Онтология ума, или, как ее еще называет М.К. (Мераб Константинович), идеал рациональности — это правила построения всех процессов мышления (а еще лучше — мыслеобразования), присущие человеку. Ее классический и неклассический типы привлекли грузинского философа потому, что при переходе от первого ко второму типу рациональности, научное сознание вводит в физическую картину мира явление сознания и жизни, что создало определенные проблемы. Главной из них является то, что современный тип научных исследований не способен объединить две вещи — то, как мы исследуем физические явления и достигаем их объективного понимания и то, как мы при этом способны понимать сознательные и жизненные явления, которые наблюдаются нами в ходе исследований. На лицо проблема соотношения физического мира и сознательных состояний.

Некоторые науки в XX веке уже столкнулись с данной проблемой — это квантовая физика, теория относительности, психоанализ Фрейда и т.д., но М.К. начинает свой анализ, отталкиваясь от мыслителя Нового Времени. Классическая философия задала онтологию ума, которая наблюдает физические тела и коррелирует с естественными науками, которые зарождались в XV-XVI веках.

М.К. выделяет несколько правил классической рациональности: 1. Физическое тело — явление, которое полностью пространственно (объективно) выражено в своем содержании и которое полностью развернуто для внешнего пространственного наблюдения. 2. Материальность и пространственность отождествлены. Все, что воспринимаемо органами чувств является материальным, а, следовательно, и пространственным. 3. Познавать можно только то, что обладает рациональной (когитальной) прозрачностью, то есть обладает интеллигибельностью. Для этого есть понятие объективация — это содержание нашего сознания, о котором мы можем утверждать, что соответствующие им объекты имели место или произошли в действительности. 4. Любые наблюдаемые субъектом явление происходят дважды — сначала стихийно и спонтанно, а потом в качестве сознательно контролируемых. Это принцип непрерывности воспроизводимого опыта, который срабатывает в рамках нашего когито (Декарт).

В классической онтологии разделяют мир сущностей и мир явлений. При этом трансцендентальные правила гласят, что акт воспроизводства и наблюдений не меняет сущность, то есть не влияет на объективный ход вещей. Этот дуализм, был также заложен Декартом. Переход между классическим и неклассическим типом рациональности можно отметить тогда, когда стала по-другому восприниматься проблема феномена.

Первичные качества, которые выделяет Декарт, являются нам явленными потому, что уже пройдена первая фаза расцепления физического мира и наших чувственно-душевных и психоэмоциональных состояний. Все, что может восприниматься одновременно с этим должно и осознаваться, а значит термин явление — это специфический термин, а не слово из обыденного языка. Является нам не все, а только то, что может явиться в качестве модели. То есть у человека, даже для обозначения самых очевидных физических явлений, есть определенный организованный язык.

Гуссерль весьма точно обозначил, что редукция проводится не в отношении конкретного познаваемого объекта, а в отношении наших предварительных посылок сознания. Феноменологическая редукция — попытка разорвать понимательную связь ментальных содержаний и выявить объект, как он есть, независимо от наших состояний (от процесса познаний и языка познания). Феноменология, следовательно, будучи авангардом неклассической рациональности, стремиться описывать, а не объяснять, как это делает классическая онтология ума. Что мы имеем в итоге?

Явление — это нечто, что отличается от сущности тем, что онтологические характеристики принадлежат сущности, а само оно не имеет существования. Эта категория использовалась в неклассической онтологии.

Феномен — это нечто, что имеет онтологическое существование или значимость. Как известно, эта категория появилась чуть позже и уже более актуальна для позднего, неклассического представления о познании.

Второй же идеей, которая разделяет классическую и неклассическую рациональность, заключается в том, что любой объект — кентавр в том смысле, что является сращением чего-то внешнего по отношению к наблюдателю (физического) и внутреннего (сознательного).

М.К. вводит проблему зазора — особой стадии, или элементе, в сложной структуре процесса познания, который разграничивает момент во времени и пространстве, котоый происходит между тем, как мы обнаружили объект познания и самим процессом познания. Осознание наличия зазора между объективной действительностью и моментом познания –признак включения неклассической рациональности. Процессы наблюдения и знания обладают необратимостью — когда познание совершилось, мы уже не можем, вполне объективно, извне наблюдать мир, в котором продействовали. То есть мы познаем мир, который мы сами же фиксируем в момент познания, но мы, по сути, не познаем мир в том состоянии, в котором он был, и в котором он вновь установился. При этом, сам этот зазор, момент познания, не может быть повторен в точности уже никем другим, а значит, нарушается один из важнейших принципов научности — принцип воспроизводимости. С другой стороны, это обязательное условие познания, так как невозможно мыслить в терминах незавершенных или незаконченных явлений — необходимо устанавливать какую-то точку или систему отсчета.

Если же объект представляется нашему сознанию слишком сложным, наше сознание само начинает заниматься проецированием модели познания (проективность сознания). Мы думаем, что познаем объект в его собственных, предметно-действенных состояния, но на самом деле сознание, в этот момент, проецирует в какой-либо объект интерпретации и модусы общего состояния человеческой психики, его мотивы, интенции, представления и т.д. Объект теряет свою “естественность” (а мы помним, что каждый объект для нас — кентавр, состоящий из естественного (физического) и сознательного (феноменологического) компонентов) потому, что наше сознание начинаем активно заполнять пустоты, которые возникают в зазоре познания. При этом в момент, когда мы уже нарушили его естественность и спроектировали наше сознание на познание, это не еще объект, а уже объект.

N.B. Позже, в ходе своего повествования, Мамардашвили называет все результаты работы проективного мышления — привидениями (по аналогии с мифическими существами в мифическом мышлении).

Есть множество примеров, которые бы разъяснили всю эту замысловатую схему. Например, возьмем понятие электрон. Никто не знает, что такое электрон. В природе его и вовсе, наверняка, не существует. Но это особая, ментальная или теоретическая, конструкция, которую необходимо было обосновать для того, чтобы сформулировать некоторые законы физики. Или можно пойти дальше, скажем, что означает свободная воля электрона? Понятно, что это обозначает, но почему обозначаемое мыслится именно так? Ведь понятно, что не может быть у электрона черты человеческого характера, не может он обладать свободой воли. Объект познания, в данном случае это случайность перемещения физической частицы, которая обозначается как электрон, оказался достаточно сложным, чтобы сознание наложило на него свой особый, феноменологический слой познания и стало понимать эту случайность как свободу воли.

Или, скажем, человек говорит — “Конечно мне жарко, ведь на термометре 35 градусов тепла“. Сказал ли человек в этот момент что-то о причинах того, что ему жарко в терминах естественно-действенных (или физических)? Нет, ведь он объяснил то, что ему жарко (свои ощущения) не через язык ощущений, а, прорываясь сквозь наслоения феноменологического осмысления, через понятие “градусы”. Ведь градус — это абстракция, которую все по разному ощущают и воспринимают, это — метод измерения скорости расширения и сжатия частиц в воздухе или жидкости, это — все то же теоретическое построение, делающее дальнейшие исследования более простыми и конвенциональными. Однако, это все является результатов работы нашего проективного сознания, заполнения зазора, который появляется между слоями физического и сознательного.

С явлениями же социальными (то есть теми, которыми занимаются науки о духе) происходит еще более сложная вещь. Помимо того, что какое-либо социальное явление может подвергнуться процедуре наблюдения извне и тоже будет являться кентаврическим объектом, оно еще и породит удвоение языка. Человек, как познающий субъект, использует язык-описание, но, в тоже время, многие социальные явления будут сами использовать особый язык-объект. Объекты сами начнут говорить с нами от имени культуры, которую мы сами не только познаем, но и создаем. Например, западные языки (скажем латынь или его наследники) обладают грамматикой и, некоторые лингвисты, могут, изучая архаичные языки, пытаться искать там какие-либо грамматические модели, при этом (это называется ошибкой лингвиста) подчас не осознавая, что в изучаемом языке может не быть грамматики вовсе. То есть, когда мы создаем нечто в нашей культуре (а создавать мы можем и просто познавая что-либо, через проецирование), это нечто может потом начать говорить с нами, появляться, указывать нам дальнейшие пути исследования чего-либо (и вполне вероятно, что указывать ложно, ведь язык-объект никакой ответственности уже не несет). Возможно, что известное выражение М.К. — “дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно” — применимо и к данной теме. Или, скажем, изучение классовой борьбы в феодальном обществе. Для М.К. это звучит также как “желтые логарифмы”, ведь понятие классы — спроецированное понятие, даже для времени Маркса. Тем более, как речь может идти о классах в феодальном обществе, или об их борьбе, если никаких классов в действительности не существовало, по крайней мере, как части объективной действительности. Это и есть то, что М.К. называет привидениями нашего сознания.

Что же мы получаем в итоге всех этих размышлений? Есть три позиции в ходе познания, три ступени. Первая — это сам спектакль, который перед нами разворачивается, сам объективная реальность (физический мир). Вторая — это спектакль, разворачивающийся перед “Я”, перед самим наблюдателем, познающим субъектом (сознательный мир). Третья — это конструирование “Я”, самого себя в качестве наблюдателя (и здесь, кажется, снова надо переходить к теме субъективации).

Конструирование самого себя М.К., то есть третью ступень, условно говоря, познаний, называет “третьими вещами”. “Третьи вещи” необходимы для того, чтобы возвращать наше “Я” на позицию начала любого акта познания, до того, как спектакль был развернут перед нами. На самом деле понятие “третьих вещей” М.К. берет у Маркса, у которого схожее явление называлось “технологией воспроизводства человеческой жизни”. Сам Мамардашвили также называет эти явления — органы, артефакты или тела (более подробно он вернется к этой теме в ходе своих Вильнюсских лекций). Более того, подходя к формированию этих терминов он ссылается на понятие установки у Д.Н. Узнадзе и даже концепте предустановленной гармонии Лейбница. (Что такое артефакты, они же «третьи вещи», можно подробнее узнать в статьи по социальной физике М. Мамардашвили).

Таким образом, в неклассической онтологии, сознание, в отличие от когитального сознания, является некоторым структурным расположением в пространстве и времени артефактов. Мы можем познавать что-либо только когда познаем себя как наблюдателей, какими мы являемся как субъекты, а узнать это можно только разобрав всю структурную сложность формирования себя как человека. При этом, помимо того, что эти сами артефакты были нами ранее и созданы, мы, неосознанно, можем создавать их и в ходе изучения самих этих структур. Этот замкнутый круг, водоворот структур, процесса познания и субъекта познания (3 этапа) можно назвать структурализмом М. Мамардашвили (в отличие от его французских коллег, которые заложили классический структурализм).

Подобная сложность, по мнению М.К., привела, в европейской мысли, к появлению идеи системно-причинных связей, которая пришла на смену декартовскому причинно-следственному, как механизму целостного познания. Сознание человека, в ходе развития культуры, адаптируется к сложностям понимания и познания и приводит наличие любого знания в некую систему, построенную на определенных моделях. Об этом говорил и Маркс, который утверждал, что “агенту капиталистической экономической системы нет никакой необходимости знать ее законы, чтобы поступать сообразно им и эффективно действовать”. Ему хватает видимости системы, в которой есть набор элементов и их взаимодействие, и он тут же включается в работу этого самого артефакта. Если же человек начнет разбирать эту систему сообразно 3 вышеописанным стадиям, то он перестанет видеть действительную целостность этого артефакта и скорее всего (это уже было важно, конечно же, для марксовской теории) перестанет эффективно в ней участвовать.

В целом же можно сказать, что классическая рациональность строилась по принципу — познаваемо то, что человек сделал сам (в смысле, сделал объектом наблюдения). Неклассическая рациональность же будет гласить, что мы можем понимать только сделанным, а не сделанное. Мы видим мир предметами, “сделанными вещами”, т.е. органами, артефактами, которые, работают сами по себе дальше, производя новые структуры сознания, или символы (напоминает идею “производства производств” Ж. Делеза, но заход совершен с другой стороны). Однако сами эти органы, которые помогают нам в процессе познания, изучить гораздо сложнее, так как они находятся на глубинных уровнях нашего сознания и срастаются с нашим познавательным инструментарием так сильно, что разделить их, как в теории, так и на практике, очень сложно. Этим нарушается очередной закон классической рациональности — мы можем использовать для нашего познания инструменты, которые сами при этом нам остаются непонятными.

Последнее и немаловажное изменение, которое происходит при переходе от классического типа рациональности к неклассическому — это снятие посылки полного бытия (то есть мира, где все “в себе” уже давно есть и дано нам как наблюдателям для познания) и введение принципа неполноты бытия. С точки зрения неклассической онтологии ума, то, на что может быть направлено наше познание, не является некой точкой в пространстве абсолютного бытия, а является некой областью определений. В этом смысле, человеку нет смысла и получить более мощный (божественный) разум, так как нет смысла охватывать бОльшее количество точек, ведь процесс познания построен иначе. Область, в которой происходит познание, это пространство знаний, которое обладает глубокой информационной емкостью и включает в себя наш чувственно-познавательный опыт, встроенные сознательные процедуры и “третьи вещи” (артефакты). Проблему зазора, в общем то, неклассическая онтология не решила, но теоретики и философы, которые пытаются раскрутить эту проблему, предлагают различные подходы к ее решению.

P. S. Под неклассической онтологией, судя по всему, можно понимать те теоретико-методологические проблемы, которые вскрывают в школах герменевтики, феноменологии, постструктурализме и деконструктивизме, но в работе М.К. ссылок непосредственно на все эти школы нет.