По мнению многих нейроученых и философов, язык может и не быть наилучшим средством передачи идей. В цифровую эпоху необходимо понять его роль и исследовать новые возможности, предоставляемые технологиями.

В аналитической философии любое значение может быть выражено при помощи языка. В своей книге «Выражение и смысл» (1979) философ из Калифорнийского университета в Беркли Джон Серл называет эту идею «принципом выразимости, принципом, по которому можно сказать все, что угодно». Более того, в «Логико-философском трактате» (1921) Людвиг Витгенштейн говорит о том, что «границы моего языка означают границы моего мира».

За пределами обособленного от других дисциплин поля логического позитивизма границы естественного языка, когда дело доходит до выявления смысла, уже давно признаны как в искусстве, так и в науке. Психология и лингвистика допускают, что язык как средство не идеален. Общепринято, что многие из наших мыслей невербальны, а некоторые из них и вовсе не могут быть выразимы в языке. Также примечательно, что язык часто не может выразить конкретные переживания, порожденные современным искусством, и не может сформулировать тип абстрактного мышления, характерный для многих современных наук. Язык не является безупречным средством передачи мыслей и чувств.

В области искусственного интеллекта технологии могут быть непонятны даже специалистам. В эссе «Неизменен ли искусственный интеллект?» принстонский нейробиолог Аарон Борнштейн обсуждает эту проблему по отношению к искусственным нейронным сетям (вычислительным моделям): «Никто не знает, как они работают. А это значит, что никто не может предсказать, когда они могут потерпеть неудачу». Это может нанести вред людям, если, например, врачи станут полагаются на эту технологию, чтобы оценить, могут ли у пациента развиться осложнения.

Борнштейн говорит о том, что организации иногда выбирают менее эффективные, но более прозрачные инструменты для анализа данных, и «даже правительства начинают проявлять беспокойство по поводу растущего влияния загадочных оракулов нейронных сетей». Он полагает, что «требование интерпретируемости можно рассматривать как еще один набор ограничений, препятствующих модели из “чистого” решения, в котором уделяется внимание только вводимым и выводимым данным, которые она дает, и, возможно, снижению точности». Разум является ограничением для искусственного интеллекта: «Интерпретируемость может помешать таким моделям полностью раскрыть свой потенциал». Поскольку работа такой технологии не может быть полностью понята, ее практически невозможно объяснить при помощи языка.

Риота Канаи, нейробиолог и генеральный директор токийского стартапа Araya, признает, что «учитывая сложность современных нейронных сетей, у нас возникают проблемы с распознаванием того, как ИИ принимают решения, и с переводом процесса на язык, который люди могут понять». С этой целью Канай и его коллеги «пытаются реализовать мета-познание в нейронных сетях, чтобы они могли сообщать о своих внутренних состояниях».

Их цель состоит в том, чтобы дать голос машине: «Мы хотим, чтобы наши машины объяснили, как и почему они делают то, что делают». Эта форма коммуникации должна быть разрабатана самими машинами. С этой обратной связью исследователи будут выступать в качестве переводчиков, которые смогут объяснить общественности решения, принимаемые машинами. Что касается человеческого языка, Канай называет его «дополнительной трудностью при обучении ИИ самовыражению». (Между прочим, это предполагает, что вычислительные модели имеют своё «я».) Так язык является проблемой для искусственного интеллекта.

Илон Маск выдвигает идею о том, «что мы должны улучшить медленное, неточное общение наших голосов прямой связью мозг-компьютер». Он основал компанию Neuralink, которая якобы будет подключать людей к сети, в которой они будут обмениваться мыслями, не тратя время и силы на язык. Как пишет в своем эссе «Разговор» Кристофер Марку, кандидат наук Кембриджского университета с юридического факультета, «это позволило бы нам поделиться своими мыслями, страхами, надеждами и тревогами, не унижая себя письменным или устным языком».

«В целом проблемы часто более удачно ставятся при помощи языка, и язык остается удобным инструментом для их объяснения. Но реальный процесс мышления — в любой дисциплине — по большей степени бессознательный процесс»

Тим Урбан, блогер и карикатурист в журнале «Wait But Why», рассматривает концепцию мышления Маска и утверждает, что «когда вы рассматриваете феномен “потери в передаче”, который происходит с языком, вы понимаете, насколько более эффективным могло бы быть групповое мышление». Этот проект делает зловещие предположения: вместо усиления вербального общения Маск предлагает отказаться от него как от неадекватного средства социального взаимодействия. Людям, как правило, больше нравится улучшение коммуникационных сетей, которые используют язык, но вместо этого им предлагают корпоративное утопическое будущее технотелепатии и жутко дистопическое настоящее, где язык является препятствием для сотрудничества. Ирония в том, что такая критика языка может быть успешно передана при помощи самого языка.

В своем недавнем эссе «The Kekulé Problem» американский писатель Кормак Маккарти рассказывает о происхождении языка и скептически относится к его фундаментальной роли в познании: «В целом проблемы часто более удачно ставятся при помощи языка, и язык остается удобным инструментом для их объяснения. Но реальный процесс мышления — в любой дисциплине — по большей степени бессознательный процесс». Он определяет бессознательное как «машину для управления животным».

Маккарти рассматривает язык как относительно недавнее изобретение и сравнивает его с вирусом, который начал быстро распространяться среди людей около ста тысяч лет назад. Его видение языка неудовлетворительно по ряду причин. Во-первых, язык — это способность человека развиваться благодаря постепенной эволюции общения; сложно представить его как вирус или результат внезапного изобретения. Во-вторых, мысль не обязательно должна быть бессознательной, чтобы быть невербальной. Многие сознательные мысли не опираются на язык. Наконец, люди могут столкнуться с проблемами, которые трудно передать через язык. Это может стать ключевым вызовом для искусства и науки в ближайшем будущем.

Хотя язык может и не быть идеальной средой для мышления, он является необходимым средством для общения, без которого не было бы современного общества, институтов, государств и культуры. Его вариативность позволяет людям устанавливать социальные отношения и разрабатывать новые формы сотрудничества. Это надежная и высоко оптимизированная форма общения, разработанная путем постепенных изменений. На протяжении тысячелетий язык был инструментом социального взаимодействия. Это взаимодействие часто сталкивается с экзистенциальными угрозами (авторитаризм, изоляционизм, конфликты…), потому что субъективные переживания (подумайте о границах эмпатии, когда речь идет о мигрантах) и знания (подумайте о сложности глобального потепления), которыми занимаются искусство и науки, кажется, вышли за пределы выразительной силы языка.

Человечество зависит от способности языка передавать сложные новые идеи и таким образом интегрировать их в культуру. Если люди не смогут понять и обсудить возникающие глобальные проблемы, они не смогут решать их приемлимо друг для друга. В своем эссе «Наш мир превосходит нас» для журнала Aeon Роберт Бертон, бывший заместитель директора отдела неврологии в Медицинском центре UCSF, отсылает к этой головоломке, когда спрашивает: «Если мы не понимаем таких когнитивных задач, как мы можем на них отреагировать?». Смогут ли люди остановить изменение климата или обуздать растущее неравенство в распределении доходов. Эти цели могут быть достигнуты только совместными усилиями. Чтобы работать вместе, людям нужен язык.

Как говорит Витгенштейн, «о чем нельзя говорить, о том следует молчать». Это молчание может привести к тяжелым последствиям для человечества. Важно нарушить тишину. Искусство и наука должны общаться с общественностью и развивать язык и культуру.

В искусстве считается, что субъективные переживания не всегда передаются языком. Художники сталкиваются с границами конкретного выражения. Ученые, в свою очередь, понимают, что язык — это грубый инструмент, неспособный передавать абстрактные идеи. Наука, таким образом, исследует пределы абстрактного мышления. И искусство, и наука недовольны устным общением. Чтобы вызвать удивление, художники порою отказываются от языка. Чтобы получить знания, ученые часто оставляют язык позади.

В своем метко названном эссе «Наука переросла человеческий разум и его ограниченные возможности» Ахмед Алкатиб, биолог специализирующийся на молекулярном раке в Гарвардской медицинской школе, предлагает передать исследования искусственному интеллекту на аутсорсинг, потому что «человеческий разум просто не может достаточно эффективно воссоздать сложные явления природы в эпоху больших данных». Проблема в том, что язык является инструментом для сбора знаний и оценки красоты.

Отказ от языка маргинализирует искусство и науку. Чудо знания становится недоступным для общества в целом. Когда люди принимают решения о будущем, политические процессы могут не зарегистрировать то, что происходит на переднем крае человеческой мысли. Без языка искусство и наука теряют культурную значимость и политическое влияние: у искусства меньше надежды на то, чтобы взволновать сердца людей, и у науки меньше возможностей для просвещения общественности. Искусства и науки находящиеся на задворках человечества, подрывают свои культурные гарантии. Сегодняшние доминирующие повествования — прогресс науки и демократизация искусства, но глобальные проблемы требуют еще более активного участия человечества в научных, моральных и эстетических дилеммах. Язык является одним из ключевых инструментов, которые могут реализовать эти амбиции.

Важно найти баланс между расширением языковых границ и использованием его в качестве инструмента для общения и совместной работы. Художники и ученые могут обратиться к публике с идеями, которые не могут быть легко поняты и которые необходимо передать языком. В своем эссе «Чтобы исправить климат, рассказвайте истории» Майкл Сигал, главный редактор «Наутилуса», утверждает, что науке нужны нарративы, чтобы стать культурой. Он полагает, что они могут помочь человечеству решить глобальные проблемы. Этот потенциал раскрывается нам, когда мы видим, как «коренные народы во всем мире рассказывают мифы, содержащие предупреждающие знаки о стихийных бедствиях». Сегодня люди могут создавать полезные представления, основанные на экспертном понимании мира. Эти истории могут связать непостижимые опасности с хрупким человеческим телом, а язык — лучший политический инструмент для этой задачи.

В конечном счете искусство и наука получают критически важные знания и значимый опыт, но зачастую не могут выразиться при помощи языка. Как говорит Витгенштейн, «о чем нельзя говорить, о том следует молчать». Это молчание может привести к тяжелым последствиям для человечества. Важно нарушить тишину. Искусство и наука должны общаться с общественностью и развивать язык и культуру.

Оригинал стать можно прочитать здесь