Я сижу и передо мной — мозаика. Апельсиновый, жёлтый гелиопсисов или осеннего солнца, все цвета перетекают в янтарный так, что я не вижу другие цвета, но они там есть. Могу только представлять дальше — аквамариновый, сапфировый, цвет красного винограда. Я сижу в комнате, залитой тёплым жёлтым и многотонным цветом.

Когда у меня получается стих, я чувствую, как время утекает раньше меня, сияющим песком из рук. Оно — отражение прошлого. Но пока непонятно, что с этим можно сделать.

В начале прошлого века поэзия, материя выражения начала искать новый язык для воплощения и преобразования окружающей действительности в своей поэтической реальности. И она нашла заданное. То же самое происходит и сейчас, в двадцатые годы. Изнутри практически невозможно сказать, найден ли новый язык. Новый, то есть подходящий для нынешнего пространства-времени.

Почему важно найти новый язык и говорить на нём? И какие варианты развития событий имеются? Найти подходящий язык важно, потому что поэзия на ином будет мёртвой. Целая реальность, очень большой объём текстов, поэтических миров будет герметично храниться обруиненной древней библиотекой. Такие тексты уже сейчас видны, определяемы. Я вижу их в пыльной и тёмно-зелёной пустоте, холодной, в залах без света и воздуха, за белыми разбомблёнными стенами с колоннами. Люди и в будущем будут обращаться к этим текстам, но при прикосновении к их холоду и слепой поверхности, слепой, ибо запыленной, они не запомнят ничего. Так как поэзию запоминают сердцем, уносят её в этом заполненном клапане областью жизни, то после обращения к текстам мёртвой поэзии в сердце не останется и прикосновения. А уносят именно прикосновения. В памяти о поэзии остаются тёплые или горячие, но никогда не ранящие, ощущения от прикосновений. У меня в голове с самого начала знания о поэзии, всегда, была Истина о том, что поэзия не подстраивается под реальность, а создаёт её. Откуда такая глупость и ещё большая, просто безусловная, врождённая вера в эту мысль — я не знаю. Она всегда со мной просто была и есть. И, кажется, будет. Потому что, даже отходя от поэзии, самой себя во всех смыслах, живя только на разумной, фактологической основе, я продолжаю Истину в себе и с собой ощущать. И мне так страшно и неловко её упоминать. Только поэтому нужен новый язык. Для самой реальности, самой жизни. Я вижу несколько вариантов того, каким будет новый язык для ближайшего столетия. Поэзия может начать говорить на несловесном языке. Это может быть даже безграфический, беззнаковый способ письма. Это могут быть звуки, преобразования визуального характера. Это могут быть воплощённые мысли и ощущения из сознания. И все перечисленные формы не то же самое, что мы сейчас представляем. Это не записанные аудио-форматы, но близкие к музыкальной мелодии вещи, явленные без музыкальных инструментов. Это объекты не визуального характера в привычном нам сегодня понимании слова и не объекты четырёх- и более мерного пространства. Это о чём-то другом. Совершенно недавно, на прошлой неделе, я узнала на паре по философии языка беспрекословную истину из мысли Андрея Платонова о том, что поэзия — это то, что не было сказано и написано. Первое, что возникло тогда в голове — типичная картина каждого дня: ты стоишь, лежишь, сидишь и видишь, чувствуешь, и это остаётся только в тебе или рядом с тобой. Что видишь и что чувствуешь — не поддаётся описанию. Да и не нужно, оно просто есть. Кто сталкивается с этим, поймёт. (Возможно, это та самая бессловесная и беззнаковая поэзия, её ощущение и переживание). Ещё одним вариантом нового языка (и новый не значит небывший до) мне кажется язык акмеистической традиции. Здесь важно уточнить два момента — что подразумевается под акмеистической традицией и в каком виде этот язык будет существовать. Однажды в какой-то из статей Олега Юрьева моё сознание зацепилось за достаточно развёрнутое понятие о линии ахматовско-мандельштамовской поэтики, возможно, там был упомянут и Пастернак, и более ранние поэтики, и поздние линии, которые продолжились в некоторых явлениях петербургской поэзии андеграунда. И если Олег Юрьев говорил о синтаксисе, внутреннем наполнении, то новый язык будет представлять только неизменённые формально, недеконструированные слова и строчки. Сказанное по-новому, но о том же, о чём и всегда писалось. Этот язык мне хочется назвать просто чистым языком. Он обретёт те формы и смыслы, и конструкции поэтической речи, невиданные ранее — ни во времена Пушкина, ни во времена Ахматовой. Его не нужно будет изменять формально. Но как будто добиться этой чистоты намного сложнее, чем когда бы то ни было. И это ощущение мне очень сложно объяснить. Я сижу или разговариваю, смотрю на берег озера, камыши шелестят свою песню, я ничего не записываю и не рисую, потому что строчки превратятся в мёртвую поэзию. Ещё не родившись, они мертвеют (именно мертвеют, а не умирают). Всё не записанное — это поэзия. И всё не сказанное — мир (в значении — жизнь). Послесловие: конечно, предсказывать подобные варианты развития поэзии было бы слишком оптимистично.

Потому что, в очередной раз возвращаясь к попытке понять механизм зарождения стиха, ритма, внутренней мелодии, я прихожу к тому, что творимое извне, в мир содержит поэзии больше, чем сами слова или любые другие поэтические строчки. Потому что второе всегда создаётся целенаправленно, искусственно, хотя бы с целью быть созданным.

И поэтому лучшим исходом был бы следующий — поэзия через связь с природой. Через взаимодействие с ней. Человек делал это на протяжении всей истории.

Каждый кусочек дворового участка, если он не оформлен, а создан из головы и представлений о прекрасном сочетании самых прекрасных растений, и есть высшее проявление поэзии на Земле.

В этом плане для меня идеальны английские сады, являющиеся продолжением природы, пением ей в унисон. Растения не могут не расти, не появляться, не проклёвываться из семечка в отличие от стихов, пусть даже и автоматического письма — ведь его появлению предшествует желание его записать. Осень 2024 г.

Весна 2025 г.: Автокомментарий к другой поэзии Я продолжила мыслить в отношении предмета поэзии как высказывания формы, какой-то невидимой автору силы. На последний момент я пришла к следующим выводам: — большая часть современной поэзии ничего не значит — она не являет собой ничего больше, чем только слова и их звучание или сочетание, расположение, способы и формы употребления; — поэзия одновременно ничто в привычном её понимании и больше, чем поэзия, если она себя пересиливает (не стремиться за формой, значением, смыслом, предназначением быть вообще).

Исчерпав себя как форму, правило, знак поэзия будет всем и во всём.

Что касается различных форм современной визуальной и генеративной поэзии, то она, во-первых, не даёт открытия, поиска, то есть ничего нового из себя не представляет, лишь новизну инструмента в продолжении традиции. Во-вторых, таковой она самопрезентуется ввиду привязки к определённому явлению или течению. Любое продолжение чего-либо, бывшего ранее — мёртвая копия (тавтология, копия — априорно мёртвая позиция) мастера, а не творца истины и искренности. Далее я презентую знаковое письмо, отчасти напоминающее асемическое, но имеющее другую природу (в данное случае больше связи с интуитивным рисованием). Процессом создания данной письменности стал эксперимент, в ходе которого я представила себя на месте человека, не владеющего каким-либо языком и письменностью. Я попробовала интуитивно пересоздать форму передаваемого. И эта форма не имела за собой ничего поэтического в привычном понимании слова — я хотела передать ничто через ничто незначащие знаки. Я ничего не хотела передать или написать этой работой. Делая технический и примерный перевод, я подозреваю, что нечто подобное случилось со всеми древними языками и теми, с чьим звучанием и точным значением современный человек не знаком, — мы предполагаем, что значат те или иные слова мёртвого языка, но этот перевод находится в парадигме нас, а не их и того языка. Эта позиция говорит нам о том, что язык, как и сказанное, никогда и ничего не значат — сейчас мы переводим слово определённо, завтра — ему придадут другое значение. Язык представляется очередной фикцией, игрой человека внутри его антропопозиции и внутри нашего эго. Язык и алфавитная письменность в их сегодняшнем состоянии в большинстве случаев становится оружием манипуляций и какой-либо, пусть даже и личной, пропаганды. Вот даже прямо сейчас в этих предложениях. Разрешима ли эта проблема в нашем веке? Перевод письма и письменности египтянки 1. первая строка раковина, я нашла раковину волны моря, в море (или) она звучит, как волны ладони, взяла её в ладони мои глаза, поднесла к глазам нос, поднесла к носу уши, поднесла к ушам рот, поднесла к губам мелодия, она издаёт мелодию музыка, как столпы и струи дыма, как воздушные потоки музыка похожа на деревья или сооружения сердце это раковина — от сердца сердце с ладонями — это подарок несформированные письменные знаки (предположительно — асемического происхождения) 2. вторая строка солнце рыба море (изображено иным образом) волны? не хватает слов ладони (изображено иным образом) — как передать бессилие сердце слова идут из сердца

3. вторая строка начало асемического письма начало, я ставлю специальный знак начала мысли или или воплощение в языке не равно мысли ведь слова идут из сердца сердца сердце сердца я делаю разделы между мыслей между словами, то есть ставлю выделительные знаки каждое другое слово сердца — через раздел, разрыв это зовётся чистописью мои шаги напоминают слова, знаки выходящие из моей руки говорят, что я занимаюсь магией, что я колдую это неправда если что-то возможное, что ты сможешь, если не понять разумом, то хотя бы почувствовать внутри, сердцем через сердце то моя задумка получилась моя магия реальна 4. четвёртая строка по диагонали вправо огонь ладони (изображены иным способом) звёзды (или) звёздное небо половина огня (вероятно) слово через форму огня вторая форма огня, слово иглы и ткань — вышивка море море море маленькое море знак окончания сообщения 5. рисунок цветок с двумя серединками слева от цветка — пчела (?) справа 3 ряда слов (?) счёт

6. асемическая запись колебание траектории движения руки — форма мысли, слов идущих от сердца сердце дарит слова, словам дарит форму бесконечное со-творение реальности мои слова стали увереннее теперь я умею быть 7. послание через знаки вверху звёздное небо внизу водоросли, подводный мир два мира разделяют слова мир образует бесконечность, так как образует собой второй звёзды порождают подводные растения под водой отдельно лежит зеркало (?)

Автриса: Мария Кривова