Первый номер «Иностранной литературы» 2015 года посвящен литературе страны, весьма популярной в СССР 60-х годов и с тех пор почти забытой.

Принято считать, что Куба близка россиянину и по ряду исторических причин россиянин испытывает к Кубе особые чувства, более теплые, чем к Латинской Америке в целом.

В течение трех десятилетий (60-е, 70-е, 80-е) Куба и СССР находились в близких отношениях: это касалось политики, экономики, общественной жизни, образования, культуры, быта и сферы человеческих привязанностей и ценностей. При этом та кубинская литература, которая доходила до советского читателя, составляла лишь часть — сравнительно небольшую — общего поля национальной словесности. Заявив в речи 1961 года «Слова к интеллектуалам»: «В Революции — все; вне Революции — ничего», Фидель Кастро разом «умножил на ноль» не только обширную эмигрантскую литературу, но и ту, что продолжала создаваться внутри страны неангажированными авторами. В СССР переводились — почти исключительно — кубинские тексты, попадавшие в зону «в Революции».

К концу 80-х — началу 90-х отношения Кубы и СССР приняли иной характер. Кубинские власти (в отличие от народа) крайне настороженно отнеслись к новым русизмам perestroika и glasnost и объявили о начале периода «исправления ошибок и отрицательных тенденций», оберегая островной социализм от неоднозначных веяний с братского Востока. А чуть позже распад Советского Союза и вообще социалистического блока вверг Кубу в тяжелейший кризис, обозначенный Фиделем Кастро в 1990 году как «Особый период в мирное время» и отмеченный резким падением и без того невысокого уровня жизни, ростом преступности и новой волной массовой нелегальной эмиграции. По эту сторону океана положение дел также не располагало к расцвету культурных связей. Куба для нас «умолкла». На излете 80-х успел появиться составленный Борисом Дубиным и Синтио Витьером том Хосе Лесамы Лимы, в 90-е доносились отголоски испанского «кубинского бума» — романы Зое Вальдес, — но общая картина стала еще менее полной, чем в советскую эпоху. Показательно, что в журнале «Иностранная литература» с 1988 по 2002 год не было опубликовано ни одного кубинского произведения.

Тем временем многоликая кубинская литература бурно развивается как на острове, так и за его пределами, осмысляя последние полвека истории страны — несостоявшуюся утопию, непревращение кубинца в Нового Человека, тупики «интернациональных миссий», выживание 90-х, — время от времени впадая в «Остальгию» (немецкий термин, обозначающий ностальгию по социалистическому — «восточному» — прошлому, который можно экстраполировать на кубинскую действительность), перекраивая национальный литературный канон, иногда заговаривая по-английски, преклоняясь перед гениями, забытыми официальной культурной политикой, или не преклоняясь ни перед кем, задаваясь вопросами. В постсоветском литературном процессе Кубы успели обозначиться поколения, течения (например, так называемый «грязный реализм»), прагматические позиции авторов, ориентирующихся на внутренний или международный издательский мир, и все это движение крайне интересно и в какой-то мере поучительно для постсоветского читателя, в том числе, и русскоязычного.

Разумеется, невозможно представить в одной журнальной книжке все разнообразие новой кубинской литературы. Впрочем, если чему-то и учит кубинский опыт постреволюционной эпохи, так это тому, что пространство (художественное в том числе) бесконечно глубоко в своей ограниченности. Одного столика в кафе-мороженом достаточно для свершения судеб, а путешествие из центра в пригород можно откладывать всю жизнь — и прожить ее с шиком. Персонажи романа и почти всех рассказов, составляющих номер, живут в Гаване по соседству друг с другом, но в совершенно разных мирах — это заметно даже по тому, как в каждом произведении решается проблема борьбы с тотальным дефицитом. С другой стороны, особенность постреволюционного кубинского мировидения — ощущение себя частью бывшей «империи»: этой проблематики касается, например, книга Мигеля Анхеля Фраги о СПИДе на Кубе: командировки интернациональных миссий помощи борющимся народам Африки имели и такие последствия, как описанный в документальном расследовании санаторий для ВИЧ-инфицированных.

Публикуемый номер «Иностранной литературы» состоит, в основном, из произведений, увидевших свет в 90-е и 2000-е годы, но также включает тексты безусловных классиков ХХ века, некоторые из которых оказались вне официального первого ряда кубинской литературы из–за политической позиции или жизненных убеждений, в частности, нежелания участвовать в Революции (если, вслед за кубинцами, мы будем понимать под Революцией не процесс смены власти, а всю действительность острова с 1959 года). Эмигранты — поэт Гастон Бакеро, заново открытый молодым поколением кубинских литературоведов уже в начале нового столетия; непревзойденная исследовательница афро-кубинской культуры Лидиа Кабрера; языкотворец, один из важнейших авторов «нового» латиноамериканского романа Гильермо Кабрера Инфанте — или «внутренние эмигранты» — подвергавшийся преследованиям культовый писатель Вирхилио Пиньера; главный теоретик кубинской идентичности Фернандо Ортис; признанная всем испаноязычным миром поэтесса Дульсе Мария Лойнас, — эти авторы, составляющие канон современной кубинской литературы, находясь «вне Революции», были неизвестны или малоизвестны у нас во времена, когда ангажированных кубинцев переводили много. На Кубе не так давно начали «вспоминать» их и возвращать в официальную сокровищницу национальной культуры, но даже если бы этого не произошло, необходимость появления или умножения их текстов на русском языке не пропала бы.

Получившийся в результате смешения более знакомых и менее знакомых читателю составляющих номер вряд ли сравнится с архетипическим креольским пиром из романа Хосе Лесамы Лимы «Рай» (см. рассказ Сенеля Паса). Зато принцип объединения многих разнородных элементов в целое отдаленно напоминает традиционный кубинский суп ахьяко, состоящий из индейских, африканских, испанских и китайских ингредиентов. В статье «Человеческие факторы кубинского начала» антрополог Фернандо Ортис использует образ ахьяко для описания национальной культуры: “Густое цивилизационное варево, кипящее на карибском огне». Возможно, мы не улучшим вкуса этой похлебки, но, по крайней мере, ей совершенно точно трудно навредить.

Дарья Синицына, составитель номера