Проектом Августаса Серапинаса в программу 6-ой Московской биеннале является работа над заброшенными и скрытыми от посторонних глаз помещениями внутри Центрального павильона ВДНХ. Из остатков строительных материалов он строит чайный домик, который находится прямо за картиной Цю Чжицзе. Андрей Шенталь поговорил с художником о его работе.

— Августас, вы, кажется, самый невидимый участник биеннале, ведь нет даже намека, где искать вашу работу. Ваше присутствие мимикриркует сам «процессуальный» характер выставки. Есть ли у вашей работы хотя бы название?

— Да, название я придумал вчера вечером: «За третьим миром». Оно непосредственно связано с картиной Цю Чжицзе «Карта третьего мира».

— Как указано на сайте биеннале, вы «опровергаете бюрократические структуры и институциональное назначение объекта, с которым вы работаете». Заметили ли вы какое-то сходство структуры «тоталитарной» советской архитектуры и системой международной биеннале современного искусства?

— Любая организация должна быть выстроена и выполнять определенные функции, если она не выстроена, то это будет хаос.

— Как вы считаете, имеет ли такой выбор места проведения 6-й Московской биеннале политический подтекст?

— Одно я понял точно: в здании нельзя прикасаться к стенам, это правило. Возможно это из–за того, что была найдена стертая фреска с изображением лица Сталина. В прошлом году во время реконструкции павильона был найден огромный барельеф с профилем Сталина. Возможно, это не будет ответом на вопрос, но российские политики собираются пересмотреть наследие Сталина. Это может повлиять на процесс реставрации и, возможно, фреска снова появится на стене.

— А какими находками можете похвастаться вы?

— Когда я пришел, здесь везде были строительные леса. Перед открытием биеннале все рабочие были перевозбуждены и очень торопились. Каждый был предельно сконцентрирован на своей работе. Это было по-своему красиво. Вскоре меня заинтересовали эти архитектурные леса, и мне в голову пришла идея использовать пространство за картиной.

— На биеннале вы используете в ваши работах оставшийся строительный материал. Это напоминает мне процесс жизнедеятельности сапрофитов или сапротрофов, которые питаются разлагающимся и гниющим органическим материалом, оставшимся от прежних видов. Не похоже ли это на ваши отношения с другими участниками биеннале?

— В том-то и дело, что все, что здесь появляется, появляется очень структурно как единое целое. Я работаю с двумя рабочими, которые первоначально уже работали на этой стройплощадке. Материалы, которые я использовал для работы действительно были остатками материалов, которые использовались в процессе подготовки здания к биеннале. Я имею в виду, что то, что я делаю могло бы быть чем-то другим. Это что-то, что растет само из себя, нечто имманентное и закрытое в самом себе. Это появляется в данном месте и в данное время, а затем начинает раскрываться.

— Можно ли рассматривать вашу работу как комментарий на тему «общественно необходимого рабочего времени» (используя известную формулу Маркса), которое неким образом мистифицировано на биеннале и скрыто за ее интеллектуальной и артистической аурой?

— Я считаю, что монтажники это очень важные люди, без них ничего бы не было — как не было бы биеннале без кураторов. Конечно, заменить кураторов сложнее, чем рабочих, поскольку они создатели этой выставки, но, в целом, кураторы, рабочие, художники и координаторы одинаково важны. Не хочу никого обидеть, просто подчеркиваю их важность. Мы пытаемся общаться, установить некую связь, просто делая что-то вместе. Они воспринимают это по-разному, что очень интересно. Очень важно установить с ними связь. Не очень понимаю, к чему вы ведете…

— Я подвожу вас к старой идее институциональной критики.

— Да, это институциональная критика, но если вы будете ее использовать так: «Смотри, там не только художники, но и рабочие», то это будет слишком банально и мне это не интересно. Я предпочитаю работать более изящно, задействовав и другие аспекты, ведь жизнь многообразна и состоит не только из критики. В каждом деле присутствуют разные элементы, такие как человеческие отношения, политический фон, коллективная память, даже архитектура и музыка могут изменить определенную ситуацию. Каждый случай уникален.

— Рассказывая о своем проекте, сделанном на рынке «Хала Мировска» в Варшаве, вы упомянули, что ваша работа является антропологической. Каким образом ваш текущий проект может быть назван антропологическим?

— Он посвящен не одной цели. Все связи возникают из–за необходимости и интереса. С одной стороны, я могу показаться циничным, а с другой — вежливым. Если нам обоим нравится баскетбол, то мы начнем его обсуждать, то есть у нас появится возможность установить определенную связь. Вся эта ситуация мне крайне интересна: начиная с постройки и заканчивая рабочими.

— Для своих работ вы находите тайные промежуточные пространства, углубления и труднодоступные места. Вы считаете, что эти места интересно показывать и занимать?

— Пространство само по себе обладает потенциалом. Следовательно, новое пространство обладает новыми возможностями. Также, каждое помещение специфично, например, в одном очень темно и холодно, то есть его возможности ограничены. Вот это-то меня и интересует. Что можно сделать в этом конкретном месте в это конкретное время? Вот откуда мой происходит интерес. Когда я занимаю определенное место, оно и определяет мою реакцию.