…Новый роман этого автора, кроме всего прочего, можно рассматривать также в контексте кинематографичности современной прозы. Да и может ли быть иначе, когда речь, как эпосе «Мертвые видят день» Семена Лопато — о путешествии к трону Вотана (Одина), верховного бога в скандинавской мифологии? И пока мы примеряем режиссера, музыку и любимых актеров — только Герман, если уж не Антониони, исключительно Вагнер или на худой конец Шостакович, неплохо бы Малковича, если Иствуд не сможет — стоит рассказать, о чем, все–таки, речь.

Итак, представьте себе жаркую битву в ледяных водах Норвегии, в результате которой советская подводная лодка и гитлеровский эсминец уничтожают друг друга. Обе команды во главе с капитанами попадают в загробный мир нордической Валхаллы, где не пируют, как все погибшие воины, и не бьются по привычке в смертельных сражениях, а отказываются для начала примириться между собою. А посему, по здешним законам, им предстоит долгий и опасный путь к престолу упомянутого Вотана. Именно там, в смертельном поединке, будет решено, кто же победит во Второй мировой — Россия или Германия.

В жанровом смысле роман Семена Лопато — «народная» эпопея военного времени, этакая фантасмагория в духе «Живых и мертвых», напоминающая одновременно полотна Босха и жесть Кукрыниксов. Как понять и принять подобный дикий микс, а главное — ревизию всех «ценностей», происходящую в романе? В первую очередь, конечно, советским героям-подводникам, они-то ближе.

«Спокойно и чуть печально Вагасков смотрел в сторону моря.

— Помните Соцкова, что с Черноморского к нам попал? — спросил он. — Как он рассказывал, как Севастополь эвакуировали.

Старпом сплюнул снова. — Ага. Пятьдесят человек комсостава и партактива в подводную лодку набили — и в Новороссийск. И так еще несколькими лодками — и командарма тоже. А семьдесят тысяч народу — без патронов и снарядов — немцам на съедение.

— Вожди… А над ними — еще вожди, а над ними — еще вожди…

— Вот и я так думаю, — тихо откликнулся Вагасков. — Лучше уж мы сами. Раз уж так получилось».

Стилистически — все–таки Герман. Клочья тумана, моросящий дождик, поголовное безумие местных жителей. Загробный мир, как он есть, если хотите. Все вокруг живет, словно в дурном сне. Дерущиеся люди на улицах и площадях, то и дело нападающие на путников, оркестр, исполняющий Вивальди, забитая книгами квартира единственного жителя с осмысленным взором. «Беря наугад том за томом, на первой попавшейся странице раскрывая их, — рассказывает герой, — я с первых строк ощущал, что вижу перед собой что-то поразительно интересное — захватывающие, цепляющие за сердце с первой фразы диалоги, восхитительно яркие, пленяющие своей живостью описания, головокружительно интересные события и мысли искрили, лились с каждой страницы, ощущая, что держу в руках целый мир».

Мир, конечно, для юного русского моряка, от имени которого ведется повествование, на пути к престолу Вотана преображается не в лучшую сторону. Многие из команды найдут свою мирную гавань — как советские, так и немецкие воины остаются понемногу в здешнем аду с местными жителями: охранять, жениться, воспитывать детей. Но будущее это по меркам военного времени, конечно, безрадостное — словно пустой трамвай без водителя, остановившийся, чтобы подвезти их поближе к развязке. Самое время вспомнить Данте, кругов же ада в тамошних краях окажется только три. Сначала все обезумеют, после прозреют, а потом уж займутся истреблением. «Мимо каких-то бетонных будок, упавших столбов, брошенных котельных», да еще «нагромождение каких-то бетонных будок и трубопроводов чернело впереди»… Словом, отличнейший стимпанк вперемешку с гладиаторскими боями. Которые, естественно, ведутся соответствующими средствами — продираясь сквозь кипящие битвы и сражение всех со всеми, герои романа владеют лишь выданными на старте рыцарскими мечами, в то время как против них идут в атаку с пушками, танками и даже самолетами. Да и сами воины, знаете, собранные в здешних болотах из армий всех времен и народов… «Подняв голову, я огляделся — наваленная ярусами груда ящиков, коробок, каких-то ломаных разбитых металлических агрегатов круглым амфитеатром окружала нас, кое-где, на нечеловеческих искореженных сиденьях люди с дергающимися лицами неподвижно сквозь дождь смотрели на нас».

Простые человеческие чувства — при встрече с любимой, местными художниками и поэтами — конечно, прилагаются, но вряд ли меняют судьбу героев. Разве что сами они выпадают — из жизни и судьбы — словно лепестки железного цветка, выданные им богами в начале путешествия. А так все — путь-дорога, стратегия и тактика, обморочный сон и сумеречная явь. «Промелькнули мимо высохшие русла речушек, какие-то мелкие, покосившиеся постройки — рваные следы обиталища человека, грязными, прерывистыми лентами вдоль полотна потянулись сбитые, полуасфальтированные дороги, первые дома пронеслись мимо…» И далее по сюжету, словно в городе мастеров, которые живут здесь вечно, не умирая и читая газеты с чужими письмами: «Бесчисленные башенки, порты, трубы, какие-то замысловатые, разных форм, отверстия, похожие на шахты торпедных аппаратов или дюзы, были рассыпаны по нему; приглядевшись, в светлой сини, далеко за ним я различил еще два или три таких же аппарата…»

Да, героический стимпанк, как и было предсказано, но это лучшее, что стоит сегодня прочесть — и про героев, и про их кровавую баню («steam») с протестом («punk») против подобной жизни в аду.