Фонд мертвых детей
У контейнеров дрались пенсионерки. На особо борзую старуху набросились массой, уронили в грязь, пинали, ногтями драли лицо. Самые шустрые, пользуясь моментом, хватали рассрочку и бежали. Дерущиеся отрывались от лежащей, кидались вдогонку.
Задом, под аккомпанемент нестерпимого визга сирены во двор зарулил БТР. Врезался в помойку, опрокидывая контейнеры и сминая, перемалывая в мясо обезумевших старух. Те с криками отползали от громадных колес, блевали дерьмом и желчью.
БТР дал передний ход, оставляя за собой месиво из грязи, внутренностей и продуктов из «Пятерочки».
Я вытащил сигареты, но зажигалки не было. Из БТРа высунулась башка:
— Чочосукаблятьнахуй. Гдемы? Эточо?
Кроме меня вокруг не было живых. Я стоял, вдыхая запах старушечьих потрохов.
— Эйсюдаидиващенахуй! — позвала меня военная голова. Она исчезла, потом возникла из боковой двери, открывшейся в борту. — Мычоблягдеващще?
Я подошел и назвал адрес. Военная башка, ставшая теперь капитаном, одетым в бушлат, покрытый кровью и гарью, семейники и шлепки, щербато лыбилась.
— Суканамвысотубратьсукаоленьводилакудазаехал!
Из БТРа орала рация, что-то там про двухсотые и трехсотые, не разобрать. Чей-то явно полковничий голос посыла нахуй лейтенанта, просящего подкрепление.
— Куда вам нужно?
Капитан объяснил: на проспект Войны, же, куда, бля, еще. Я сказал, что покажу дорогу, если они меня подкинут. Капитан ответил, нет проблем, а это кто? И ткнул пальцев в тележку, на которой лежала мертвая пятиклассница.
— Так Нинка. Дочурка моя. Расстреляли в школьном дворе — не сделала домашнее задание по патриотическому воспитанию. Не смогла назвать Главные Тезисы.
Капитан приподнял мешковину, которая тело накрывала. Одна дырка в затылке, куда стреляли, другая в лице, где пуля вышла. Крови там стоит, как в чашке.
Мы покурили, а потом капитан помог мне и Нинке взобраться на БТР. И поехали. Длинная широкая улица заканчивалась громадной башкой с открытой пастью. Машины, толпы людей — все туда перли и исчезали в смрадной глубине. Но БТР свернул налево.
Скоро я уже во дворе у себя был. Тележку оставил у подъезда, взвалил тело на плечо и поднялся на свой этаж.
Положил Нинку на диван, сам пошел чаю сделать. Пока пил, слушал Правильное Радио. Диктор сообщал, что Победа вот-вот будет за нами.
Это хорошо. Скоро заживем.
Пошел в комнату, взял ремень. Стащил с Нинки колготки и трусы и давай охаживать мертвый зад пряжкой. Говорил, учи уроки, говорил, что попадет, говорил, что мне тут двоечница не нужна!
Умаялся. Сел. Нинка встал, натягивает трусы и говорит:
— Прости, пап, я больше не буду. Честное-пречестное слово.
Зубы у нее изо рта сыплются на паркет, язык набок вывалился. Посмотрел я в ее развороченное лицо — не врет ли? — отвечаю.
— Чтобы в последний раз. С сегодняшнего дня сам буду проверять твою домашку.
— Да, — кивнула Нинка.
Обнялись мы. Непутевая растет без матери.
Утром я проводил дочь в школу. На обратном пути встретил соседку с коляской. Постояли, поболтали, я приголубил ее сынишку. Он возьми да чихни. Из мертвых черных ноздрей сопля вылезла.
А я на работу пошел. Очень хочется зажить, наконец, по-настоящему. Чтобы все-все враги исчезли.