перевод Лизы Верещагиной

1

Я отмечаю себя и пою себя,

И то, что я принимаю, примешь и ты,

Ведь каждый принадлежащий мне атом точно так же принадлежит тебе.

Слоняюсь и обращаюсь к своей душе,

Слоняюсь совсем без усилий, склоняюсь, наблюдая за летней травинкой.

Я, чей язык, каждый атом чьей крови — из этой почвы, из этого воздуха,

Рождённый здесь от родителей, так же рождённых здесь от родителей, так же рождённых и от своих,

Тридцати семи лет сейчас, в добром здоровье — я начинаю,

Надеясь не перестать до смерти.

Веры и школы посторонились,

Делают пару шагов назад, самодостаточные в том, что они являют, никогда не забытые,

Я впускаю добро или зло, принимая все риски, я позволяю

Природе говорить раскованно, с первородной энергией.

2

Дома и комнаты полны ароматов, парфюмы толпятся на полках,

Я сам вдыхаю этот запах, узнаю его и люблю его,

Он бы меня заодно опьянил, но я ему не позволю.

Воздух — не разновидность духов, у воздуха нет ни вкуса, ни аромата,

Он есть для моего рта навсегда, я влюблён в него,

Я пойду к берегу возле леса, перестану скрываться и стану голым,

Я безумно хочу, чтобы он ко мне прикасался.

Пар от моего дыхания,

Эхо, рябь, низкий шёпот, любовный корень, нитка шёлка, раздвоенный ствол и лоза,

Моё дыхание и вдохновение, моё сердцебиение, движение крови и воздуха в моих лёгких,

Вдох свежей листвы и сухой листвы, побережья и тёмных морских скал, сена в закуте,

Звук слов, произнесённых моим голосом на выдохе и ослабших, кружимых ветром,

Несколько лёгких поцелуев, несколько объятий, простёртые руки,

Игра сияния и тени на деревьях, пока ветви в пластичном движении,

Восторг, когда идёшь один или по оживлённым улицам, вдоль поля, по склонам холмов,

Чувство здоровья, упоённость полуднем, песня меня, встающего с постели и встречающего солнце.

Ты привык считать, что тысяча акров — это много? Ты привык верить, что земля огромна?

Ты так долго трудился, чтобы научиться читать?

Ты чувствовал такую гордость, понимая, что значат стихи?

Остановись этим днём и ночью со мной, и ты получишь источник стихов,

Ты получишь землю и солнце (остались ещё миллионы солнц),

Ты больше не будешь принимать вещи из вторых или третьих рук, ни смотреть глазами мёртвых, ни питаться от призраков, живущих в книгах,

Ты не будешь смотреть и моими глазами, принимая вещи от меня:

Ты будешь слушать все стороны, ты сам для них станешь фильтром.

3

Я слышал разговор говорящих, разговор о начале и о конце,

Но я не говорю о начале или конце.

Никогда не существовало начала начальнее нынешнего момента,

Молодость не была моложе, старость не была старше, чем они есть сейчас,

Не будет совершенства совершеннее, чем то, которое есть сейчас,

Не будет иного рая и ада, чем те, которые есть сейчас.

Жажда и жажда и жажда,

Всесоздающая жажда вселенной.

Из неразличимости выступают равные противоположности, всегда вещество и всегда развитие, всегда влечение,

Всегда вязь идентичности, всегда различение, всегда становление жизни.

Незачем говорить подробно, учёный и неучёный чувствуют: это так.

Несомненные, как достоверность, устремлённые вверх, как сама вертикаль, глубоко убеждённые, сцепленные, как скобы,

Крепкие, словно конь, исполненные любви, высокомерные, магнетичные,

Я и эта тайна, вот мы стоим.

Чиста и сладостна моя душа, и чисто и сладостно всё, что не моя душа.

Не имеющий одного не имеет и другого, невидимое подтверждается виденным,

Пока оно не становится не виденным и не получает подтверждения в свою очередь.

Показывая лучшее и отделяя его от худшего, век или возраст раздражает век или возраст,

Я же, пока они спорят, знаю, как совершенно устроены вещи, я молчу и иду купаться и восхищаться собой.

Я приветствую каждый свой орган и каждую черту, как и всякого человека, превосходного и чистого,

Ни один миллиметр меня не постыден, ни с одним я не должен быть меньше знаком, чем с прочими.

Я доволен — я вижу, танцую, смеюсь, пою;

Когда обнимающий и любящий меня спит со мной рядом всю ночь в кровати и уходит с первыми звуками утра, ступая тихо,

Оставляя мне корзины, покрытые белыми полотенцами, так много, что дом становится просторнее,

Стоит ли мне отложить своё созерцание и осознание и наорать на свои глаза,

Что они перестали смотреть ему вслед и далее на дорогу

И уже порываются исчислить до цента

Точную ценность одного и точную ценность двоих, и которая побеждает?

4

Зеваки и попрошайки вокруг меня,

Люди, которых я встречаю, влияние на меня ранних лет моей жизни, или района и города, где я живу, или нации,

Недавние встречи, открытия, изобретения, общества, древние и новые авторы,

Мой ужин, костюм, ближайший круг, внешность, слова и вещи, которыми я одариваю других, взносы и обязательства,

Реальное или надуманное безразличие мужчины или женщины, которых я люблю,

Болезнь кого-то из близких или моя собственная, плохой поступок или утрата или нехватка денег, или депрессия, или экзальтация,

Столкновения, кошмар братоубийственной войны, лихорадка сомнительных новостей, кликбейт происшествий;

Всё это подступает ко мне день и ночь и отступает назад,

Но всё это не Я сам.

То, что Я сам, стоит в стороне от этой тягостной суеты,

Стоит заинтересованное, довольное, сострадающее, незанятое, цельное,

Смотрит вниз, стоит прямо, сгибает руки, опершись на какую-то невидимую опору,

Смотрит, голова чуть вбок, готовое узнать, что же дальше,

В игре и вне игры, наблюдая и изумляясь ей.

В прошлом я вижу собственные дни, где я потел в чаду с лингвистами и соперниками,

Я не высмеиваю и не спорю, я присутствую, вижу и жду.

5

Я верю в тебя, моя душа, другой, которым я являюсь, не должен принижаться перед тобой,

И ты не должна принижаться перед этим другим.

Поваляйся со мной на траве, вынь комок у себя из горла,

Ни слов, ни музыки, ни рифмы я не хочу, ни привычки, ни лекции, даже самых лучших,

Мне нравится только убаюкивающий звук твоего приглушённого голоса.

Я вспоминаю, как мы лежали однажды в такое прозрачное летнее утро,

Как ты лежала головой на моём бедре и, мягко на мне развернувшись,

Стянула рубашку с моей грудной кости и вошла языком в моё догола раздетое сердце,

Так глубоко, что ты чувствовала мою бороду, так далеко, что ты касалась моих стоп.

Тогда появились и разошлись по мне мир и знание, безразличные к земным спорам,

И я знаю, что рука Бога есть обещание моей руки,

И я знаю, что дух Бога есть брат моего духа,

И что все люди, рождённые на свет, тоже мне братья, и все женщины мои сёстры и любовницы,

И что начало творения есть любовь,

И что листья, крепкие на ветвях и разлетающиеся по полю, бесчисленны,

Как и карие муравьи в своих малых колодцах под ними,

И мох, наросший на изгородь, горки камней, бузина, вербаскум и лаконос.

6

Ребёнок сказал, что такое трава? — протягивая мне подержать её из своей охапки;

Как мне было ответить ребёнку? я знаю, что она такое, не больше, чем знает он.

Думаю, она флаг моей личности, сотканный из зелёных нитей надежды.

Или, думаю, она — карманный платочек Бога,

Надушенный подарок и напоминание, оброненное как бы невзначай,

С вышитым где-то по краям именем владельца, на которое мы могли бы глядеть и восклицать, говоря: Чьё?

Или, думаю, трава сама и есть ребёнок, дитёныш растительности.

Или, думаю, она неизменный иероглиф,

Который значит: Прорастая там, где широко, и там, где узко,

Рядом с чернокожими так же, как среди белых,

И возле индейцев, и возле конгрессмена, и возле раба, я всем даю одно и то же

И принимаю всех одинаково.

И теперь она кажется мне прекрасными нестрижеными волосами могил.

С нежностью буду я обращаться с твоими, трава, кудрями,

Ведь ты, возможно, прорастаешь из груди молодых людей,

И если бы я знал их, то, возможно, я любил бы их,

А может, ты растёшь из людей старых, или из деток, рано забранных с материнских коленей,

Ты и сама — колени матери.

Эта трава очень тёмная, чтобы расти из белой головы пожилых матерей,

Темнее, чем бесцветные бороды стариков,

Слишком тёмная, чтобы прорастать из бледно-красных, как черепица на крышах, ртов.

О я вижу в итоге так много говорящих языков,

И я вижу, что языки травы не растут из человеческого нёба без пользы.

Жаль, не могу перевести эти намёки о мёртвых молодых людях и женщинах,

Намёки о стариках и матерях и о потомстве, рано забранном с их коленей.

Что, как вы думаете, стало с этими молодыми и старыми людьми?

Чем, как вы думаете, стали эти женщины и дети?

Они живы и благополучны где-то,

Малейший росток указывает на то, что смерти на самом деле нет,

И если она когда и была, она вела за собой жизнь, она не ожидает жизнь, чтобы схватить её,

Она прекращается в тот момент, когда жизнь являет себя.

Всё идёт вперёд, к цели, ничто не перестаёт,

И умереть это совсем не то, чем каждому из нас кажется, это гораздо счастливей.

7

Считал ли кто-нибудь удачей — быть рождённым?

Спешу сообщить ему или ей: умереть такая же удача, и я знаю это.

Я прохожу смерть с умирающими и рождение с новорожденным, впервые вымытым; я не то, что содержится между моим головным убором и обувью;

Я рассматриваю разнообразные предметы, ни один не повторяет другой, и каждый хорош,

Земля хороша и звёзды хороши, и всё им сопутствующее.

Я не земля и не сопутствую земле,

Я спутник и друг людей, все они так же бессмертны и необъятны, необъяснимы, как я сам,

(Они не знают, насколько бессмертны, но я — знаю).

Каждый род для себя и своих, для меня мой мужской и женский,

Для меня те, кто были и остаются мальчиками и любят женщин,

Для меня мужчина, гордый и знающий, как больно жалит отверженность,

Для меня эта возлюбленная и эта старая дева, для меня матери и матери матерей,

Для меня улыбнувшиеся губы и глаза, проливавшие слёзы,

Для меня дети и те, кто зачинают детей.

Раскройся! У тебя нет вины передо мной, ты мне не скучен и не не нужен,

Я вижу сквозь сукно и клетчатую ткань, да и без неё,

И я рядом, несломленный, обретший, неутомимый; меня не стряхнёшь с руки.