"Распрощаться с иллюзиями и превратиться в марксиста": У. Шмид о Сергее Завьялове
Опубликовано в Neue Zürcher Zeitung. Перевод с нем. В. Порунцов под редакцией Г. Гимельштейна
«ПОЭЗИЯ — СЕРЬЕЗНАЯ ВЕЩЬ!»
Рубль, бутылка водки, яблоко. Их получает лауреат Премии Андрея Белого, важнейшей литературной премии в России. На этот раз (в 2015 году — прим. пер.) премия отправилась в Винтертур.
Вот уже четыре года поэт Сергей Завьялов с женой, профессором английской филологии в университете Цюриха, и с их маленьким сыном живут в Винтертуре. Их квартира обставлена скромно, как это принято у русских интеллектуалов: тщательно отобранные классики мировой литературы располагаются на бесконечных книжных полках, рядом — не менее тщательно отобранные записи классической музыки. Напольным покрытием служит ламинированная карта Европы, изданная советским Генштабом.
Недавно Завьялов был удостоен премии Андрея Белого в области поэзии за свою новую книгу «Советские кантаты». Премиальная сумма представляет собой символический рубль, к которому всегда прилагается бутылка водки и яблоко для непосредственного употребления.
СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК
Несмотря на своё скромное содержание, награда имеет значительный престиж. Список предыдущих лауреатов премии читается как Who is who в русской литературе и гуманитарных исследованиях: наряду с легендой ленинградского литературного андерграунда Виктором Кривулиным, мистиком Юрием Мамлеевым и
Сергей Завьялов родился в 1958 году в городе Пушкине под Ленинградом. В 80-е годы он являлся активным членом нонконформистского «Клуба-81», при котором тогда издавались самиздатовские литературные журналы. Сегодня Сергей Завьялов самокритично смотрит на эти времена, когда на советский коммунизм возлагали ответственность за всё существующее зло, а Заграницу считали сказочным раем.
Поэты-нонконформисты мало интересовались злобой дня и пытались соотнести себя непосредственно с Серебряным веком русской поэзии.
У юного Завьялова восхищение предреволюционной культурой зашло так далеко, что он писал свои стихи, пользуясь орфографией царских времен. Разумеется, советские органы обратили на него внимание, и его обучение в университете было прервано. Критически настроенный к советскому режиму поэт смог завершить свое образование в области классической филологии только в годы Перестройки.
Приблизительно через десять лет после распада СССР Завьялов распрощался со своими юношескими иллюзиями и превратился из ярого антикоммуниста в убеждённого марксиста. Теперь он рассматривает экономические отношения как основу человеческого существования: эксплуатация, угнетение, порождающая беженцев нищета и война являются по его мнению следствием борьбы за экономическую власть.
Однако при этом Завьялов не следует никакой актуальной политической доктрине, в отличие, к примеру, от его молодых коллег-поэтов Павла Арсеньева и Кирилла Медведева, которые хотели бы установить в России радикал-демократический и социалистический строй. Для Завьялова мир лежит во зле, более того: он безнадежно обречен. Задача поэта, таким образом, состоит в том, чтобы дать жертвам мировой истории, травматической по своей сути, возможность говорить. Он был одним из первых поэтов, кто порвал со «допотопными» традициями русского стихотворного искусства: он выкинул за борт метр и рифму и создал собственную манеру поэтической речи, ориентированную на античные образцы.
СТАЛИНСКИЙ БОЛЬШОЙ ТЕРРОР
Поэзия Завьялова посвящена преимущественно трагическим темам: сталинскому Большому террору, голоду в блокадном Ленинграде, Холокосту. В ней важную роль играет графическое оформление: он использует старинные шрифты, прописные буквы, курсивы, флаговый набор, чтобы различать голоса протагонистов. В
В его тексте жертвы сталинского террора в своем идеологическом ослеплении сами становятся преступниками: так колхозная крестьянка, потерявшая своих детей во время голодомора 1932-33 гг., ликует по случаю казни старых большевиков после показательных судебных процессов 1937 года. И Завьялов не высказывает ни осуждения, ни сарказма в адрес своей героини. Напротив, он ищет адекватную литературную форму для изображения ее травмированного состояния. При этом он руководствуется представлением, что не существует дискурса, который был бы адекватен катастрофе.
Завьялов инсценирует травму сталинского террора, пытаясь передать гул голосов тоталитарной диктатуры в своих текстах-коллажах. Не в последнюю очередь в нем слышится и голос самого Сталина, который в текстах представлен в виде взятых из его собрания сочинений прямых цитат, выделенных заглавными буквами.
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПОЭТА
Завьялов всегда протестовал против теории, по которой поэт является всего лишь орудием языка. В русской литературе выразителем такой позиции был прежде всего Иосиф Бродский. Для Завьялова в такой мифологизированной концепции скрывается опасность того, что поэт таким образом освобождает себя от ответственности перед людьми за то, что именно он говорит. Поэтому любимым поэтом Завьялова неожиданным образом оказывается Николай Некрасов, который в XIX веке в своей социально ориентированной программной лирике бескомпромиссно изобразил народные бедствия.
Хотя Николай Некрасов своими трезвыми, порой прозаически звучащими стихами по существу не поколебал русского лирического канона, он, тем не менее, стоит выше всякого подозрения в эстетизации предмета своего творчества. А это, с точки зрения Завьялова, является важнейшим атрибутом серьезного поэта. Он ни в коем случае не хочет видеть поэзию ни в качестве предмета для пустословия на вечеринках, ни в качестве политического манифеста. Таких поэтов он квалифицирует как хипстеров, которые серьезное дело поэзии умаляют до уровня атрибута образа жизни.
Завьялов прекрасно понимает, что его «Советские кантаты» вышли в молодом левом издательстве. Конечно, ни одно респектабельное издательство пока не готово публиковать такие стихи, хотя рецепция в среде еще недавно строго антисоветской русской интеллигенции уже состоялась — это высшее посвящение и материализовалось в премии А.Белого.
