешь в этом хламе.

Василий: Я дохну. Да, мне и надо смерти. Раз уж мы на хайповой выставке, намекаешь на Канта, давай уже, слушай, ладно.

Наши постмодернисты знали, что правды нет, поэтому оставили детей с телевизором, где вещали все что попало. Ну и книг набросали в кучу. Бронте, Гёте, Шекспир ебучий. Вот источник моего мировоззрения. Послания святых отцов, гадания, Алекс Экслер, Робинзон Крузо. Нина-алхимик, хрущевская кукуруза. Дворяне. Бабушка, читающая Коран. Дедушка Чернышевский. И даже ему в кругу новых космополитов стало понятно, что там — только синий туман и обман. А в русской культуре Христос. Так организм и рос.

Настя: мы с тобой хуже Кати. Ты даже больше пиздишь, а главное, очень плоско.

дома

Настя:

Ты как тиндер: моя с (к)ука.

Вправо влево.

Такое дело…

Не останешься, как всегда.

I’m your perfect lubovnitsa.

Я кладу на тебя пизду.

Положи на меня хуй.

Все, что есть, отдавай отцу.

Ну и мамочку поцелуй.

Кончаешь?

Страшно перечесть,

Как часто пальцами скорбела

И вытирала слезы тела,

На складках твоего конца.

Василий:

Не ты ли так просила у судьбы

В тебя засунуть плотского конец?

Не удивляйся, в мире будет сперма,

Сперва для жизни, дальше — для мольбы.

Ты любишь трахаться и создавать коды,

И верить в лучшее: в победу интеллекта.

Ты, девочка, прекрасна, как комменты.

Как ментос — что рассыпали менты.

Настя:

Люби и жуй. Мне просто до пизды

твои очередные аргументы:

ты просто отмотаешь годы ленты, чтобы сказать: свобода — это мы.

Василий:

Ну успокойся, стоп, уже все снято.

Искусство устарело. Ты сама

мне говоришь, что новый психиатр

от поисков какого-то пути

тебе пропишет новые таблетки.

А там что путь, что Путин — пусть горит.

Какая тебе разница, что я патриархальная задница? Дискурс все равно меняется. Инвестируй, борись — если все одно — я, статьи или Катька-красавица.

Настя: Васенька, ты мне нравишься. Из зевсовой спермы родится богиня любви, из вина — обратно вода. Слизывая твой капиталистический катарсис, я надеюсь на апокалипсис.

Семь

Еката: Любите свою руку, которая продолжается в той, которая любит вас.

?!: фингеринг — это неполноценный половой акт

Еката: Вы не правы. Вы какая-то дикая. Главное — это удовольствие. Вы что-то совсем поехали на своих словах, у вас что, постмодернизма не было?

?!: Катя не любит сфинксов и голых загадок

Настя (?!): Да, все так, ее голый зад — в разводах кошачьей плетки. Попросила цирк Куклачева, чтобы кошек не трогали пальцем.

(Екате): Катя, ты тут одна, раздвигай хищный инстинкт, мы друг с другом честны. Поглажу тебя — всеми, трешься к моей ноге. Протянутая рука в растворе комков боли, пожимаешь раскрытый кулак, вытекаешь собой.

Еката: Требую разрешить издевательства над животными.

Настя: А сейчас говори спасибо.

?!: мета- и господи- наших систем — это просто дышать: ↓, ↑

Часть 2. Дискурс

Восемь

Настя:

Сердечко моей девочки в скользком презервативе. Для тебя она будет ребристой, для меня — просто бессильной.

Василий: Что, наконец-то порвался?

Настя: Но за ним правда и травма

Василий: Твоя бывшая цап-царапка пересказывает концепцию толерантности

Настя: Вчера про нее узнала?

Василий: Молится новым иконам — у которых на месте оклада — шкала в разработке Кинси.

Настя:

Теория дегенератов (фак, простите, стигматизация).

Её завтра в статье опровергнут, но мне она — не поверит.

Говорю: «Милая, все сложнее, чем наше больное сердечко».

Милая мне не верит — отправляем друг друга на свалку, безотходную переработку.

У меня комплекс мертвого Бога, я такой же ребёнок. И мне нужно другое.

Василий:

А мне не нужно чужого тепла и планетарного тела.

Все это моя тоска по чему-то светлому.

Абсурдному.

Я пока так не умею

Настя:

Милый, теперь –

По вере.

Го терпеть,

ибо абсурдно?

не растворяться.

Я буду плантацией.

на мне будут пластаться

(с высокой оплатой труда)

механизмы социализма

пальцами технологий,

В этом мире не будет боли,

не будет ни Фрейда,

ни дикой кастрации –

всеобщая феминизация.

Противоречия глобализации

однажды перестанут надрываться

и просто порвутся,

как ваша со мной связь.

И будут новые люди

И будет

Василий: Ну хватит уже издеваться. Ты от себя не устала? Бога — так — не услышать. Извини, я это как брат — духовный, без всякой привязки.

Настя: Ты, когда говоришь, вообще не используешь смазку.

Девять

Еката: Боже, снова ревёт в кофейне

Настя: Повышенная кислотность! Так изменить вкус — разве не лицемерие?

Еката:

Как ты там говорила, искренняя театральность?

Да, я все решила сама, остальному — я благодарна.

Достоевский сказал, что смирение — будущий андеграунд?

Нет, милая, это ты мне сказала.

В любом случае — ерунда.

Я хожу к психологу, я понимаю больше и живу осознанно.

Я вырвалась за пределы сковывающих паттернов.

Настя: не то что мы с Васей, правда?

Еката: Я уважаю любую другую нацию

Настя: стопятидесятого мира. Потому что свободные люди считают, что так надо, прилично и мило.

Еката: Это все про — мою — свободу. Не надо привязываться. Ориентируйся на ощущения, выстраивай личные границы — а потом отношения.

Я не точка отсчета.

Я не точка.

И не отсчёт.

Я — другая, я — я, и никто не имеет права меня определять.

Только я себя

Настя: Только я других, чтобы выработать ориентиры

Еката: Никак не научишься слушать. Я не из вас, верующих — во что-то абстрактное, внешнее. Допустим, что все концепты, но свои я узнала на сессии у психолога. Так — честно. А ты говоришь про «телесное», как жестокие дураки родом из средневековья.

Настя: И нет никакого рода, есть только я, в котором сейчас…сорри

Еката: Да, ты снова меня перебила.

Настя: Хочу говорить кратко, шутить про любовь и не могу найти нужных слов. Сейчас бы сказать: «Еката» и не париться о распятом, но на это не надо силы.

Еката: Ну давай уже, читай, почитай, кого хотела, и я пойду. Мне все равно не близко, и я хочу это закончить.

Настя: Как ты поняла, что я буду читать? Даже все равно, что стебешься: типа очень контекстуально, омерзительно религиозно, в отличие от вас, осознанных материалисток — в проработанных слезках.

Еката: Конечно не ожидаешь, когда смотришь на все — снизу вверх, думая, что свысока.

Настя: Будто бы только я.

?!: Можно держать в руках апельсин, называть его одинаково, но вам плевать на апельсин и на то, что в вас говорит, вы лучше будете сами.

Еката: Оу май, кто тебя так научил?

Настя: Да не знаю. Мы делили апельсин…Но зачем он сейчас про Бога?

Еката: Он пока что тебя записывает.

Настя: Что за тексты ему дали, качество, кажется, так себе?

Еката: Зато по делу и в точку, не то, что ты. Ну давай уже.

Настя: Окей. «Рабья психология способна понять отношение к Богу лишь как подчинение, ей все мерещится порабощение, так как она внутренне несвободна…Сделать самого себя самым сильным своим желанием, признать себя последней своей целью — значит уничтожить себя»

Еката: Поздравляю, говоришь не своими словами — и просто меня тэгнула. Что с тобой сделала эта религия? Я думала, ты свободная, смелая.

Настя: К черту твой культ контекста и силу стихийного стиля. Я хочу понять человека, называя его имя. Моя вера обусловлена страхом, а твой атеизм трахом — триста лет все так просто, милая.

Еката: А если серьезно, ты мое рабство…

Настя: Считаю свободным. Как и ты мое.

Еката: Ну и все. Настя, так долго, я даже не все слушала, прости, я пойду, меня уже не хватает.

Настя:

Да, ты права, токсично.

?!:

Зачем было бить пакетом в шершавые стены?

Да, раздражает пластик — значит срочно в переработку: отношения не разлагаются, не надо долбиться, снова мешать соседям.

Настя: Это все так невкусно. Положи в компостную яму, а пакетик — в нужную урну.

?!: Мы, Катя, будем жить — но только экологично.