Хорхе Луис Борхес — мастер лаконичного слова, эрудит, полиглот и настоящий гигант латиноамериканской литературы. Своим творчеством он стёр грань между реальностью и вымыслом, историей и фантастикой, раздвинув границы литературы и заработав себе репутацию виртуоза литературной подделки. Он писал рецензии на несуществующие книги, выдавал собственные произведения за переводы известных авторов, менял детали сюжета или концовку в переводах чужих текстов, при этом всю жизнь оставаясь верным любимым классикам, которых никогда не уставал перечитывать.

О превращении жизни в искусство:

Моя жизнь — это энциклопедия ошибок. Но я ни о чём не жалею. Эти ошибки выпали на мою долю в результате долгой череды причин и следствий, чтобы я мог превратить их в поэзию. Для этого в моём распоряжении есть прекрасный инструмент — испанский язык, а также английский, латынь и ещё один язык, который я очень люблю, — немецкий. Литература — моё призвание, единственное призвание, которое я могу себе представить. Я пишу потому что испытываю необходимость писать и никогда не перечитываю свои книги. Как только они публикуются, я стараюсь как можно скорее о них забыть. Если вы посетите мой дом на проспекте Майпу в северной части Буэнос-Айреса, то обнаружите там прекрасную библиотеку. Но вы не найдёте в ней ни одной моей книги, потому что моя библиотека состоит только из хороших книг. А кто я такой, чтобы соседствовать с Вергилием или Стивенсоном?

Об анонимности:

Поэзия должна быть анонимной. Я предпочёл бы, чтобы моя строка или мой рассказ, переписанные и усовершенствованные кем-то другим, остались в памяти, а моё имя было забыто. Несомненно, в один прекрасный день так и произойдёт. Такова судьба всех писателей. В конце концов, что мы сегодня знаем о Шекспире или о людях, написавших «Книгу тысячи и одной ночи»? Думаю, для писателя лучше всего быть частью традиции, частью языка, ведь язык вечен, а книги забываются. Точнее, каждый век заново переписывает старые книги, изменяя лишь некоторые детали. Мы непрестанно переписываем написанное древними, и этого вполне достаточно.

О ночных кошмарах:

Страдание — один из ценнейших инструментов, доступных писателю. Так же, как и ночные кошмары, из которых я позаимствовал идеи для многих моих рассказов. Кошмары снятся мне регулярно. Сценарий всегда один и тот же: я оказываюсь на углу одной из улиц Буэнос-Айреса или в ничем не примечательной комнате; затем я попадаю на другую улицу или в другую комнату — но она выглядит в точности как предыдущая. Так повторяется несколько раз. Тогда я говорю себе: всё ясно, это кошмар с лабиринтом. Остаётся просто подождать, и вскоре я просыпаюсь. Но иногда мне снится, будто я просыпаюсь и оказываюсь на том же углу или в той же комнате, среди той же мглы или перед тем же зеркалом — и тогда я понимаю, что на самом деле не проснулся. Сон продолжается, и ощущение кошмара длится, пока я не начинаю чувствовать, что схожу с ума. Затем всё исчезает.

О лабиринтах:

Лабиринты — это не просто литературный приём; они — часть моей жизни. Я не выбирал их; они были даны мне свыше. Я люблю их потому что они как нельзя лучше олицетворяют моё состояние ума. Я постоянно изумлён и озадачен. Для меня весь мир — загадка, самое прекрасное в которой то, что её невозможно разгадать.

О воспоминаниях:

Когда я думаю о детстве, то первым делом в памяти всплывают книги и иллюстрации из них. Я помню каждую иллюстрацию из «Приключений Гекльберри Финна», «Жизни на Миссисипи», «Налегке», «Книги тысячи и одной ночи» и книг Диккенса. Что касается моей жизни, то я с трудом могу вспомнить какие-либо события и не могу назвать ни одной даты. Я знаю, что побывал в семнадцати или восемнадцати странах, но не могу сказать, в каком порядке или как долго я пробыл в той или иной из них. В моём уме всё спутано. Вот почему, общаясь с людьми, я неизменно обращаюсь к книгам и цитатам.

О прошлом:

Настоящее неподатливо, тогда как прошлое постоянно меняется. Вспоминая, мы каждый раз немного изменяем вспоминаемое событие. К тому же, прошлое состоит не только из реальных событий, но и из вымысла. Макбет для нас — такой же персонаж из прошлого, как и Юлий Цезарь, Карл XII или Боливар. Книги — это на самом деле фантазии, и каждый раз, когда мы перечитываем книгу, мы отмечаем, что она изменилась, как изменились и мы сами. Я считаю, мы должны одинаково ценить всё прошлое — историю, книги, воспоминания. В конце концов, прошлое — это всё, что у нас есть.

О невежестве:

Мы, писатели, — невежественные люди. Я знаю наверняка, что по сравнению со средним человеком «с улицы», я невежда. Я пользовался телефоном много раз, но до сих пор не знаю, как он устроен, не говоря уже о компьютере. Мне стоило огромного труда понять принцип работы барометра и термометра, но я наверняка уже забыл то, что мне удалось узнать.

О ежедневном умирании:

Апостол Павел писал: «Я каждый день умираю». Я считаю, что то же самое может сказать о себе каждый человек. Каждое мгновение, когда человек не чувствует и не познаёт, а просто механически повторяет шаблонные действия, он мёртв. Но жизнь также может пробудиться в любой момент. В любой отдельно взятый день мы переживаем множество смертей и множество рождений. Я стараюсь не быть мёртвым и относиться ко всему с живым интересом. Это позволяет мне получать максимум впечатлений, которые затем преобразуются в стихи и рассказы.

О смерти:

Когда я чувствую себя несчастным, то утешаю себя мыслью о том, что через несколько лет, а быть может, через несколько дней, я умру и ничто больше не будет иметь значения. Я с нетерпением жду конца. В то же время, если бы я верил, что моё существование продолжится и после смерти, я был бы крайне подавлен. Я невероятно устал от самого себя и жажду смерти. Я хочу перестать каждое утро просыпаться с мыслью, что мне снова нужно быть Борхесом. В первые мгновения после пробуждения я ощущаю себя как будто в небытии. Но затем сон окончательно рассеивается, и наступает разочарование. Снова начинается та же самая глупая игра. И я снова должен быть самим собой.

О любви и дружбе:

Любовь — хрупкая связь. Она требует постоянных заверений и подтверждений, а если они отсутствуют, возникает сомнение; если же проходит несколько дней, а от неё по-прежнему ни слова, наступает отчаяние. Кроме того, любовь — это постоянная подозрительность. Никогда нельзя видеть и знать наверняка всё, что делает другой человек. Дружба же не требует ничего. Однажды возникнув, она просто продолжается.

О слепоте:

Я вижу цветные сны, но цвета в них чересчур яркие. Во время бодрствования же меня окружает туман. Когда я начал терять зрение, первым делом исчезли красный и чёрный (а это означает, что я никогда не бываю окружён полной тьмой). Затем зелёный и синий превратились в коричневый. Жёлтый оставался со мной дольше других цветов, но в конце концов пропал и он. В конце концов остались лишь свет и движение. Слепота вынуждает меня мечтать и фантазировать.

О праздности:

Прежде я проводил большую часть времени за чтением книг, но с тех пор, как я потерял зрение, мне читает кто-то другой. Можно сказать, что в неспособности читать есть даже некоторое преимущество, ведь время начинает восприниматься иначе. Раньше, если мне выпадало проводить полчаса без дела, я сходил с ума. Мне обязательно нужно было читать. Теперь же я могу быть наедине с собой сколько угодно. Для меня больше не проблема путешествовать поездом, оставаться одному в отеле или прогуливаться по улице. Мне нет необходимости что-либо делать или с кем-либо говорить. Я просто продолжаю жить: наблюдать как течёт время, предаваться воспоминаниям, повторять про себя любимые строки. Я никогда не понимал людей, которым скучно, потому что им нечем заняться. Иногда мне тоже совершенно нечем заняться, но мне не скучно. Я не испытываю нужды постоянно действовать, поэтому я удовлетворён.

О безмятежности:

В молодости я хотел быть Гамлетом, Раскольниковым, Байроном, По, Бодлером — одним словом, я хотел быть трагическим персонажем, но это прошло. Я смирился с самим собой, с жизнью, со слепотой, с долголетием. Не уверен, был ли я когда-либо счастлив, но порой я чувствовал безмятежность, а это немало. Безмятежность — великое благо. Стремление к ней представляется мне более разумным, чем стремление к счастью.

Об объекте любви:

Сколько я себя помню, я всегда был влюблён. И, хотя люди меняются, любовь всегда одинакова, а объект любви всегда особенный. Но, быть может, каждый человек особенный. Быть может, когда мы влюблены, мы видим человека таким, какой он есть на самом деле, или таким, каким его видит Бог. Иначе почему мы влюбляемся? Быть может, каждое существо особенное — даже каждый муравей. Иначе почему их так много? Почему Бог так их любит? Раз в мире миллионы муравьёв, каждый из них должен быть таким же особенным, как Шекспир или Уитмен.

О забвении:

Прощение и месть — это два названия одной и той же вещи, а именно забвения. Забыть — это единственный способ простить и единственный способ отомстить. Если мой враг знает, что я всё ещё думаю о нём, я становлюсь его рабом. Но если я забываю его, я свободен.

О космополитизме:

Мы должны воплотить в жизнь идеал древних греков и стать космополитами, гражданами мира. Быть космополитом означает чувствовать, что любой город — родной. И я считаю, мне знакомо это чувство. У меня есть по меньшей мере пять или шесть родных городов, разбросанных по разным континентам. Я отношусь к Женеве, Остину, Монтевидео, Адроге и Буэнос-Айресу с одинаковой любовью. С каждым из этих городов связано столько нежных воспоминаний, что совершенно неважно, в котором из них я родился. В конце концов, кто помнит момент своего рождения?

О государстве и отдельном человеке:

Люди склонны преувеличивать значение государства. Более того, они полагают, будто государство определяется формой правления. Но что поменялось бы, если бы Швейцария стала монархией, а Швеция — республикой? Абсолютно ничего. Лишь отдельный человек имеет значение. Вера людей в формы правления и правительства не только неоправданна, но и ведёт к опасному заблуждению, будто правительство виновато во всех бедах. Но правда в том, что правительство в таком же замешательстве, как и все остальные. Каждый из нас должен проделать работу над собой, и лишь тогда мы сможем помочь объединению людей, которое мы зовём нацией.