Интервью с британским антиковедом Питером Кингсли

РИЧАРД СМОУЛИ: Ваша деятельность сфокусирована на досократических философах Древней Греции. Не могли бы Вы немного рассказать о своей работе? Каков общепринятый взгляд на досократиков и почему Вы считаете его неправильным?

ПИТЕР КИНГСЛИ: Я начал заниматься досократиками еще будучи подростком, хотя я предпочитаю говорить, что это было время, когда именно они начали серьезно заниматься мною. Начало этому периоду положило не какое-то интеллектуальное или историческое исследование, а всепоглощающее страстное желание, сходное с острой необходимостью испытать и обнаружить то, чего не хватало в нашем современном Западном мире. Мои друзья тогда погружались в буддизм и другие восточные религии, но внутренний голос, глубоко поразивший меня своей твердой ясностью и логичностью, повелел мне оставаться сконцентрированным на Западе. Интуитивное понимание привело меня к мысли, что подлинное решение наших нынешних бед и беспокойств заключается в поиске сути проблемы, а не в чем-либо еще. Поэтому меня так тянуло вернуться, насколько это было возможно, к истокам и прото-истокам того, что мы называем западной философией — назад к «досократикам».

Название «досократики», конечно, это ярлык для самых ранних мыслителей, живших до Сократа. И если вы вернетесь к Платону, который считал себя непосредственным учеником и преемником Сократа, то обнаружите у него зачатки всевозможных взглядов, что были характерны для людей, называемых «досократиками»: удивление и фасцинацию, некое таинственное непреодолимое притяжение в сочетании с позицией интеллектуального превосходства, которое имеет тенденцию становиться все более и более неоспоримым с течением времени. Помилуй Бог, если нам действительно есть чему поучиться у тех наивных досократиков! В лучшем случае сегодня они являются ничем иным, как идеальным фоном для наших бесконечно совершенствуемых изысков.

Но по мере того, как я возвращался в мир досократиков, углублялся в древнегреческие тексты, которые они оставили нам в наследство, я тотчас начал открывать для себя нечто совершенно иное. Эти так называемые философы не были теоретическими мыслителями или аферистами, они совсем не были похожи на рационалистов в современном понимании этого слова. Многие из них представали как чрезвычайно могущественные духовные существа. Греческие тексты, с которыми я вскоре познакомился и которые неверно толковались и неверно переводились на протяжении столетий, показали — когда искажения и неуместные интепретации были отброшены прочь — что они представляют собой исключительные духовные учения и чрезвычайно могущественные техники медитации, которые все еще могут применяться и практиковаться в настоящее время. Я практиковал их сам и пережил трансформацию. Мне удалось установить контакт с линией преемственности и учениями античных учителей, которые на заре нашей цивилизации способствовали формированию Западного мира и привели нашу культуру к существованию.

Для меня первые годы этих открытий были неизмеримо значимыми в личностном плане. Со временем я, однако, пришел к выводу, что последствия их оказались куда большими — не только для нашего подхода к западной истории, но и для понимания самих себя и судьбы нашей культуры. Эти так называемые «досократики» не были примитивными дурачками, как их часто пытаются выставить. Напротив, некоторые из них входили в число отцов-основателей западной цивилизации, которые сознательно привели ее к существованию, дабы исполнить сакральную задачу. За наши заблуждения и фальсификации мы заплатили тем, что полностью забыли эту сакральную задачу. Единственным результатом стали хаос и смятение, воцарившиеся в современном мире. Подобно коренным американцам, имеющим своих почитаемых предков, что дали им свои «изначальные предписания», которые необходимо было сохранить, мы на Западе также имеем наши изначальные предписания и великих учителей, которые их нам оставили: Пифагора, Парменида, Эмпедокла. Проблема в том, что мы утратили интеллектуальную скромность, чтобы признать наших предков и вспомнить, откуда мы пришли. И закон в этом отношении чрезвычайно прост. Когда мы забываем, когда мы настолько погружаемся в наши запутанные идеи, что теряем из виду более масштабную картину, мы испытываем страдание. Но дело не только в том, что мы на Западе утратили память о наших собственных священных корнях. В конечном итоге я начал открывать для себя куда более сокрушительное следствие нашей забывчивости; наша священная история сумела сохраниться за пределами Западной культуры.

Долгие годы я удерживал в тайне то, что мне удалось обнаружить. Но затем, к своему удивлению, я начал открывать для себя, как средневековые персидские суфии, арабские алхимики, мистики, которые прошли весь путь от Испании через Египет в Мекку и в Центральную Азию, сохранили сущностное понимание того, что я испытывал непосредственно на себе: что на самом деле многие из так называемых досократиков были великими учителями мудрости и вождями человечества, главными пророками и законодателями, установившими духовные законы, изначально предназначенные для Западной цивилизации. Некоторые из выдающихся личностей в Средние века даже считали себя преданными последователями и посвященными учениками, наследниками досократических мыслителей, умерших две тысячи лет назад. Эту удивительную историю я начал рассказывать в своей первой книге «Античная Философия, Мистерия и Магия. Как только я обнаружил, что значит быть частью традиции, которая и сегодня так же жива, как была жива она у самых истоков нашей культуры, все встало на свои места.

РИЧАРД СМОУЛИ: В своих книгах Вы заявляете, что западная философия встала на ложный путь уже на самом раннем этапе своей истории. Не могли бы Вы объяснить, что Вы имеете в виду, и какими, по Вашему мнению, были последствия этого?

ПИТЕР КИНГСЛИ: При помощи нашего рассудка мы способны придумать любое количество теоретических подходов к истории — эволюционистские объяснения и так далее. Но мы никогда не сможем понять исторические реалии, оставаясь на уровне теории. Мы можем понять их только посредством нашего личного опыта, потому что все существует внутри нас прямо сейчас. И все зависит от того, насколько мы можем быть искренними. Если мы по-настоящему честны с самими собой, мы увидим, сколь многое мы получили от жизни. Но также мы увидим, насколько сильна в нас человеческая привычка опошлять эти необыкновенные дары, принимая их как должное — путем превращения чудесного во что-то ординарное и привычное, безопасное и рутинное. Этот процесс (если мы, конечно, перманентно не живем на исключительном уровне сознания) столь же неизбежен, как неизбежна изношенность наших тел, которые становятся слабее с годами, или шин на нашем авто, которые теряют свои протекторы.

Этим объясняется, почему и каким образом западная философия так быстро встала на ложный путь. Слово «философия» само по себе означает «любовь к мудрости»; и такая любовь чрезвычайно опасна, поскольку означает, что человек должен иметь готовность пожертвовать всем ради мудрости, даже готовность умереть за нее, если будет такая необходимость. Вы можете увидеть, что это эта идея была буквально воплощена Сократом, а также некоторыми ранними «досократиками», столкнувшимися с ужасными злоключениями из–за своего отказа пойти на компромисс. Но мы, как люди, опасаемся такой страсти и целостности. Здесь необходимо большое напряжение, но опасности на каждом этапе могут показаться нам слишком пугающими, поэтому мы начинаем обходить углы и искать безопасный маршрут. Вместо того, чтобы делать основной упор на реальность священного, на что-то непреодолимо влекующее нас за предел, мы все более и более сосредотачиваемся на своих личных мелких заботах и интересах. Прежде чем мы поняли, что произошло, то, что некогда было невообразимо подлинным, превратилось в простой оборот речи; то, во что изначально должно было вовлечься все наше бытие, выродилось в благоприятную возможность пустопорожних спекуляций в воображаемой безопасности наших академий; и тогда мы лжем себе, объясняя все эти изменения доказательствами нашей «эволюции». Другими словами, то, что началось как «любовь к мудрости», стало институционализированным до такой степени, что откуда была исключена любая подлинная мудрость. И даже не осознавая этого, мы реализовали один из великих принципов, проповедуемых многими досократиками: с течением времени все неизбежно превращается в свою противоположность.

Помимо самого слова «философия» существуют сотни других примеров, которые можно привести. Возьмем хотя бы выражение «здравый смысл». Сегодня никто не имеет ни малейшего понятия, что оно означает. Разочарованные родители станут кричать своим детям: «Обратитесь к своему здравому смыслу!», хотя они столь же бестолковы как и сами дети в своем непонимании того, что такое в действительности «здравый смысл». И, как я уже писал в своей книге «Реальность», это тайна, глубочайшая тайна. На самом деле она относится к тому, что на заре западной философии, среди таких досократиков как Эмпедокл, было исключительной практикой одновременного акта сознания с помощью всех наших обособленных чувств. Это был очень редкий и эзотерический метод, используемый в некоторых кругах для пробуждения духовных сил, которые крепко спят внутри каждого из нас, и для начала эволюционного процесса становления сознательного человека. Но к тому времени Аристотель взял на вооружение понятие «здравый смысл» и начал употреблять его так, как если бы ему было известно, что оно означает, и все, что могло пойти не так, пошло не так. В своем высокомерии он считал, что этот «здравый смысл» (который был уже всего лишь смутным воспоминанием для его учителя Платона) должен быть чем-то полностью активизированным в каждом человеке, включая его самого. Он уже не понимал, что это всего лишь весьма редкий плод чрезвычайно трудного инициатического обучения, потому что больше не имел смирения, дабы проверить учение Эмпедокла на своем личном опыте. Такова суровая реальность при попытке передать эзотерические истины: те, кто не видят в них никакой необходимости, никогда не смогут себе представить, что они, возможно, что-то упускают, потому как уверены, что они уже этим владеют.

Вы также можете увидеть подобный процесс, происходящий в истории с тем, что мы с радостью называем логикой. В наше время все мы склонны полагать, что имеем достаточное представление о том, что такое логика, и что мы даже знаем, как быть логичными, если мы этого захотим. Но у Парменида, как правило, считающегося отцом-основателем западной логики и, возможно, самым влиятельным из всех досократиков, логика была почти полной противоположностью того, что мы имеем теперь. Для него логика была божественным даром, данным нам, людям, Богиней, находящейся в сердце бытия, чтобы помочь нам вернуться к осознанию истинного единства, которое является нашим основным истоком. Для него она была священной во всех возможных отношениях: по своему происхождению, даже в сакральности магической поэзии, которую он использовал для общения, а также в своей общей цели. Безусловно, вы можете утверждать, что все его разговоры о божественном — не что иное, как мифический покров, который мы, более осведомленные современники, должны сорвать — пока вы не начнете видеть именно то, чего эта логика должна была достигнуть. В руках Парменида, как и в руках его известного преемника Зенона, она представляла бесконечно могущественный инструмент для дезинтеграции всех наших человеческих иллюзий о самих себе и о природе реальности. И та же самая разрушительная сила логики драматически проявляется в образе Сократа, который стал известен в Афинах как парализующий человеческие умы и оглушающий их в абсолютной тишине.

Но затем, вначале исподволь с Платоном, а потом более грубо — с Аристотелем, все начинает меняться. Логику заставляют выполнять функции, весьма отличные от тех, что были ей присущи — как если бы при помощи тонкого меча начали шинковать овощи. Вместо того, чтобы позволить божественному проникнуть в нас, с его всезнающей мудростью, логика начинает использоваться для доказательства наших человеческих умений. В результате она полностью утрачивает остроту своего изначального фокуса. Вместо того, чтобы помочь нам освободиться, она заканчивает тем, что делает все для того, чтобы сохранить и укрепить наши иллюзии; вместо того, чтобы прорваться непосредственно через наши человеческие измышления, фальшь и дискриминации, она запутывает нас в них еще больше, чем раньше. Иначе говоря, логика тоже превращается в свою противоположность — подобно тому, как скатывается мяч, ступень за ступенью, вниз по лестнице. Она становится все больше и больше чисто психической мужской дисциплиной, в то время как женская тайна ее происхождения скрывается все глубже и глубже. Мы и здесь постарались сделать все безопасным и управляемым для себя, но какой страшной ценой.

В каждом из этих случаев — философии, здравого смысла, логики –мы можем увидеть, как нечто глубоко эзотерическое утрачивает свой сакральный смысл и выбрасывается на базарную площадь, растаптывается, используется не по назначению. И последствия этого процесса, что вполне очевидно, мы видим вокруг нас. Конечным результатом является мир, в котором мы живем, мир, где мы утратили всякую связь с реальностью и пытаемся обрести ее при помощи до странности безжизненного существования, не приносящего нам никакого удовлетворения. С детства нас учили, что когда мы вырастем, мы станем настоящими людьми, в то время как в действительности даже самые старшие — не более чем пробные семена человечества: семена, которые никто не знает, как посадить и вырастить. Все мы претендуем на способности и умения, лежащие за пределами нашей досягаемости — думаем, что уже владеем логикой, мудростью, здравым смыслом, вместо того, чтобы помнить, что мы должны стремиться к ним и нам нужна помощь, чтобы их найти. У нас на Западе есть большой опыт по избавлению от учителей.

А другое следствие заключается в том, что любой выросший в этом, на первый взгляд, полом мире, кто чувствует даже малейшее стремление к более полноценной реальности, почти неизбежно будет привлечен к ее поиску где-то в более духовном царстве или уютном лоне экзотической культуры, которая соблазняет нас своими чарующими обычаями и ритуалами. Но искать утраченную нами реальность где-то в другом месте, за пределами дома, это оказаться в самой большой ловушке. Нет большего духовного приключения, чем повернуть назад к нашей собственной, при поверхностном взгляде, пустой скорлупе культуры, и найти ее открытой, — пока мы не обретем бриллианты и жемчуга в ее ядре. Тогда мы выполним предназначение большее, чем мы сами и, соединив начало и конец, совершим работу благородного человеческого существа.

РИЧАРД СМОУЛИ: Может быть, Вы могли бы рассказать немного больше о проблеме западной науки, и почему представленная ею картина настолько расходится с тем, что Вы описали?

ПИТЕР КИНГСЛИ: Может возникнуть соблазн сказать, что западная наука представляет собой неудачный эксперимент, но это было бы неверно и несправедливо. На самом деле она осталась на удивление верной своей первоначальной функции и цели. Термин «ученый» происходит от древнегреческого слова, означающего человека, который не знает лучшего использования своего времени, кроме как для того, чтобы сидеть и весь день говорить. Ничто не в состоянии описать лучше основную динамику, уполномочившую бесконечную круговерть современных научных исследований и обсуждений. Однако ничто не может быть дальше от импульса, которым руководствовались великие досократики — те, кто постоянно обращали внимание на беспредельную хрупкость наших мимолетных жизней и подчеркивали настоятельную необходимость поиска реальности прежде, чем нас настигнет смерть.

И вот где находится суть проблемы. Ученые владеют прекрасным набором доступных им средств и инструментов, но ирония заключается в том, что они имеют весьма слабое представление, как их правильно использовать. Это происходит по той причине, что они действуют только на уровне рассудка, чаще всего без понимания того, что находится за его пределами или что необходимо для согласованной работы рассудка и ума. И рассудок, как Вы могли заметить, всегда обманывает нас, заставляя думать, что у нас есть время. Он убеждает нас забыть про быстротечность жизни, однако реальность такова, что у нас нет возможности экономить свое время. Сейчас это как никогда актуально не только потому, что каждый из нас умрет, но и потому, что вся наша культура умирает как вокруг, так и внутри нас. Всякий раз когда в жизни культуры наступает такой этап, он приносит с собой чрезвычайно острую необходимость собрать сущность прошлого и передать ее настоящему — ради будущего всей планеты. К сожалению, как я объясняю это в моей новой книге «A Story Waiting to Pierce You» («История ждет, чтобы пронзить вас»), большинство ученых весьма невежественны в отношении этой важнейшей динамики как нашей, так и любой другой культуры.

Все становится ясно, как только мы принимаем тот факт, что наука в целом не заинтересована в открытии или даже поиске истины. Это всего лишь декоративный признак. Наука только защищает нас от истины, которая может поставить под угрозу нашу безопасность; и она делает это посредством укрепления наших коллективных иллюзий на гораздо более глубинном уровне, чем осознают отдельные ученые. Вот почему — когда дело доходит до досократиков —- нет смысла в рациональной полемике с большинством ученых, ибо они не понимают, что вы хотите им сказать, игнорируют очевидное, скрывают или подтасовывают вверяемые им доказательства и придумывают самые нелепые псевдо-аргументы в надежде порадовать себе подобных, покуда продолжают казаться рациональными. Весь этот причудливый фарс не более чем вышедший из–под контроля человеческий рассудок, поскольку ученые никогда не умели соблюдать строгую меру в поисках мудрости, или логики, или здравого смысла, как этому когда-то учили. И это возвращает меня к самой первой моей мысли: то, как мы понимаем или недопонимаем так называемых досократиков — не просто вопрос интеллектуального или исторического интереса. Скрыть или исказить реальность того, что они собой представляют, перекрыть дыхание, источник жизненной силы нашего западного мира — это отделить нас от сакрального истока и презназначения нашей культуры. Вот почему в самом начале моей книги In the Dark Places of Wisdom («В темных чертогах мудрости») я указываю, что ученые, которым было вверено понимание досократиков, стали похожи на книжников и фарисеев, коих обличал Иисус: «Фарисеи и книжники взяли ключи от знания. Они спрятали их и не вошли и не позволили тем, которые хотят войти». В современном мире существует огромная потребность в истине. Ученые невиновны, однако даже не осознавая этого, они играют определенную роль в том, чтобы об истине мы позабыли.

РИЧАРД СМОУЛИ: Ваша последняя книга «A Story Waiting to Pierce You» («История ждет, чтобы пронзить вас») имеет подзаголовок «Монголия, Тибет и судьба Западного мира». Очевидно, что она выходит далеко за пределы греческой философии или даже западной цивилизации в целом. Вы можете немного рассказать о том, почему Вы решили пойти в этом направлении?

ПИТЕР КИНГСЛИ: На самом очевидном уровне моя новая книга обращается к истокам нашего Западного мира. Принято полагать, что либо западная культура зародилась посредством какого-то непорочного зачатия, в полном отрыве от жизни на остальной части планеты, либо при наличии каких-либо внешних воздействий она должна была произойти только от других «высоких культур», таких, как Египетская, Вавилонская или Персидская. На самом деле, безусловно, были влияния всех этих источников, как я сам документировал в течение многих лет. Но если мы внимательно посмотрим на все доказательства — терпеливо, без предубеждений — перед нами будет вырисовываться более широкая картина — образ досократиков, таких, как Пифагор, находящихся в чрезвычайно тесном контакте с регионами, ныне называемыми Центральной Азией и Монголией. Нет больше никакой необходимости в том, чтобы соединять все религии воедино, руководствуясь интуицией оккультистов об исторической значимости для человечества таких областей, как горы Алтая или пустыня Гоби; есть материальные доказательства — в письменных источниках и археологических раскопках. Но для того, чтобы показать, как все эти доказательства влияют на наше понимание западной цивилизации и ее истоков, никто не был готов к тому, чтобы соединить все точки и сложить историю воедино.

И появилась история о грандиозном единстве — не каком-то милом сентиментальном единстве, которое позволяет нам сохранить нетронутыми все наши предрассудки, или рафинированном духовном единстве, что доступно только на некотором высоком уровне сознания, а о глубинном, необузданном, живом единстве, являющимся фундаментом всей нашей реальности, которая на нем построена. Это история, охватывающая забытые шаманские культуры Средней Азии, Монголии, Тибета, не говоря уже о традиции коренных американцев. В то же самое время это и наша история, история о том, как возникла наша цивилизация, а также о духовной жизни на планете в целом.

Но возможность показать, что Восток и Запад всегда были тесно связаны друг с другом, и что Западная цивилизация с самого начала находилась в неразрывной связи с культурами Восточной Азии — это только внешняя оболочка моей книги. Прелесть ее заключается в том, что когда вы начинаете очень внимательно наблюдать, как появилась на свет любая культура, подобно тому, как появилась наша, вы начинаете находить духовные принципы, в согласии с которыми возникли все цивилизации: как и почему они были посеяны, проросли и склонились к закату. Вы также начинаете видеть, почему они в конечном итоге могли угаснуть, и как люди, выросшие в определенной культуре, подобным же образом возвышаются, почтительно работая с оставленным им наследием или в конечном счете растрачивают свое божественное семя.

Таким образом, на более высоком уровне книга «A Story Waiting to Pierce You» («История ждет, чтобы пронзить вас») в действительности о том, что каждая отдельная культура, даже в нашем, казалось бы материалистическом западном мире, имеет священный источник и предназначение. И я должен подчеркнуть, что — не зависимо от всей работы, связанной с фильтрацией и пониманием исторических фактов, — все, что я говорю, можно найти непосредственно внутри себя, обращаясь к сознанию, которое привело к существованию нашу Западную цивилизацию.

Но на еще более высоком уровне можно прийти к положению, что эта книга не говорит вам ничего. Мы на Западе совсем забыли, что некоторые тексты ничего не сообщают, потому что их слова свидетельствуют непосредственно от самой реальности, они описывают, таким образом, наши умы с их одержимостью фактами и информацией. Я нахожу особенно интересным то, что первый человек, который понял мою книгу, был вовсе не европейцем, а коренным американцем — его имя Джозеф Раэль, он написал предисловие к моей книге и увидел, что она была написана как заклинание, предназначенное для непосредственного воздействия на бытие читателя.

Это означает, насколько мне известно, что чем меньше я говорю о книге, тем лучше. Но есть один момент, который я должен упомянуть, так как он, конечно, связан с названием книги. «A Story Waiting to Pierce You» («История ждет, чтобы пронзить вас») — не безопасная книга, так же, как не безопасна реальность или мудрость, к которым она вас подводит. Реальность — это не то, о чем мы думаем или что мы обсуждаем, потому что мы — это реальность, и мы обретаем мудрость не в процессе накопления чего-либо, но благодаря тому, что соприкасаемся или пронизываемся сознанием, лежащим в основе всего и приводящим все в движение. Это то, что открывает дверь к величайшей привилегии и восторгу доступному для человека: возможности, каким бы странным это ни показалось, участвовать в космическом процессе, который лежит за пределами рождения и гибели цивилизаций.

Тогда мы сможем вспомнить, что значит сотрудничать с великими, а не работать против них, и что значит помогать водам жизни снова течь в пустыне западного мира. Единственная проблема в том, что, подобно тому, как мы забыли изначальное значение логики, философии и здравого смысла, мы забыли также, что значит «помнить». Действительно, чтобы вспомнить, чтобы не засорять свой рассудок сложными фактами и информацией, нужно привести все свои разрозненные части к настоящему моменту абсолютной простоты, которая позволит нам идти вперед в будущее — налегке, без сожалений, не оставляя никаких следов.

перевод с английского

Н.Сперанской