Документация выставки Антона Кушаева "Вот и вся вечность"
Выставка проходила в Центре «Красный» с 20 по 29 декабря 2016 года.
Персональный проект Антона Кушаева
«Вот и вся вечность»
куратор Михаил Климин
Всякая история начинается в непроглядной тьме, а в ее беззвучной пустоте рождается сущее. Сокрытое в глубине веков урочище сохраняется на протяжении всего исторического времени. Подобно зудящей в памяти ране оно вызывает беспокойство и тревогу.
Чувство восторга охватывает нас оказавшихся на лесной опушке — дети из веток строят шалаш. Подобно крылатым хозяевам леса их игра следует тайному страху человека оказаться один на один с разрушительными силами природы. Играющие хотят обрести защиту, сродни птицам, сплетающим гнезда, и человеку, сколачивающему себе избу или домовину. Все они, взрослые и дети, живые и мертвые, святые и проклятые застраивают себя шаткой перегородкой, образующей границу. В этом действии кроется тайное желание собрать окружающий прах вещей и обособить себя.
Вглядываясь в прошлое, мы видим эту конструкцию отчетливо и ясно, чувствуем ее свойства, слышим тихий скрежет. Ее существование проходит через века и будоражит нашу кровь. Подобно костям, невидимым взгляду, при обнажении своем они вызывают ужас. Бревна «лихих» деревьев, баньки на окраинах сел, очаги тлеющего разложения под тихими божедомками, заваленные в чащах ветками особенные трупы, древние прародители человечества — все они отождествляют собой появление ускользающих пространств и хрупких конструкций. Будучи рассказанными, они вызывают недоверие читающего, будучи увиденными, — страх сакрального сопереживания. Воссозданные из праха и дерева, они нависают над нами, крепкие, но ненадежные, материальные, но неуловимые, имеющие сотни имен, но не нашедшие конкретного имени.
Михаил Климин
The project by Anton Kushaev
“And that”s all eternity is?'
curated by Michael Klimin
Every story begins in the pitch darkness, and in her soundless void matter is born. Backwoods concealed in ancient times, is preserved throughout the historical time. Like a wound itching in the memory it causes worry and anxiety.
The feeling of excitement embraces us when we find ourselves on the fringe of the forest — the children are building a hut of branches. Like the feathered owners of the forest their game follows a secret fear of a human to appear alone with the destructive forces of nature. The players (the children) want to gain protection, akin to the birds weaving a nest, and to the man building a hut or a coffin to himself. All of them, adults and children, living and dead, the saints and the damned are being built themselves by a shaky wall, forming a border. In this action hides a secret desire to collect the ash of things surrounding them and isolate themselves.
Looking at the past, we see this construction clearly and distinctly, feel its properties, hear the quiet rasp. Its existence goes through the centuries and stirs our blood. Like bones, being unseen, when laid bare they cause a horror. The logs of “riotous” trees, bath-houses on the outskirts of villages, hotbeds of smoldering decomposition under the quiet orphanages, special corpses littered with branches in the depths of the forest, ancient ancestors of humanity — all of them identify the emergence of elusive spaces and fragile structures. Being told they cause mistrust of the reader, being seen — the fear of the sacred empathy. Recovered from the ash and wood, they hang over us strong, but unreliable, material, but elusive, with hundreds of names, but have not found a specific one.
Michael Klimin
Фото экспозиции
Документация выставки Антона Кушаева
«Вот и вся вечность»
В рамках выставки куратор Михаил Климин провел исследование ускользающих архитектурных объектов в русской культуре. В результате исследования появился буклет с текстами куратора и подобранными им цитатами. На закрытии выставки состоялась лекция, посвященная данной теме.
С оригиналом буклета можно ознакомиться в библиотеке Музея «Гараж».
Фотографии Влада Чиженкова с закрытия выставки.
Во время оно. Во время оно, когда не было ни неба, ни земли, стоял один тын, вокруг тына плетень, в этом плетне жил старик. Дедушка внучку и говорит: " Дай, внучек, дом заводить, не раже так заводить, не раже так жить. Состроим себе дом — дворец из костей. Ты кости носи да в яму вали. Я буду воду носить да кости мочить. Внучек стал кости мочить да в яму валить. Слепили они из размочки себе дом-дворец, стали в нем жить да добро копить, да детей родить, от них и все люди разродились.
«Народная Библия»: Восточнославянские этиологические легенды / сост. и коммент. О.В. Беловой. — М. : Индрик, 2004 (ППП Тип. Наука). — 575 с., [16] л. ил.; 22 см. — (Традиционная духовная культура славян. Публикация текстов / Рос. акад. наук, Ин-т
Еще задолго до строительства первого храма люди знали одно золотое правило — скверне нужно свое место. Люди ютились в своих шалашах и домиках, а под сакральное отводилась другая постройка, возведённая так, чтобы ее тело могло выдержать не натиск стихии, но силу божественного. В этих домах стеблем острой травы мальчикам обрезали крайнюю плоть, разрубали на части их тела и скармливали огромной жабе, из чрева которой рождались мужчины. В этих домах держали женщин во время менструации, так как скверная кровь не должна была коснуться земли, иначе бы самой земле пришлось исходить ежемесячно кровью, сея хаос и разрушение. Сама их сущность заключалась в том, чтобы предотвратить непоправимое — вторжение хаотичных божественных сил в незащищенный мир человека. Такие дома издревле считались страшными, таинственными.
Михаил Климин
Кроме проклятой осины, в сосновых и еловых лесах вырастают ещё такие деревья, которые носят название «буйных» (Череп. у.). Им приписываются особые свойства— именно разрушительная сила, скрытая и тайная, угадать и указать которую могут лишь одни колдуны. Такое дерево, с корня срубленное и попавшее между другими брёвнами в стены избы; без всяких причин, рушить все строение и обломками давить на смерть неопытных и недогадливых хозяев. Даже щепа от таких брёвен, подложенная со зла лихим знающим человеком, ломает и разрушает целые мельницы.
Нечистая, неведомая и крестная сила / Сочинение С.В. Максимова. — Санкт-Петербург : т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1903.
На чужой то, на сторонушке,
На злодейке незнакомой:
На болоте баня рублена,
По сырому бору катана,
На лютых зверях вожена,
На проклятом месте ставлена.
Нечистая, неведомая и крестная сила / Сочинение С.В. Максимова. — Санкт-Петербург : т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1903.
Достопочтенная древность почитала за благо разделять дома живых и дома скверны. Живой дом, изба — очаг семьи и уюта, отчизна, где под половицами подсыхают некрещеные дети, а на лавках ворочаются в дреме крещеные. Дом скверны — это место, непредназначенное для жизни, что-то, что находится на обтертом крае границы, разделяющей мир живых и мир мертвых, чистоту обжитого профанного мира и скверну мира сакрального.
Стоящая вблизи избы баня — это древнее сооружение, сочетающее в себе пафос гигиенической мысли и отвратительных ритуалов. Одно из самых опасных мест русского жилого мира — баня долгое время сохраняла статус сакрального объекта. Баня -сооружение, существующее по особым правилам, и каждый, кто нарушает эти правила — расплачивается жизнью. Веками бани собирали в себе грязь человеческого тела, родовые воды, кровь и сок умирающих. Сама по себе баня — это нечистая губка, призванная сделать человека либо чище, либо мертвее. С точки зрения доверия, этот опасный объект в любой момент может оказаться ненадежным.
Михаил Климин
Мы понимаем термин заложные в смысле: заложенные, закладенные досками или кольями («отыняем колием» Максима Грека), в отличие от зарытых в землю, собственно похороненных. По такому толкованию, термин этот отразил в себе тот способ погребения, о котором говорит Максим Грек и который привел потом к устройству особых убогих домов, или скудельниц.
Чтобы покончить с убогими домами, заметим еще, что все названия их носят книжный характер, и это обстоятельство лишний раз доказывает, что они были созданы и выдуманы книжными людьми. Официальным названием было «убогий дом», которое обыкновенно и встречается в актах. Например, когда 9 июня 1705 г. около города Шуи «на посацкой землѣ объявилось незнаемаго-какого человѣка мертвое тѣло», то местный сотник просил по этому поводу Государя: «вели, Государь, въ Шуѣ изъ приказной избы послать кого пригоже, и то мертвое тѣло досмотря, записать и съ позьму (? — Д. З.), буде явятца родственники, или въ убогой домъ свезть“» [Борисов 1851, с. 380]; другие цитаты см.: [Снегирев 1826/1827, с. 246 и др.]. Название это должно было означать: «дом для убогих, для тех бедных людей, у кого по смерти не оказывалось родных или других близких лиц, которые могли бы погребсти мертвого». Название это составлено в ненародном духе. В просторечии оно звучало обычно «божедом», «божедомка». Иностранец Флетчер ошибочно записал вместо того «Божий дом». Книжные же, конечно, люди перенесли на эти дома название скуде́льница, взятое от евангельского «села (поля) скудельнича», что близ Иерусалима, купленного иудейскими первосвященниками за 30 сребреников и предназначенного для погребения чужестранцев (Мф 27, 7). Изредка встречаются еще названия: гноище, буйвище, жальник. Это последнее название народное местное; оно древнее убогих домов и означало в старину в Новгородской земле древние языческие кладбища; потом так стали называть и кладбища для неотпетых (заложных) христиан. Отсюда уже естественный переход к значению «убогий дом». Значение это для слов жальник и жаль отмечено в Новгороде [Дополнение к Опыту, 1858, с. 48].
По всей вероятности, идея создания постоянных убогих домов принадлежит высшему духовенству, которое не могло, конечно, видеть равнодушно того, как христианские трупы выбрасывались «негде дале» и валялись на земле непокрытыми. Евангельское «поле скудельниче» придавало как бы библейскую окраску этим сооружениям. Но, повторяем, нечто вроде временных убогих домов — простые загородки около трупа заложного покойника, чтобы труп этот не был растерзан хищными зверями, могли и даже, пожалуй, должны были существовать и ранее, уже по народному почину. Характерно, однако же, что после и патриарх и царь присутствовали на погребении покойников в Московском убогом доме в Семик [Павел Алеппский 1898, с. 23]10.
Зеленин Д.К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки / Вступ. ст. Н.И. Толстого; подготовка текста, коммент., указат. Е.Е. Левкиевской. — М.: Издательство «Индрик», 1995. — 432 стр. — (Традиционная духовная культура славян / Из истории изучения). — ISBN 5-85759-018-3
Архитектура в конце XVII в. стремилась быть «ненатуральной», «потешной», как бы игрушечной. В церквах эта «игра» была серьезная, в садах же и прудах Кремля — несерьезная. Но обе эти игры стремились оторвать человека от естественного, заставить его ощутить нереальность реальности, победить в нем чувство тяжести.
Своды с висячими гирьками, как бы опирающиеся на воздух, затейливой и чрезвычайно разнообразной формы купола, маковины, шатры, кровли разнообразной формы, в которых устраивались различные выпучины, бочковидности и пр., — создавали то же впечатление нарушений законов тяготения. Проблема преодоления пространства в постановке высоких церквей и колоколен, издали видных, всегда была на Руси одной из основных проблем особого восприятия окружающего мира. В конце XVII в. определился еще один аспект этого стремления к преодолению пространства путем подъема человека на искусственную возвышенность, создания искусственного более или менее высокого уровня, как бы конкурирующего с уровнем земли и воды в естественной среде.
Плавание в потешных прудах высоко над уровнем воды в
Поэзия садов : К семантике садово-парковых стилей. Сад как текст / Д.С. Лихачев; АН СССР, Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом) АН СССР. — 2-е изд., испр. и доп. — СПб. : Наука : С.-Петербург. отд-ние, 1991.
Притихшие тучи распахнулись бездной света, озарив на мгновенье в глубине ельника стволы деревьев, кусты и… избушку. Откуда тут взяться человеческому жилью? Но думать некогда. Теряя последние силы, добираюсь до ельника. И здесь нет надежного укрытия. Синий свет молнии опять выхватывает из мрака избушку. Я даже успеваю рассмотреть дверь, она открыта, но кажется странно низкой. Бегу к ней и протискиваюсь внутрь, в темноту. Град обрушивается на ельник с еще большей силой, но я уже отгорожен от него надежной крышей.
Что за странное помещение? Оно слишком тесное и низкое, чтобы можно было в нем жить. Ни одного окна. Кому и зачем надо было строить его в этом безлюдном крае, да еще в таком глухом ложке? Но что оно построено совсем недавно человеческими руками — в этом нет сомнения.
В сумраке случайно задеваю рукой за
В темноте ощупываю пол, углы избушки, прикидываю высоту: она не более полутора метров. Наконец в стене обнаруживаю узкую прорезь — бойницу.
Проклятье! Я в медвежьей ловушке.
Мною овладело неудержимое желание вырваться из западни. Подбираюсь к заслонке, жму на нее, сколько есть силы, плечом. Не поддается!
Пробую выбраться через потолок. Хватаю руками крайнее бревно, упираюсь в него головою, пытаюсь приподнять. Нет, не сдвинуть. Вспомнил, что потолок в ловушке так заваливают камнями, чтобы самому крупному медведю его не разобрать.
Неужели не выбраться?…
Гоню от себя тревожные мысли. Но предчувствие большой беды уже не покидает меня. Безнадежно забираюсь в угол, опускаюсь на пол. Сквозь щели меж бревен льются потоки воды. Сижу не шевелясь, прильнув к мокрым бревнам. На мне уже нет сухой нитки. Холод проникает внутрь, леденит душу.
Федосеев, Григорий Анисимович.
Злой дух Ямбуя [Текст] : Повесть / [Ил.: П. Пономаренко]. — [Москва] : [Мол. гвардия], [1966].
В ситуации, когда точность имени мало что значит, нам только и остается, что следовать за шлейфом свойств и разрозненных упоминаний. Двигаясь от фрагмента к фрагменту, мы превращаемся в персонажа из русской поговорки о том, что слепой ищет зрячего как мертвый ищет живого. В этом принципе изначально раскрывается невозможность и даже опасность коммуникации. Искомый нами объект не существует как цельная историческая парадигма, он всего лишь набор отпечатков, видимых нами в полумраке, чьи свойства хотя и понятны, но тревожны.
У наблюдаемой нами конструкции нет общего имени, но есть ускользающие наименования. Она с самого начала хочет нас одурачить, показать, что не является тем, чем кажется на первый взгляд. Так дурачат на похоронах людей трупом родственника напудренного, но уже радикально чуждого. Конструкция манит нас, вызывая устойчивые ассоциации, но за этой мимикрией к привычному образу скрывается желание заманить нас в ловушку. Как, если бы гроб вдруг притворился уютным домом, изба на деле оказалась склепом, а пригожая хозяйка — разнузданным мертвецом. За этой мнимой неустойчивостью формы кроется нечто большее, чем просто злая хитрость. Вышестоящие над землей постройки оказываются промежутком между профанной и сакральной реальностями. Они — тот продукт, который появляется при соприкосновении обоих миров, их язык звучит как скрежет перетираемых друг о друга костей. Отсюда вытекает их неправдоподобное желание оторваться от земли, стать иррациональными по отношению к окружающему миру. Именно это надменное парение и выдает их с головой. Подобные конструкции, как маяки, обескураживающие путника и уводящие его в темный лес сакрального. Отвращая и приманивая, конструкция парит в невесомости, ее главное свойство — это построение границы между миром контролируемых сил природы и хаотичной реальностью божественного.
Михаил Климин
23.06.1922
Приехала подвода. Я обмыл раны чистой водой и тряпкой. Одели рубашку, жилет, пиджак, шапку, положили на стол и стали заворачивать ноги. Завернули в одеяло и понесли на носилках. Палки носилок привязали крепко веревкой к кузову подводы, под голову положили подушку, накрыли его тулупчиком и тихо двинулись в путь. Ехали медленно и осторожно. При каждом толчке Велимир тихо стонал. Изредка открывал лицо и
24.06.1922
Пил рано утром молоко. Очень ослабел, но пил из чайника сам. Я получил от Пунина письмо, катетер, лекарства и показываю: «Что пишет?» — «Пишет, что в Петербурге весь литературный мир относится сочувственно, есть деньги на лечение и место в больнице». «Значит, можно ехать!…»
25.06.1922
Вася принес васильки и поставил отдельно рядом с букетом. «В цветах вижу знакомые лица…» «Я знал, что у меня выдержит дольше всего голова и сердце…» Ночью прилетала ворона и стучала в окно. Я отогнал ее.
26.06.1922
Опухоль шеи. Речь непонятная. Левая рука перестала двигаться, правая непрерывно трепетала.
27.06.1922
Утром на вопрос Федосьи, трудно ли ему? — ответил: «Да». Сделал глоток воды и вскоре потерял сознание. На зов мой не отвечал и на касание не реагировал никак. Напряжение в дыхании заметно ослабевало. Правая рука трепетала. Я делал портрет.
28.06.1922
Велимир ушел с земли в 9 часов 28 июня 1922 года в деревне Санталово Новгородской губернии Крестецкого уезда. Обнажили Велимира обмыть, посадили на ложе. Федосья мыла: «Ну, ты, не пугай меня ночами!…» Одели и понесли в школу. Сделал портрет с мертвого…
29.06.1922
Похоронили Велимира на погосте в Ручьях в левом углу кладбища у ограды параллельно задней стене между елью и сосной. Отвозил Федор Васильев. Дождь шел.
Митурич П. Записки сурового реалиста эпохи авангарда. Дневники, письма, воспоминания, статьи. — М.: RA, 1997.
— Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность.
Преступление и наказание : Роман в 6 ч. с эпилогом / [Соч.] Ф.М. Достоевского. — Изд. испр. Т. 1-2. — Санкт-Петербург : А. Базунов, Э. Прац и Я. Вейденштраух, 1867. — 2 т.; 21.
Дом стоял на берегу Енисея над самым обрывом.
Внизу была пристань.
Весной первые пароходы, расталкивая запоздалые льдины, угрожающе басили:
— У-у-у, стоишь еще?
И эхо приносило ответ:
— Стою-у-у…
Покосившийся дом держался цепко. Берег, уступая напору вешних вод, оползал, рушился, и край обрыва подходил к дому все ближе. Между бревнами появлялись щели. Из них вываливались клочья белесого, будто вываренного мха. Зеленая от плесени крыша прогнулась. А дом стоял…
И вот только что я получил письмо от отца. Он пишет, что дом рухнул. Мне кажется, я вижу Степана. Он грозит кулаком мне и Севке.
И только теперь я понимаю, что мы победили навсегда.
Томин, Юрий Геннадиевич.
«Повесть об Атлантиде» и рассказы [Текст] / [Ил.: Л. Селизаров]. — [Ленинград] : [Детгиз. Ленингр. отд-ние], [1962]. — 207 с. : ил.; 21 см. — (Школьная б-ка. Для восьмилетней школы).
