Если бы не одни инфекционные болезни (оспа и чума), европейцам не удалось бы колонизировать и заселить всю Америку; если бы не другие (малярия и жёлтая лихорадка), европейцы не выкачали бы богатства из африканских стран, оставив местное население ни с чем.

«Почему европейские империалисты имели куда больший успех в Америке и Тихоокеанском регионе, чем в Азии и Африке?»

Альфред Кросби

Микробы, микробы, микробы

Фильм Вернера Херцога «Агирре, гнев Божий» (1972) повествует о злоключениях неудачливых конкистадоров, которые отправились на поиски Эльдорадо. В начале фильма отряд, состоящий из солдат в доспехах, женщин в длинных платьях, священника, коренных американцев (некоторые из которых закованы в цепи), куриц, свиней и лам, спускается по узкой, крутой тропе с окутанных туманом Анд к тропическим лесам Амазонии. Очень скоро охотники за сокровищами застревают в густых джунглях. Командир приказывает нескольким людям спуститься на плоту по реке, чтобы найти пищу и разузнать о местонахождении мифического «золотого города». Когда разведывательная группа теряет плот, её командир принимает решение возвращаться. Тогда его заместитель — дон Лопе де Агирре, которого играет Клаус Кински — поднимает бунт. Он заявляет, что богатства совсем близко, и напоминает, что Эрнан Кортес завоевал Ацтекскую империю лишь потому, что ослушался приказа. На протяжении всего фильма мятежники плывут вниз по реке, погибая один за другим от рук либо друг друга, либо невидимых врагов. В итоге в живых остаётся только сам Агирре, который постепенно теряет рассудок. В финальной сцене он убеждает обезьян присоединиться к нему и его убитой дочери в завоевании испанских колоний в Америке, чтобы «творить историю, как другие творят пьесы».

Хоть Агирре в фильме безумен, его план по завоеванию колоний с помощью армии обезьян и водружению на трон своей мёртвой дочери не так уж далёк от того, что конкистадоры сделали на самом деле. В 1519 году Кортес самовольно отплыл с испанской Кубы с 500 людьми и отправился завоёвывать Мезоамерику. А причалив к берегу, он затопил корабли, чтобы никто не смог вернуться.

Узнав о прибытии испанцев, правитель Мексиканской империи Монтесума преподнёс им дары из золота. Этим он наверняка хотел задобрить захватчиков, но лишь ещё сильнее настроил их на то, чтобы достичь великого островного города Теночтитлана, который был расположен на месте современного Мехико на высоте более 2 тысяч метров над уровнем моря. Столица империи имела население более 250 тысяч человек — то есть, была крупнее любого европейского города того времени, кроме Константинополя, и в 4 раза больше самого крупного испанского города, Севильи.

Теночтитлан был столицей империи, насчитывавшей 5 миллионов жителей, которые жили в сотнях полуавтономных городов-государств на территории, простиравшейся от Атлантического до Тихого океана и до тропических лесов на юге. Шайка Кортеса имела дело с огромным, богатым и хорошо вооружённым государством, которое некоторые историки сравнивают со Спартой. Тем не менее, за 2 года после прибытия в Центральную Америку они сумели убить Монтесуму, уничтожить столицу и основать колонию — Новую Испанию.

Десятилетием позже, в 1532 году, Франсиско Писарро сделал нечто ещё более невероятное. Имея в своём распоряжении 106 пехотинцев и 62 всадника, он нанёс поражение одной из самых крупных и развитых цивилизаций Америки. На пике своего развития, до вторжения испанцев, империя инков занимала площадь более 2,5 тысяч квадратных километров. В Кахамарке испанцы стокнулись с 80-тысячной армией, однако сумели захватить в плен императора Атауальпу, не потеряв ни единого солдата. Писарро держал Атауальпу в плену больше 8 месяцев, пока подданные последнего собирали крупнейший выкуп в истории: столько золота, сколько было необходимо, чтобы заполнить просторную комнату высотой 2,75 метра, где держали императора (а также две соседних комнаты серебром). Писарро убил Атауальпу, но оставил себе выкуп: 6 тонн золота и 11 тонн серебра. Каждый пехотинец получил по 20 килограммов золота, а каждый всадник — вдвое больше. Самому Писарро досталось более четверти тонны, плюс золотой трон весом 83 килограмма. Затем конкистадоры отправились в столицу, Куско, где обнаружили ещё больше драгоценностей, в том числе золотую ламу весом 26,5 килограмма.

Невероятные победы Кортеса и Писарро были только началом. За последующие 300 лет испанцы подчинили себе большую часть Южной и Центральной Америки. Это всё равно как если бы сегодня группа футбольных хулиганов дошла до Москвы, похитив и убив Владимира Путина, захватив нефтяные и газовые месторождения, а затем провозгласив страну своей колонией. Испанские завоевания были настолько невероятными, что для них находились лишь сверхъестественные (превосходство христианского Бога) или расистские (превосходство европейцев) объяснения.

В книге Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь» (1997) излагается, вероятно, самая известная версия завоевания Америки испанцами. Вкратце, Даймонд утверждает, что в Евразии эпохи неолита было много диких растений и животных, которых можно было одомашнить. Благодаря этому имелся значительный излишек, что привело к появлению централизованных, стратифицированных и технически развитых обществ, которые могли устанавливать контроль над другими обществами. Хоть Даймонд и считает европейские общества более развитыми, чем американские, превосходство это продиктовано географическими условиями. Как следует из названия его книги, в ней также фигурируют патогены: большое количество одомашненных животных и более высокая плотность населения в Евразии означали больше инфекционных заболеваний, что предоставило европейцам преимущество перед людьми, не имевшими иммунитета к этим патогенам. Тем не менее, микробам в теории Даймонда отведена второстепенная роль. Он считает, что «более современное оружие испанцев в любом случае обеспечило бы им победу».

Однако превосходство европейцев преувеличено. Условия жизни в Испании периода позднего Средневековья и доколумбовой Америке мало отличались. В своём письме королю Карлу V Кортес с восхищением описывал здания, керамику, украшения, одежду, обувь, рынки и цирюльни Теночтитлана, которые ничем не уступали испанским. По оценкам, состоянием на 1500 год ВВП Испании на душу населения был примерно в 1,5 раза выше, чем ВВП Центральной и Южной Америки, что примерно соответствует разнице между США и Британией сегодня.

В том, что касается военных технологий, испанцы имели превосходство над жителями Америки. Однако оно не было настолько подавляющим, чтобы им можно было объяснить победу крошечных отрядов над крупными государствами с десятками тысяч солдат.

Огнестрельное оружие было незнакомо ацтекам и инкам, однако мушкеты перезаряжались более минуты, а пушки трудно было перемещать по горной местности. Стальные клинки и доспехи давали преимущество в ближнем бою, однако это преимущество сильно преувеличено. Некоторое американское оружие было очень эффективным — например, рогатки, стрелявшие камнями размером с бейсбольный мяч. Ацтеки также использовали лёгкие доспехи — ichcahuipilli.

Даймонд утвеждает, что лошади, которых ацтеки и инки никогда прежде не видели, предопределили исход вторжения, так как позволяли испанцам атаковать на большой скорости. По его словам, лошади были позднесредневековым аналогом джипов и танков «Шерман». Однако не стоит переоценивать их роль. У испанцев было очень мало лошадей — 16 у Кортеса и 68 у Писарро — которые сыграли лишь незначительную роль в наиболее успешных кампаниях конкистадоров: 3-месячной осаде Теночтитлана в 1521 году и 10-месячной осаде Куско в 1536.

Акцент на ружьях и стали в противовес микробам был гипотезой, выдвинутой в 1990-х годах, до того, как американское вторжение в Афганистан показало малоэффективность военных технологий при упорном сопротивлении местного населения. США были одной из самых богатых стран мира, а Афганистан — одной из самых бедных. По данным Всемирного банка, ВВП США душу населения составлял 38 тысяч долларов, что более чем в 40 раз выше ВВП Афганистана (877 долларов). Американцы и их союзники обладали практически неограниченной огневой мощью. На пике конфликта в Афганистане находилось до 130 тысяч военных НАТО, вооружённых новейшим оружием, сверхзвуковыми истребителями и дронами.

У Талибана же было простейшее оружие, произведённое в 80-е годы или даже в годы Второй мировой войны. Тем не менее, американцам не удалось достичь своих относительно скромных политических и военных целей. В 2021 году, после 20 лет оккупации, западные войска были выведены, и Талибан вернулся к власти. Так что же, если не ружья и сталь, объясняет столь лёгкое завоевание Южной и Центральной Америки испанцами? Ответ прост: микробы, микробы, микробы. 

Пятьсот лет рабства

На Рождество 1492 года один из трёх кораблей Христофора Колумба сел на мель у северного побережья Эспаньолы, усеянного горами острова в Карибском море, который сегодня разделён на Гаити и Доминиканскую Республику. На острове были коренные жители — таино — которых Колумб описал как «добродушных». Поскольку два оставшихся судна были слишком малы, чтобы доставить экипаж севшего на мель корабля, 39 человек остались на острове, чтобы построить форт — Навидад — и начать поиски золота. Остальные же члены экспедиции отправились обратно в Испанию, чтобы объявить о своём «открытии». Как и в фильме Херцога, испанцы, открывшие Америку, были движимы желанием разбогатеть.

Когда менее чем год спустя Колумб снова прибыл на Эспаньолу с флотом из 17 кораблей, то обнаружил, что Навидад сожжён, а тела несостоявшихся конкистадоров гниют на близлежащих полях. Устав от ненасытного аппетита испанцев к золоту и женщинам, таино напали на них. Их численное превосходство и знание местного ландшафта нивелировало преимущество, которое захватчики имели благодаря более современному оружию. Однако это была одна из очень немногих побед коренных жителей Нового Света.

Мы не знаем, какой была численность населения Эспаньолы на момент прибытия испанцев. Колумб говорил о миллионах людей, однако современные учёные считают, что их было скорее несколько сотен тысяч. В планах конкистадоров коренным жителям была отведена определённая роль: они должны были добывать золото, трудиться на плантациях и экспортироваться в рабство в Европу.

Тем временем в Испании разгорелись споры о том, можно ли обращать коренных жителей Америки в рабство, не предоставив им шанса узнать о христианской вере. Но в итоге от планов пришлось отказаться по другой причине: после 1492 года индейцы начали стремительно вымирать. К 1514 году осталось всего 26 тысяч таино, а к середине XVI века они почти полностью исчезли.

Отчасти сокращение численности коренного населения было обусловлено беспричинной жестокостью конкистадоров. Бартоломе де лас Касас, земле- и рабовладелец, а позже священник-доминиканец, после 50 лет в Америке опубликовал «Краткую историю уничтожения Индий» (1552). В своей книге он подробно описывает жестокость, с которой испанцы обходились с таино: на них натравливали собак, их потрошили и сжигали заживо в домах. Однако патогены Старого Света нанесли куда больший ущерб, чем животные, оружие и спички испанцев.

Когда европейцы начали колонизацию Карибского региона, вместе с ними Атлантический океан пересекли вирусы и бактерии, возникшие в Европе после неолитической революции. Таино никогда прежде не сталкивались с этими патогенами и не имели к ним иммунитета. Первыми пришли простуда и расстройства желудка, которые имели довольно лёгкую форму у европейцев, однако у коренных жителей Эспаньолы протекали очень тяжело. Затем в 1518 году вспыхнула оспа, от которой умерло от трети до половины населения. За оспой последовали другие инфекционные заболевания.

Эпидемии сделали возможным завоевание Нового Света. Та же последовательность — болезни, смерть и завоевание — неоднократно повторялась на протяжении последующих двух столетий в Карибском регионе, на материковой Америке, островах Тихого океана и островах Антиподов. Как говорил Чарльз Дарвин: «Везде, куда ступала нога европейца, аборигенов ждала смерть».

До того, как на помощь пришли патогены Старого Света, колонизация материковой Америки продвигалась очень медленно. В 1517 году Франсиско Эрнандес де Кордоба возглавил экспедицию на полуостров Юкатан. Однако при попытке высадиться испанцы дважды были отброшены назад градом стрел и камней. Больше половины членов экспедиции были убиты, в том числе сам Кордоба. В ходе одной из вылазок двоим испанцам удалось украсть из храма несколько золотых изделий. Когда слухи о трофее достигли Кубы, это вызвало интерес у нескольких потенциальных конкистадоров. Именно поэтому Кортес горел желанием отправиться в Центральную Америку; однако и его первые попытки закончились ничем.

Испанцы вошли в Теночтитлан в ноябре 1519 года, примерно через полгода после того, как прибыли на континент — не в качестве завоевателей, а в качестве гостей Монтесумы. Историки точно не знают, взял ли Кортес императора в плен или наоборот, однако конфликт между сторонами возник лишь после 7 месяцев пребывания испанцев в городе. В ходе сражения Монтесума был убит. Мексиканские летописцы утверждают, что его закололи конкистадоры; по версии испанцев, его убили камнями сами ацтеки. Попав в окружение и значительно уступая в численности, отряд Кортеса вынужден был бежать из города. Они отплыли 30 июня 1520 года, однако ацтеки заметили и атаковали их. В битве, которая стала известна как «Ночь печали», погибло две трети испанцев. Очевидцы рассказывают, что испанцы тонули, увлекаемые на дно золотыми слитками. И действительно, в 1981 году при раскопках в центре Мехико на пути отхода испанцев был найден 2-килограммовый слиток; анализ показал, что он был отлит в 1519 или 1520 году.

Нет ничего удивительного в том, что люди Кортеса были разбиты ацтеками. Они столкнулись с многократно превосходившей их армией, которая защищала свою столицу. Что удивительно, так это то, что чуть более года спустя конкистадоры уничтожили Теночтитлан и создали на руинах Ацтекской империи Новую Испанию. Чем объяснить настолько резкую смену баланса сил?

Весной 1520 года на материк с Кубы прибыла испанская экспедиция численностью в тысячу человек. Они должны были положить конец несанкционированной миссии Кортеса, однако многие из них решили присоединиться к нему. Они вошли в Теночтитлан незадолго до «Ночи печали»; один из них, судя по всему, был переносчиком оспы. После того, как конкистадоры были разбиты, вирус распространился по городу. Среди жертв болезни, которую местные жители называли huey ahuizotl, оказался и новый император, Куитлауак, который возглавил борьбу против конкистадоров после смерти своего предшественника. Оспа распространилась по Центральной Америке и всего за несколько месяцев уничтожила от трети до половины населения.

Испанцы, само собой, не пострадали. Как только войско Кортеса было разбито и изгнано из столицы, на помощь подоспели патогены Старого Света. Расклад сил изменился настолько резко и неожиданно, что испанцы поспешили приписать это божественному вмешательству. Как сказал ещё один конкистадор, Франсиско де Агилар: «Когда христиане были ослаблены, Бог решил наслать на индейцев оспу».

Роль инфекционных болезней в создании Новой Испании трудно переоценить. Менее чем через год после «Ночи печали» испанцы взяли Теночтитлан в осаду, частично уничтожили город и убили несколько десятков тысяч жителей, в том числе большую часть дворян. По вполне понятным причинам, в отчётах Кортеса и его сторонников акцентируется вклад испанцев в победу. На самом же деле на стороне конкистадоров также сражались порабощённые ацтеками народы, которые составляли 99,5 процентов войска. Однако союзники испанцев также пострадали от эпидемии оспы.

Оспа была только началом. В 1530-х годах вспыхнула эпидемия кори, от которой к 1545 году умерло 80 процентов населения региона. С 1576 по 1578 случилась повторная эпидемия. По словам монаха-францисканца Хуана де Торквемады, «в городах были выкопаны огромные ямы, и с утра до вечера священники только тем и занимались, что сбрасывали в них тела». От этой новой эпидемии умерла половина оставшихся жителей. Недавний ДНК-анализ бактерий, содержащихся в зубах 29 жертв этой эпидемии, похороненных в южной части Мексики в середине XVI века, показал, что возбудителем была бактерия, схожая с сальмонеллой.

В 1558 году вспыхнула первая эпидемия гриппа, от которой умерла ещё треть населения. Многие коренные жители, пережившие эпидемии, умерли от голода, поскольку некому было собирать урожай. Организм голодающих был беззащитен перед патогенами из Испании.

Масштабы катастрофы трудно себе вообразить: на момент прибытия Кортеса население Мезоамерики составляло около 20 миллионов, и всего за одно столетие упало до 1,5 миллиона.

Оспа — коварная болезнь. Когда начинается эпидемия оспы, многие спасаются бегством. Однако инкубационный период может длиться до 2 недель, поэтому они нередко приносят вирус с собой в новое место. Именно благодаря этому оспа опередила испанцев и уничтожила такое количество коренных жителей. Первая эпидемия оспы вспыхнула в империи инков в 1524 году, погрузив самое развитое общество Америки в хаос. Умерло от 30 до 50 процентов населения, в том числе император Уайна Капак, его наследник и большая часть его двора. Это привело к борьбе за престол между двумя сыновьями Уайны Капака, победу в которой незадолго до прибытия испанцев одержал Атауальпа. До этого Писарро дважды безуспешно пытался завоевать империю. После того, как из-за оспы империя оказалась ослаблена и разделена, ему удалось достичь своей цели всего с сотней пехотинцев и несколькими десятками кавалеристов. Как и в Новой Испании, на протяжении последующих 100 лет коренное население страдало от эпидемий, из-за чего не могло сопротивляться испанским захватчикам.

По всей Америке от завезённых из Европы инфекционных заболеваний умерло 90 процентов населения. Население сократилось с 60,5 миллиона в 1500 году до 6 миллионов столетием позже. Население планеты в целом упало на 10 процентов. Снижение темпов подсечно-огневого земледелия и восстановление лесов на десятках миллионов гектаров прежде обрабатываемой земли привели к снижению содержания двуокиси углерода в атмосфере, о чём говорит анализ ледяных кернов из Антарктиды. Сокращение населения привело к охлаждению поверхности Земли на 0,15 градуса и малому ледниковому периоду начала XVII века.

Но почему завоеватели из Европы не пострадали от американских патогенов? В конце концов, ацтеки и инки жили в крупных и урбанизированных обществах, в которых 4 тысячелетиями ранее произошла неолитическая революция.

Известно только одно инфекционное заболевание, которое передалось европейцам от коренных американцев: сифилис.

О загадочном происхождении сифилиса говорят разнообразные названия, под которыми он был известен в Европе в конце XV — начале XVI века. Англичане называли его «французской болезнью», французы — Morbus Germanicus, а флорентийцы — неапольской болезнью. Сифилис несомненно принёс европейцам много страданий и смерти, однако этот ущерб не идёт ни в какое сравнение с влиянием патогенов Старого Света на жителей Америки.

Чем объяснить тот факт, что патогены перемещались почти исключительно в одном направлении — из Европы в Америку — несмотря на густонаселённость Нового Света? Инфекционные заболевания, появившиеся после неолитической революции, передались человеку от одомашненных стадных животных: свиней, овец, коров, коз и лошадей. В разных частях Америки были одомашнены морские свинки, собаки, индейки, мускусные утки, альпаки и ламы. Однако единственные стадные животные в этом списке — альпаки и ламы, которые обитали только в Южной Америке. В отличие от предков евразийских домашних животных, альпаки и ламы до одомашнивания не жили крупными стадами, что ограничивало распространение болезней. Как следствие, неолитическая революция в Америке не сопровождалась эпидемиологической революцией.

Тот факт, что болезни, вызываемые европейскими патогенами, убивали исключительно коренных американцев, воспринимался обеими сторонами как знак того, что Бог или боги на стороне испанских завоевателей. Конкистадоров это ещё больше убедило в богоугодности их миссии. Ацтеки и инки же были в замешательстве и отчаянии. Испанские летописцы пишут, что коренные жители накладывали на себя руки, бросали своих новорожденных детей и убивали шаманов, чтобы умилостивить своих богов. Всё это подготовило коренных американцев к обращению в веру, которая, исходя из развития событий, в их глазах явно превосходила их собственную.

Сегодня 40 процентов всех католиков мира живут в Латинской Америке.

Однако это не значит, что местные жители безоговорочно переняли испанскую культуру. Многие конкистадоры были одинокимим молодыми мужчинами. Они взяли в жёны выживших женщин из числа ацтекских и инкских дворян и создали новое метисное общество, сочетавшее в себе элементы европейской и коренных культур.

Испанцы установили в своих колониях феодальную систему. Большинство конкистадоров были родом из разорившихся дворянских семей. Помимо золота они хотели иметь собственное поместье и работающих на них людей. Наиболее отличившиеся получали от испанской короны энкомьенды, дававшие им право взимать налог и трудовую повинность с представителей коренных народов, которые жили на «их» владениях. Со временем Фердинанд и Изабелла решили, что обращать коренных американцев в рабов неправильно, так как, в отличие от мусульман, они не отвергли христианского Бога сознательно и не причинили испанцам зла. По крайней мере формально, коренные жители не были рабами; они продолжали жить в своих деревнях и не могли быть проданы. Как и феодальные землевладельцы в Испании, энкомендеро имели определённые обязательства: они должны были обращать индейцев в христианство, защищать их и платить им символическую плату (1 золотой песо в год), чтобы покрыть затраты на одежду. Однако они часто пренебрегали этими обязательствами.

Испанцам так и не удалось найти мифический Эльдорадо, однако в 1545 году они обнаружили нечто не менее впечатляющее: гору из чистого серебра. Гора Серро-Рико расположена в Андах на высоте 4 тысяч метров над уровнем моря, недалеко от боливийского города Потоси. На протяжении 250 лет в этом руднике добывалось 80 процентов мировых запасов серебра. Несмотря на свою отдалённость (2,5 месяца пути на вьючном животном из Лимы), уже через 50 лет после обнаружения месторождения Потоси превратился в город с населением в 160 тысяч человек — крупнее, чем любой испанский город того времени. В магазинах города можно было купить предметы роскоши со всего мира, включая шёлк и лён, венецианское стекло и китайский фарфор.

Всего этого удалось добиться благодаря системе принудительного труда под названием мита, которая была позаимствована у инков. Начиная с 1570-х годов, местные общины, жившие в окрестностях Потоси, должны были посылать каждого седьмого мужчину для работы в рудниках. Мита была отменена лишь в 1812 году. К тому времени серебра в Серро-Рико уже почти не осталось. Экономист из Гарвардского университета Мелисса Делл продемонстрировала, что губительные последствия этой системы ощущаются в Боливии по сей день: люди из мест, жители которых вынуждены были работать в рудниках, беднее, слабее здоровьем и менее образованы, чем жители соседних регионов, где мита не практиковалась.

Прибыль от рудника в Потоси сделала Испанию очень богатой, однако не привела к стабильному экономическому росту. Доходы от колоний пошли на финансирование долгих и дорогостоящих войн: Восьмидесятилетней войны в Нидерландах, Битвы при Лепанто против Османской империи и Англо-испанской войны. Испанцы также принимали участие в Тридцатилетней войне на стороне католиков против протестантов северной Европы, которая вылилась в конфликт с французами.

На протяжении 150 лет после обнаружения рудника в Потоси почти все страны Европы были прямо или косвенно вовлечены в войну с Испанией.

В конечном счёте чрезмерная зависимость от Потоси обернулась катастрофой. По мере увеличения добычи цена на серебро снизилась, и испанская корона больше не могла позволить себе финансировать войны. Испания перестала поспевать за странами вроде Англии, где на смену феодализму пришёл капитализм. Она потеряла большую часть своих колониальных владений в Америке в начале XIX века — как раз когда Британия начинала строить свою империю. С тех пор Испания навсегда утратила статус европейской сверхдержавы. Сегодня Испания и Португалия имеют самый низкий доход на душу населения среди всех стран Западной Европы.

Большая часть серебра, добытого в Потоси, отправлялась не в Европу, а на Филиппины, и продавалась китайским купцам. В Китае был высокий спрос на серебро, поскольку начиная с XVI века серебро служило в стране главной валютой. А в 1570-х годах был издан указ, согласно которому налоги должны были выплачиваться исключительно серебром. На тот момент в Китае проживало около четверти населения планеты. Из-за высокого спроса цена на серебро на Дальнем Востоке была вдвое выше, чем в Европе. На Филиппинах европейские купцы обменивали южноамериканское серебро на специи, шёлк и фарфор, которые затем продавали в своих странах. Так зародилась глобальная экономика, торговые связи между Старым и Новым Светом.

Однако по мере того, как экспорт рос, цена серебра начала падать — даже в Китае. Когда в конце XVI века в Потоси началась добыча серебра, унция золота стоила столько же, сколько 6 унций серебра. Через пять лет соотношение составляло уже 1 к 13. Поскольку в Китае налоги собирались серебром, это привело к кризису и общественным беспорядкам. В 1644 году в результате военного переворота династия Мин была свергнута. Через несколько недель с севера вторглись маньчжуры и основали династию Цин, которая правила Китаем до 1911 года.

Маленькая Британия

Конкистадоры не были первыми европейцами, достигшими берегов Америки. Скандинавские мореплаватели пересекли Атлантический океан несколькими столетиями ранее. В отличие от испанцев, они отправились туда не в поисках золота и рабов. Они искали луга для выпаса скота, древесину для строительства домов и моржовые бивни для торговли. Согласно двум исландским сагам, написанным в XIII веке, Новый Свет был открыт на рубеже тысячелетий, когда корабль, направлявшийся из Исландии в Гренландию, сбился с курса. В последующие годы несколько экспедиций отправлялись из Гренландии, чтобы исследовать побережье.

Земля, которую они назвали Винланд, была благоприятным местом для создания поселений. Торвальд Эрикссон, возглавлявший одну из этих экспедиций, сказал: «Здесь так красиво, что я хотел бы сделать это место своим домом». Вскоре этот несостоявшийся колонист был убит стрелой, выпущенной скрелингами (так скандинавы называли инуитов и коренных американцев). Позже Торфинн Карлсефни возглавил новую экспедицию, состоявшую то ли из 60, то ли из 160 мужчин (смотря какой саге верить), 5 женщин и скота. Они основали поселение в Л’Анс-о-Медоуз, на северном побережье острова Ньюфаундленд, однако столкнулись с настолько ожесточённым сопротивлением со стороны местного населения, что через пару лет покинули поселение и вернулись в Гренландию.

Скрелинги жили маленькими общинами, охотились на морских животных и представляли собой куда менее грозную военную силу, чем ацтеки и инки. Так почему же Кортес и Писарро смогли завоевать обширные территории Центральной и Южной Америки, тогда как Карлсефни и Эрикссон не сумели колонизировать Северную Америку 500 годами ранее? В определённом смысле, мореплаватели средневековой Скандинавии — которых также называют норманнами, варягами или викингами — были более подходящими кандидатами на основание колонии в Америке, чем испанцы XVI века. Прежде всего, они имеют репутацию бесстрашных воинов. В «Астериксе и норманнах» один из викингов сообщает, что он убил 24 неприятелей, чтобы преподнести своему товарищу их черепа в качестве свадебного подарка, однако тот не был впечатлён, так как все остальные сделали то же самое. В отличие от скрелингов, у скандинавов было оружие из стали. Они также были умелыми воинами — скандинавские наёмники очень ценились в Европе, а Варяжская стража была элитным подразделением византийского войска. А ещё скандинавы были успешными государственными строителями. Норманны осели на северо-западе Франции, а затем завоевали Британские острова и Королевство Сицилия (в которое входили территории южной Италии и северной Африки). В IX веке племена северо-восточной Европы призвали правителя Руси Рюрика на княжение. Это положило начало династии, которая просуществовала более 700 лет.

Испанцам удалось колонизировать Америку потому, что им в этом помогли бактерии и вирусы. А вот скандинавам не помогли, поэтому они потерпели неудачу.

Более того, в силу своей изолированности от остальной Европы, жители Гренландии и Исландии были настолько же уязвимы перед патогенами Старого Света, как и коренные жители Нового. Их поселения были слишком маленькими и отдалёнными. Болезни вроде оспы были эндемичными в Испании позднего Средневековья. Они постоянно циркулировали среди населения Евразии и Африки, поэтому дети, заболевая, либо умирали, либо вырабатывали иммунитет. Однако в случае с колониями северной Атлантики всё было иначе; болезни периодически приносили с собой экипажи кораблей, прибывавших из Дании и Норвегии. Все, у кого не было иммунитета, заболевали; а когда заражать было больше некого, болезни исчезали. Поэтому можно с высокой степенью вероятности утверждать, что скандинавы, основавшие поселение в Винланде, не были переносчиками смертельных инфекционных заболеваний.

Эпидемии были тяжёлым ударом для сообществ, которым и так было нелегко выживать в условиях малого ледникового периода. Первая эпидемия оспы вспыхнула в Исландии в 1241 году; от неё умерло около трети населения. Затем в начале XV века — более чем через 50 лет после Чёрной смерти на материковой Европе — разразилась чума, убившая две трети жителей. Настолько высокая смертность была следствием особенностей ведения земледелия на далёком севере. Корм для скота на зиму нужно было заготавливать коротким летом. В разгар чумы это было невозможно, поэтому болезнь сопровождалась голодом. Исландцы выжили, однако более мелкие и изолированные сообщества в Гренландии перестали существовать примерно в середине XV века.

Неоспоримых доказательств этому нет, однако инфекционные заболевания, вероятно, по крайней мере частично способствовали исчезновению скандинавских поселенцев. Эпидемия оспы вспыхнула в Гренландии около 1430 года. И хотя нет доказательств, что там также имела место эпидемия чумы, зараженные крысы вполне могли попасть туда на кораблях с зерном.

Более чем через 500 лет после попытки скандинавов основать поселения в Северной Америке европейцы снова отправились в дальнее плавание. В 1539 году Эрнандо де Сото отправился на поиски новых сокровищ. На богатства, награбленные в Перу, он создал частную армию; взяв с собой 600 солдат, 200 лошадей и 300 свиней, он высадился неподалёку от Тампы, Флорида. За 2 года он достиг Теннесси, а может и Арканзаса. Де Сото встретил на своём пути представителей миссисипской культуры, самого многочисленного и высокоорганизованного общества доколумбовой Северной Америки. Конкистадоры увидели многочисленных жителей, огромные поля и поселения с храмами на платформенных курганах. Местные жители сообщили им, что подобных поселений было намного больше до эпидемии, случившейся одним-двумя годами ранее. Двинувшись дальше, де Сото обнаружил пустые деревни и дома с разлагающимися трупами. Как и в случае с завоеванием империи инков, патогены Старого Света опередили испанцев. Инфекционные болезни могли быть принесены по суше из Центральной Америки предыдущими путешественниками из Европы или членами племени калуса, которые жили на юго-западном побережье Флориды и плавали на каноэ на Кубу для торговли.

В конце весны 1542 года де Сото умер от лихорадки на берегу Миссисипи. Так и не найдя сокровищ, остальные члены экспедиции вернулись в Новую Испанию. К тому времени, как французы начали исследовать территории вдоль реки Миссисипи в конце XVII века, большая часть поселений, описанных де Сото, уже исчезла. Миссисипская культура, процветавшая на протяжении более 500 лет, канула в небытие. Наиболее вероятная причина — болезни, которые привезли с собой европейцы. Возможно, это сделали конкистадоры де Сото, однако учитывая масштабы эпидемии, у неё скорее всего было несколько источников. Одним из них могла быть Виргиния, первая английская колония, основанная в Северной Америке в 1607 году.

В том же году английская Плимутская компания попыталась основать на территории южной части современного штата Мэн поселение — колонию Попема, однако через 14 месяцев отказалась от этой затеи, во многом из-за сопротивления многочисленных и хорошо вооружённых индейцев. Вскоре после этого французы попытались основать поселение возле Чатгема, Кейп-Код, но потерпели неудачу по тем же причинам. Затем небольшая группа английских сепаратистов, отправленных в ссылку в Лейден, прибыла в конце 1620-х годов и основала первое постоянное поселение Новой Англии. Почему отцы-пилигримы преуспели там, где другие потерпели неудачу? Дело было не в том, что они были лучше подготовлены. С 1616 по 1619 год в районе залива Массачусетс бушевала эпидемия; по одной версии, это была эпидемия оспы, по другой — вирусного гепатита. Как бы там ни было, умерло 90 процентов местного населения.

Тогда как предыдущие колонисты сталкивались с ожесточённым сопротивлением, отцы-пилигримы обнаружили лишь пустые деревни и скелеты. Они построили первое поселение на месте одной из этих деревень и пережили зиму благодаря запасам зерна и бобов, собранных местными жителями. Эпидемия сыграла на руку колонистам и в ещё одном важном отношении: она изменила баланс сил между враждующими народами в этом регионе. Вампаноаги, которые сильнее других пострадали от эпидемии, готовы были объединиться с англичанами, чтобы обеспечить себе защиту от других народов, которые пострадали меньше.

Индеец Сквонто, который научил поселенцев выживать в новой среде, столь охотно сотрудничал с чужаками именно потому, что весь его народ несколькими годами ранее умер от болезни.

Отцы-пилигримы положили начало волне переселения пуритан из Англии в Новую Англию. За последующие два десятилетия множество пуритан покинуло Англию из-за преследований Карла I; 21 тысяча из них осела в Северной Америке.

Новоприбывшим помогла ещё одна эпидемия оспы — виновниками которой несомненно были они сами — которая вспыхнула в 1630 году и сократила оставшееся коренное население Массачусетса ещё вдвое. На протяжении нескольких последующих столетий эпидемии случались снова и снова, что сделало колонизацию Северной Америки возможной.

Французский политический теоретик Алексис де Токвиль, посетив США в 1830-х годах, написал: «Я вижу всю судьбу Америки в первом пуританине, который высадился на этих берегах». Двадцать одна тысяча поселенцев, которые прибыли на континент за 20 лет с момента основания Плимутской колонии, были единственной значительной волной переселенцев в Новую Англию до начала переселения католиков из Ирландии в 1840-х годах. К концу ХХ века число колонистов достигло 16 миллионов.

В отличие от конкистадоров, они прибыли в Новый Свет, чтобы построить справедливое общество и растить детей, не опасаясь преследований. Они привезли с собой институты, которые способствовали зарождению капитализма, прежде всего законодательство с акцентом на праве собственности и защите от государственного вмешательства. Положение колонистов в Северной Америке было лучшим, чем в родной стране, из-за отсутствия могущественного поместного дворянства, которое имело огромные владения со времён нормандского завоевания Англии в 1066 году. Политическая и экономическая система, которую поселенцы создали на северо-восточном побережье, сохранилась и после обретения независимости и объясняет, как в Америке было построено одно из самых индивидуалистических и богатых обществ в истории.

Европейский колониализм также наложил отпечаток на Африку, однако в отличие от Северной Америки, бывшие колонии африканского континента сегодня являются одними из беднейших стран мира. Инфекционные заболевания сыграли решающую роль и здесь.

Могила для белых людей

Тем, кто вырос в Британии в 1980-х годах, трудно было отделаться от впечатления, что Африка — по крайней мере, та её часть, которая лежит южнее Сахары — бедное и несчастное место. Однако европейцы не всегда представляли себе Африку таким образом. На средневековых картах Африка изображалась как земля несметных богатств и рек из золота. Взять, к примеру, Каталонский атлас, иллюстрированную карту мира, созданную около 1375 года марокканским евреем Авраамом Крескесом. У западного побережья Африки изображена лодка; подпись гласит: «Корабль Жауме Феррера отправился к Золотой реке 10 августа 1350 года». В центре Сахеля помещено изображение Мансы Мусы, правителя Мали XIV века, на троне и с золотой короной на голове; в правой руке он держит золотой диск, который преподносит сидящему верхом на верблюде берберу. Подпись гласит: «Этот король — самый богатый правитель данного региона благодаря огромным месторождениям золота на его землях».

Карты вроде Каталонского атласа составлялись на основе сведений, полученных от путешественников и торговцев. Они не всегда точны с географической точки зрения, однако сообщают нам многое о том, как европейцы того времени представляли себе разные части света. Западная Африка ассоциировалась с золотом, поскольку данный регион был главным источником этого ценного металла в христианском и мусульманском мире в эпоху Средневековья. Золотая река — это, разумеется, выдумка. А вот Манса Муса действительно существовал и был сказочно богат благодаря контролю над золотыми рудниками западной Африки. О богатствах Мусы известно преимущественно из описаний его паломничества в Мекку в 1324–1325 годах. Согласно источникам, он взял с собой в хадж 18 тонн чистого золота; это привело к снижению цен на золото в Средиземноморском регионе на несколько лет. Вскоре после этого картографы начали наносить владения Мансы Мусы на карты.

Карты начали привлекать в Африку охотников за сокровищами с Пиренейского полуострова. В начале XV века правитель Португалии Генрих Мореплаватель собрал экспедицию из моряков и картографов, чтобы исследовать западное побережье Африки и составить его карту. На тот момент золото, импортировавшееся в Европу, доставлялось через Сахару к южному побережью Средиземного моря на верблюдах. К середине века португальские корабли положили конец монополии пустынного пути. В 1490-х годах итальянцы называли короля Португалии Жуана II il rei d’oro из-за его доступа к золотым рынкам западной Африки. Португальцы получили доступ к африканскому золоту торговым, а не военным путём. Они создали вдоль побережья западной Африки череду торговых постов. Самым известным из них был Сан-Жоржи-да-Мина, построенный на Золотом берегу в 1482 году. Здесь европейские товары обменивались на золото, специи и рабов. В большинстве случаев местные жители диктовали европейским искателям сокровищ свои условия, а тех, кто их нарушал, ждала смерть.

Португальцами двигали те же мотивы, что и испанскими конкистадорами. Из-за расширения Османской империи выгодные возможности в Средиземном море оказались утрачены, поэтому охотники за сокровищами устремились в поисках золота в Африку. И, как и в случае с Америкой, они столкнулись с сопротивлением могущественных государств. Успехи португальских исследователей были несопоставимы с успехами их испанских современников. Тогда как империи ацтеков и инков потерпели крах, государства западной Африки не дрогнули. Португальцам так и не удалось распространить своё влияние вглубь континента и найти рудники Мансы Мусы.

Колонизация Америки стала возможной исключительно благодаря тому, что на помощь конкистадорам пришли патогены Старого Света. Португальцам повезло меньше. Западное побережье Африки было связано с Европой и Азией транссахарскими торговыми путями. А где люди, там вирусы и бактерии.

Люди, жившие вдоль этих путей и вблизи портов, выработали иммунитет к распространённым в Европе инфекционным заболеваниям. Правда, Африка того времени имела одно ключевое отличие от Европы: она была относительно малонаселённой. В глубине континента люди жили изолированными общинами; они никогда не сталкивались с патогенами Старого Света и не имели иммунитета. Такие болезни как оспа, корь и грипп могли бы представлять опасность для них, если бы европейцы продвинулись вглубь. Но в этом последним помешали переносимые комарами заболевания.

Западная Африка была и по-прежнему остаётся благоприятной средой для двух переносимых комарами вирусов. Plasmodium falciparum вызывает самую опасную форму малярии. Он передаётся только самками комаров и только если температура держится на уровне не ниже 20 градусов в течение 3 недель. Вот почему данный вид малярии очень распространён в тропическом климате. Комары из рода Anopheles gambiae откладывают яйца в стоячей воде, которой много во влажной западной Африке. Малярия настолько распространена в данном регионе, что избежать укуса комара-переносчика почти невозможно. Врождённый иммунитет обеспечивает лишь частичную защиту. Даже сегодня от малярии в Субсахарской Африке ежегодно умирают сотни тысяч человек, большинство из которых дети, заболевшие впервые. Те, кто не умирают в детстве, вырабатывают иммунитет. Таким образом, для взрослых, которые прожили в западной Африке всю свою жизнь, малярия не слишком опасна. А вот для взрослых из других регионов она смертельна, и многие европейцы умерли вскоре после прибытия на континент.

Жёлтая лихорадка также очень распространена в Западной Африке. Однако здесь картина противоположная. Вирус, как правило, не приводит к смертельному исходу в детстве. Заразившись однажды, человек приобретает иммунитет на всю оставшуюся жизнь, и больше не может быть переносчиком вируса. А вот для взрослых жёлтая лихордка очень опасна. У больных происходит обильное внутреннее кровотечение. Кровь накапливается в желудке и превращается в густую чёрную слизь, которая затем изрыгается. Своё название болезнь получила из-за одного из симптомов — желтушного прокрашивания кожи. Примерно треть заболевших умирает. В отличие от малярии, вирус жёлтой лихорадки может исчезать, когда в определённой местности не остаётся людей без иммунитета, но затем возникает вновь, когда появляется достаточно детей или переселенцев.

Несмотря на различия между малярией и жёлтой лихорадкой, для европейцев исход был одним и тем же: они умирали в огромных количествах. Переносимые комарами болезни создали невидимый щит, который сделал завоевание западной Африки невозможным.

В конце XVIII — начале XIX века, когда Британия превращалась в главную колониальную державу мира, малярия и жёлтая лихорадка по-прежнему усложняли завоевание тропической Африки. По оценке американского историка Фила Кёртина, от 30 до 70 процентов европейцев умерло в первый год пребывания на западном побережье Африки. Неудивительно, что британцы называли данный регион «могилой для белых людей». Причиной 80 процентов этих смертей были малярия и жёлтая лихорадка. В статистике того времени не проводилось различие между этими двумя болезнями, однако более поздние цифры указывают на то, что малярия унесла в 5 — 10 раз больше жизней, чем жёлтая лихорадка.

В глубине африканского континента было ещё опаснее. Колонисты преимущественно передвигались по рекам. В реальности «золотые реки», отмеченные на средневековых картах, были скорее реками смерти. В конце XV века Жуан II отправил отряд из 8 человек на поиски наследников Мансы Мусы. Выжил только один. Даже в первой половине XIX века большинство европейцев, которые отправлялись вглубь континента, умирали. По данным Кёртина, средняя продолжительность жизни европейца в Мали составляла всего 4 месяца.

В 1805 году шотландский врач и исследователь Мунго Парк возглавил экспедицию с целью составить карту западной Африки. Его отряду из 40 европейцев потребовалось 11 недель на то, чтобы преодолеть путь от Гамбии до Нигера в разгар сезона дождей. К тому времени, как они достигли Бамако, в живых осталось лишь 10 человек. Парк и четверо его спутников отплыли на каноэ вниз по реке Нигер, однако утонули. В 1827 году сын Мунго Парка Томас отправился на поиски своего отца, однако умер от лихорадки, лишь незначительно продвинувшись вглубь континента. Британия затем отправила три парохода с железными корпусами на реку Нигер в 1841–1842 годах. На кораблях были установлены новейшие фильтры с целью защитить экипажи от «миазмов», которые считались причиной смертельных тропических лихорадок. К сожалению, комаров они остановить не могли (учёные открыли механизм передачи малярии и жёлтой лихорадки лишь полвека спустя). В итоге эта экспедиция была немногим успешнее экспедиции Парка: умерло 55 из 152 европейцев.

Инфекционные заболевания помешали европейцам колонизировать большую часть Субсахарской Африки. Состоянием на 1870 год, под контролем европейцев находилась всего одна десятая площади континента. Для сравнения, завоевание Америки началось 3,5 столетиями ранее, и весь континент был оккупирован европейцами. Крупные европейские колонии, основанные в Африке до конца XIX века, находились в регионах с более умеренным климатом, где риск заболеть был ниже. Расположенный на самом севере Алжир был французской колонией, а Капская колония и Наталь на крайнем юге — британскими. И там, и там было много переселенцев из Европы. Однако в тропиках европейцы не могли захватывать и контролировать новые территории. Они занимали несколько поселений вдоль берега и стремились установить монополию на торговлю людьми, золотом, слоновой костью и другими ценными товарами.

Сердце тьмы

Если сравнить Каталонский атлас с картами, созданными 500 годами позже, можно подумать, что средневековые картографы с Майорки знали о Субсахарской Африке больше, чем викторианские империалисты. На картах последних было обозначено лишь побережье, а центральная часть континента была пустой. Однако в последней трети XIX века это изменилось. К началу 1890-х годов, когда Джозеф Конрад совершил путешествие по реке Конго, в знаниях европейцев об Африке почти не осталось пробелов. Марлоу, рассказчик и альтер-эго Конрада, говорит: «За время моего отрочества его [глухой уголок на карте] испещрили названия рек и озер. Он перестал быть неведомым пространством, окутанным тайной, — белым пятном, заставлявшим мальчика мечтать о славе». К началу ХХ века 9/10 площади Африки было оккупировано европейцами. Свободными остались только Абиссиния (Эфиопия) и Либерия. Континент «сделался убежищем тьмы». Под этим Марлоу подразумевает, что европейская колонизация превратила жизнь в Африке в страшный сон.

Историки, как правило, объясняют гонку за Африку стремлением европейских промышленников получить доступ к новым источникам сырья и новым рынкам для продажи своих товаров. Действительно, промышленная революция привела к росту производства, поэтому владельцы фабрик были заинтересованы в дешёвом сырье и потенциальных покупателях их изделий. Однако эти цели немногим отличались от целей португальцев Средневековья. Разница лишь в том, что после 1880-х годов европейцам наконец удалось основать колонии в Африке. Что же изменилось?

Технические достижения — например, пароход и пулемёт Максима — сыграли важную роль. Но это лишь часть истории. Чтобы доплыть на своих пароходах вглубь континента и стрелять по местному населению со скоростью 10 выстрелов в секунду, европейцы должны были выжить.

Новые корабли и новое оружие не сделали бы гонку за Африку возможной без средств профилактики и лечения малярии.

В природе хинин содержится в коре деревьев цинхона, которые растут на восточных склонах Анд. В конце XVI века испанские иезуиты увидели, как коренные жители лечат лихорадку чем-то вроде тоника, состоящего из измельчённой коры и подслащённой воды. К середине XVII века «иезуитский порошок» уже использовался по всей Европе в качестве лекарства от малярии, которая в то время была эндемичным заболеванием на значительной части континента, хоть и в более мягкой форме. Оливер Кромвель, который возглавил суровую протестантскую диктатуру после казни Карла I в 1649 году, заболел малярией, но наотрез отказывался принимать лекарство, ассоциировавшееся с папистами. Вскоре он умер. У Карла II, который сменил Кромвеля, не было подобных предрассудков, поэтому он выздоровел от малярии.

В 1677 году измельчённая кора цинхоны как лекарство от лихорадки была включена в новое издание Pharmacopoeia Londinensis, перечень лекарственных средств от Королевского колледжа врачей. Однако в XVIII веке хинин вышел из моды, когда врачи в тропиках обнаружили, что он не помогает при жёлтой лихорадке, которую в те времена не отличали от малярии. Вместо хинина они начали использовать новейшие методы вроде кровопускания, в ходе которого пациент терял до 3 литров крови. Само собой, данная процедура не помогала — более того, поскольку малярия часто вызывает анемию, это было хуже, чем ничего.

Хинин был реабилитирован в ходе провальной экспедиции в долину реки Нигер 1841–1842 годов. Корабельный врач Томас Томсон начал давать маленькие дозы членам экипажа, и отметил положительный эффект. Тогда он стал экспериментировать с более крупными дозами. В 1846 году он опубликовал результаты своих экспериментов в престижном медицинском журнале The Lancet. Вскоре после этого руководитель медицинской службы британской армии отправил губернаторам западноафриканских колоний циркуляр с рекомендацией использовать кору цинхоны. В 1854 году пароход с железным корпусом отправился в ещё одну экспедицию по реке Нигер. Только на этот раз все члены экипажа регулярно принимали хинин. Как следствие, они продвинулись дальше вглубь континента и вернулись живыми. После этого началась гонка за Африку.

Шотландский миссионер и исследователь Африки Давид Ливингстон занимает важное — хоть и неоднозначное — место в пантеоне героев Британии. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы принести африканцам «христианство, торговлю и цивилизацию», заявив: «Я открою Африку или погибну». В 1850-х годах он стал первым европейцем, который пересёк центральную Африку от одного побережья до другого. Он заполнил многие белые места на карте и продемонстрировал, что дойти до самого сердца континента возможно. Книга, которую он написал о своих путешествиях, прославила его и пробудила широкий интерес к Африке.

Благодаря хинину Ливингстон преуспел там, где Мунго Парк, его сын и другие потерпели неудачу.

Перед тем, как отправиться в Африку, Ливингстон закупил большое количество хинина и начал экспериментировать с дозировкой. Через некоторое время он разработал собственную смесь из хинина, ялапы, ревеня и каломели, которая позже поступила в продажу. Однако данная смесь не уберегла его от тяжёлой формы заболевания — согласно его дневникам, он заболевал малярией не один раз. Однако он выжил. А вот его жена, которая не могла принимать хинин, умерла. Когда в 1870 году пропал сундук Ливингстона, в котором хранились его запасы хинина, он написал в своём дневнике: «Я чувствовал себя так, будто получил смертный приговор». Ливингстон тяжело заболел, но не умер — вероятнее всего, благодаря тому, что успел выработать иммунитет. В итоге его нашёл Генри Мортон Стэнли, ещё один исследователь, чьи путешествия стали возможны благодаря хинину, и Ливингстон смог восполнить свои запасы.

По оценке Филипа Кёртина, благодаря использованию хинина и отказу от опасных процедур вроде кровопускания во второй половине XIX века смертность европейцев в тропической Африке снизилась по меньшей мере в 2 раза. А через 500 лет после первой вылазки португальцев она упала до уровня, который сделал колонизацию возможной. Захваченные в ходе гонки за Африку территории теперь можно было использовать для размещения колониальной администрации и солдат.

Опасность, которую представляли инфекционные болезни в тропической Африке, обусловила особенности африканского колониализма. Континент привлекал амбициозных и беспринципных европейцев, которые хотели заработать как можно больше денег как можно быстрее и с наименьшими вложениями — а затем сбежать. В отличие от поселенцев Новой Англии, они не привозили с собой семьи и не создавали привычные для себя институты. Колонизаторы Африки использовали насилие или угрозу насилия, чтобы заставлять местных жителей добывать природные ресурсы и доставлять их на побережье, откуда те отправлялись в Европу. Целью колонизаторов было не построить новое, лучшее общество, а обогатиться, выкачивая ресурсы из региона.

Самую ужасную колонию такого типа создал король Бельгии Леопольд II. Разочарованный тем, что ему выпало быть королём маленькой европейской страны без заморских колоний, он нанял не кого-нибудь, а самого Генри Мортона Стэнли, чтобы тот помог ему построить империю в Африке. В конце 1870-х — начале 1880-х годов Мортон застолбил за своим покровителем обширную территориию от Атлантического океана до Великих Африканских озёр, в 76 раз превышавшую площадь самой Бельгии. Свободное государство Конго, основанное в 1885 году, было частной собственностью Леопольда — правда, он так ни разу там и не побывал, поскольку боялся инфекционных заболеваний. Бельгийский король преподнёс свою колонию главам других европейских государств как филантропический проект, который покончит с работорговлей, будет способствовать свободной торговле и миру. Отражать эти благородные цели должен был флаг колонии. Жёлтая звезда на синем фоне символизировала луч света, который бельгийцы принесли в этот тёмный угол Африки. В реальности же Свободное государство Конго служило одной-единственной цели — цели обогащения Леопольда за счёт местного населения.

Первым крупным инфраструктурным проектом бельгийцев стала 400-километровая железная дорога, соединившая побережье со Стэнли-Пулом, который является началом судоходного участка реки Конго. Конрад прибыл в Конго в 1890 году, как раз когда строилась железная дорога, и собственными глазами увидел ужасные условия, в которых трудились африканцы. На ногах у рабочих были цепи, а на шее — железные ошейники; некоторые, изнурённые тяжёлым трудом, ложились под деревьями и ждали смерти. Одна из самых страшных сцен в «Сердце тьмы» имеет место на одной из речных станций в глубине континента. В бинокль Марлоу видит, что Куртц, агент компании, на поиски которого он был отправлен, насадил отрубленные головы африканцев на колья забора вокруг своего дома. Данный эпизод не является выдумкой автора. Об аналогичном случае сообщалось и через несколько лет после того, как Конрад покинул Конго. Но худшее было ещё впереди.

Когда Конрад работал капитаном парохода на реке Конго, главным товаром была слоновая кость. Но к концу 1890-х годов резко вырос спрос на каучук, который использовался для изоляции проводов и производства шин для велосипедов, а позже и машин. Экваториальные леса Конго и Бразилии были главными источниками каучука в мире. Другие европейские колониальные державы высадили огромные каучуковые плантации в тропической Азии, однако ждать урожая необходимо было как минимум 10 лет. Поэтому Леопольд решил заработать как можно больше, пока это было возможно. К началу ХХ века половина колониального бюджета направлялась на Force Publique, войско, которое ходило по деревням, похищало женщин и детей, а мужчин отправляло в лес добывать каучук. Если они не приносили количество, установленное квотой, солдаты убивали, калечили или насиловали пленных.

Бельгийцы отрубили столько рук и ног, что ходили слухи, будто отрубленные конечности использовались для производства консервированной солонины, которая составляла основу рациона европейцев в тропиках.

По словам американского автора Адама Хохшильда, в 1885 году, когда было образовано Свободно государство Конго, в стране проживало 25 миллионов человек; к 1923 году, когда завершился каучуковый бум, осталось всего 7,7 миллиона. Каждые 10 килограммов каучука стоили жизни одному человеку. Высокая смертность была не только следствием насилия со стороны Force Publique. Перемещаясь от побережья вглубь континента и обратно, солдаты, носильщики, экипажи пароходов и внутренние переселенцы переносили болезни, заражая тех, кто до прибытия бельгийцев жил в относительной изоляции. В одном только 1901 году полмиллиона человек умерло от сонной болезни. Много умерло и от оспы. Один очевидец рассказывает, что в деревне, где свирепствовала оспа, стервятники настолько растолстели, питаясь человечиной, что не могли летать.

Колония сделала Леопольда сказочно богатым. Большую часть средств он тратил на строительство — за что даже получил прозвище «Король-Строитель». Он построил памятники и музеи в Брюсселе, вокзал в Антверпене, а также поле для гольфа, ипподром, набережную и парки в курортном городе Остенде. На юге Франции он построил док для своей яхты и приобрёл участок земли в Сен-Жан-Кап-Ферра, где построил виллу, которая в 2017 году была выставлена на продажу по цене 410 миллионов долларов. Ещё одной важной статьёй расходов была Каролин Лакруа, которая на момент знакомства с 65-летним Леопольдом была 16-летней куртизанкой. На одни только платья для неё в доме моды «Сестры Калло» он потратил 3 миллиона франков.

Даже после обретения независимости в 1960 году, через 50 лет после смерти Леопольда, последствия колониализма по-прежнему ощущались в Конго. В Северной Америке наследием колониализма были демократия и верховенство права. В Конго же — авторитаризм и воровство. В сговоре с ЦРУ и военными бывшей колонии бельгийское правительство убило Патриса Лумумбу за несколько месяцев до того, как он должен был стать первым демократически избранным премьер-министром страны. В 1965 году после серии восстаний власть захватил Мобуту Сесе Секо, который ранее был сержантом Force Publique, а затем командующим конголезской армией. Мобуту был не менее жестоким и коррумпированным правителем, чем Леопольд, и обогатился на несколько миллиардов долларов. Их вкусы также были схожи. Мобуту прославился тем, что летал за покупками в Париж на «Конкорде», а также купил себе яхту и несколько роскошных домов в Европе, в том числе в Рокбрюн-Кап-Мартен, всего в 20 километрах от бывшей виллы бельгийского короля.

Мобуту был отстранён от власти в 1997 году. Демократическая республика Конго, несмотря на богатые запасы бриллиантов, золота, древесины, меди, кобальта и колтана, по-прежнему остаётся одной из беднейших стран мира. По данным Всемирного банка, три четверти населения живёт за чертой бедности, то есть менее чем на 1,90 доллара в день, а годовой ВВП на душу населения составляет всего 1200 долларов (третье место снизу в мире). История ДР Конго типична для стран, которые были созданы в ходе гонки за Африку в конце XIX века и обрели независимость во второй половине ХХ. Десять беднейших стран мира — это бывшие колонии Субсахарской Африки. Для этих стран было бы лучше, если бы европейцы не нашли лекарство от малярии, а Африка так и осталась могилой для белых людей.

©Jonathan Kennedy

Оригинал можно почитать тут.