АРХЕТИПИЧЕСКАЯ ГРАМОТНОСТЬ

В книге «Мифологическое бессознательное» Майкл Ванной Адамс рассказывает о планах Зигмунда Фрейда основать психоаналитический колледж, в программу которого, помимо медицины, биологии и глубинной психологии, должны были войти курсы по психологии религии, мифологии, истории цивилизаций, литературоведению. Как известно, большинство нынешних психоаналитических институтов (за исключением, пожалуй, юнгианских) не уделяют должного внимания мифологии, в результате чего современные психотерапевты имеют самое поверхностное знание греческой, римской, египетской и др. мифологии и оказываются не в состоянии распознать мифологемы в клиническом материале своих пациентов. Майкл Ванной Адамс, который в течение шести лет изучал различные мифологии в Институте К.Г. Юнга в Нью-Йорке, подчеркивает, что отсутствие «архетипической грамотности» присуще не только психотерапевтам, но и современным людям в целом, каким бы родом деятельности они не занимались.

Обратись мы к среднестатистическому читателю с просьбой обнаружить архетипические образы, скажем, в «Волхве» Д. Фаулза или «Хазарском словаре» М. Павича, он не сумеет сделать этого даже под угрозой расстрела. Но если среднестатистическому читателю можно простить «архетипическую неграмотность», то она вовсе непростительна психотерапевту, для которого образование в области сравнительной мифологии является строго обязательным.

Майкл Ванной Адамс выступает за то, чтобы все психоаналитические институты предоставляли своим студентам возможность получить сравнительное мультикультурное мифологическое образование. Хотелось бы подчеркнуть, что подобное образование следует получать и художникам, и историкам культуры, и литературоведам, и философам, более того, оно должно быть фундаментом культурного универсума любой целостной личности.

Откройте любую книжную или кино-рецензию, эссе, комментарий, коснитесь современных методов художественной интерпретации, и вы увидите отсутствие «архетипической грамотности». Есть замечательная книга М. Евзлина «Космогония и ритуал». В первой же статье под названием «Мифологическая структура преступления и безумия в повести А.С. Пушкина ‘Пиковая дама’» подчеркивается различие между историко-филологическим комментарием литературного текста и комментарием, предполагающим внимание к скрытым в нем мифологическим структурам и архетипическим образам. Первый тип комментария автор называет комментарием «верхнего слоя текста». О каких слоях идет речь?

Можем взять конкретный пример. Такие писатели, как Джулиан Барнс и Джон Максвелл Кутзее работают с первым слоем реальности, с «поверхностью бытия»; к примеру, даже соприкосновение Барнса со стихией смерти порождает только «бытописание». И в своем деле он действительно хорош. Как хорош талантливый пейзажист, с точностью переносящий на холст красоту зимнего леса. Откройте Золя или Роллана, а потом обратитесь к «Серафите» Бальзака или «Доктору Фаустусу» Манна. Вы понимаете, о чем я? Не ставя под сомнение ни талант, ни величие первых и вторых, нельзя не заметить, что на опасные глубины погружались только вторые.

И менее очевидный пример: российское антиковедение в допетровское, петровско-екатерининское время и далее вплоть до Серебряного века занималось преимущественно «первым слоем» (экономическая и социальная история и т.п.). Новый образ античности был открыт только в Серебряном веке. Я уже не раз упоминала о книге датского исследователя Иверсена «Миф о Египте в Ренессансе и Барокко», на которую ссылался Евгений Головин, отмечая, что несмотря на наличие множества трудов по египтологии и развитие этой науки в целом, мы имеем весьма плачевную картину — до сих пор нами был прочитан только первый лингвистический слой иероглифов, в то время как этих слоев семь. «И этот самый первый слой касается скорее обыденной жизни, торговли и прочих подобных вещей, но совершенно не касается того, что все считают главным в древнем Египте, т.е. исследования древней магической цивилизации» (Головин Е.В. Приближение к Снежной Королеве. М., Арктогея-Центр, 2003. С. 34). Здесь идет речь о лингвистических слоях, я взяла более широкое определение — онтологические слои. Меня всегда привлекали литераторы (а также философы, художники, композиторы, режиссеры и т.д.), вскрывающие бытийную многослойность.

Как в теоретическом, так и в практическом плане меня интересует включение мифологических и ритуальных структур в создание тотального художественного произведения. Уже довольно давно чтение художественной литературы превратилось для меня в процесс выявления архетипических сюжетов и образов, поэтому истолкование Евзлиным «Пиковой дамы» вызывало у меня настоящий восторг. Это именно та герменевтика, которую сегодня фактически невозможно встретить.

ВООБРАЖЕНИЕ И ПОЗНАНИЕ

То, что Евзлин делает с художественным текстом, Юнг делал с содержанием бессознательного своих пациентов. Речь идет о методе амплификации, то есть обнаружении мифологических структур, поиске мифологических параллелей, а для этого, как вы понимаете, необходимо обладать «архетипической грамотностью». Как подчеркивает М.В. Адамс, бессознательное структурировано как миф (или, что более верно, как мифы — во множественном числе). Сам Адамс занимается тем, что он называет «имагинальным психоанализом», или «психоанализом воображения». Именно воображение играет первостепенную роль в психическом формировании реальности. Сегодня слово «воображение» постигла та же участь, что и слово «миф». Изначальный смысл этих слов был утрачен. Миф превратился в синоним сказки и вымысла, а воображение — в синоним фантазии.

Как человек, многие годы своей жизни посвятивший сравнительной мифологии в целом и древнегреческой мифологии в частности, могу сказать, что как только мы приблизимся к пониманию имагинального мира, мира воображения, мы найдем ключ не только к мироощущению древних греков, египтян, скандинавов и т.д., но и откроем для себя воображение как путь к высшей форме мышления (именно так определял воображение Яков Голосовкер).

Когда я употребляю слово «воображение», я далека от того, чтобы считать его способностью к порождению бесплодных фантазий; имагинальный мир — это мир первообразов-архетипов, место встречи божественного (нисходящего) и человеческого (восходящего), сакральный центр, в котором происходит coincidentia oppositorum. Это мир души, царство метафизических образов, говоря о котором Анри Корбен приводит слова из гностического Евангелия от Филиппа: «Истина вошла в мир не нагой, но в символах и образах».

Евгений Головин считал, что нам доступны три уровня манифестации: тот, на котором мы чаще всего находимся, т.е. материальный уровень манифестации, наше пребывание в чувственном мире; уровень сна и сновидения; мир воображения или, как сказал бы французский философ Анри Корбен, имагинальный мир, mundus imaginalis. Мир воображения — это мир, находящийся между миром божественным и миром человеческим. Это мир образов-архетипов, мир души.

Согласно Голосовкеру, эллины мыслили мифологически, они познавали мир имагинативно, силой своего воображения. Таким образом, воображение выступает как орган познания. Анри Корбен называл его органом Имагинации, или органом теофанического восприятия, так как «чтобы достичь мира тонкой материи, нужно иметь орган познания, отличный и от чистого интеллекта, и от органов чувств». Именно из этого промежуточного мира, из mundus imaginalis, из символической реальности, греки (и не только греки, разумеется!) получали свои мифы.

О «воображении» Анри Корбен пишет, что imaginatio (понимаемое исключительно как «способность создавать мир») представляет собой главный инструмент алхимической операции. Его ученик Жильбер Дюран сделает идею mundus imaginalis фундаментом своей «социологии глубин» или «социологии воображения» и введет концепцию l’imaginaire, имажинэр, что означает одновременно воображаемое-воображающее-воображение.

Голосовкер называет воображение высшей познавательной функцией разума. Само мышление, само порождение идей является деятельностью воображения.

Контакт с Имагинальным миром, т.е. с миром первообразов-архетипов, это попадание в место, где происходит встреча божественного и человеческого. Воображение, согласно Я. Беме, было той самой силой, с помощью которой бог создал мир. «Фантазия» принадлежит материальному уровню манифестации, «воображение» — имагинальному миру, миру души. Парацельс предостерегал от смешения воображения с фантазией. Фантазию он называл «краеугольным камнем безумия».

Возвращаясь к идее Адамса о необходимости включить курс по мифологии в программу психоаналитических институтов и моей личной инициативе — сделать этот курс обязательным элементом образовательной программы в целом, я хочу сделать акцент на том, что в Janus Academy будет развиваться отдельное направление — Imagination Studies — которое объединит в себе сразу несколько курсов. Это направление включает в себя и социологию воображенияЖильбера Дюрана, и исследования воображения Анри Корбена, и иконологический метод Аби Варбурга (а его загадочный Атлас “Мнемозина” будет изучаться всесторонне, междисциплинарно, привлекая как актерскую методологию, так и древние мнемонические техники), и наследие некоторых участников легендарного сообщества “ЭРАНОС”. Под это направление разрабатывается мощная программа, не похожая ни на одну из существующих сегодня в учебных заведениях и исследовательских центрах.