Черновой перевод статьи On Memory (Electronic or Otherwise), опубликованной в журнале Leonardo (4, 1990).

См. также: Flusser V. Memories // Ars Electronica: facing the future: a survey of two decades / ed. T. Druckrey. Cambridge, Mass: MIT Press, 1999. P. 202–206.

Эта статья — адаптированная презентация с Ars Electronica, 14 сентября 1988 года (Линц, Австрия).

Аннотация. Наш вид передаёт приобретённую и унаследованную информацию от поколения к поколению. Это вдвойне противоречит природе. Второй закон термодинамики гласит, что информация, содержащаяся в природе, стремится к забвению. Живые организмы противоречат этому принципу, сохраняя и передавая генетическую информацию. Они создают память вопреки энтропии природы. Биологические законы Менделя утверждают, что приобретённая информация не может передаваться от организма к организму. Наш вид противоречит этому закону, потому что обладает развитой культурной памятью, постепенно накапливающей приобретённую информацию, к которой имеют доступ последующие поколения. Это двойное отрицание природы, хотя и временное, составляет условие существования человечества. Человеческое достоинство, которое отличает нас от всех других известных существ, может быть определено как факт, что у нас есть как генетическая, так и культурная память, что мы «исторические существа». Человеческое достоинство приобретает новое значение, поскольку электронные воспоминания радикально трансформируют культурную память. В этой статье рассматриваются некоторые аспекты этой трансформации.

Память культурная против генетической

Если память определить просто как хранилище информации (это определение открыто для серьёзных возражений), тогда мы обнаружим воспоминания в природе повсеместно. Они плывут, подобно островам, в общем потоке к энтропии; это острова, что сохраняют информацию до тех пор, пока не исчезнут. Примерами могут служить атомы водорода и галактики: они образуют эпициклы с отрицательной энтропией, лежащие в основе линейной энтропийной тенденции природы. Наиболее впечатляющий пример таких отрицательно энтропийных эпициклов — биомасса, появившаяся на поверхности нашей планеты несколько тысяч миллионов лет назад, чьими протуберанцами есть мы. Биомасса состоит из мелких капелек, в которых информация закодирована в сложных постепенно воспроизводимых молекулах. Во время этого процесса возникают ошибки. Большая часть из них удаляется из биомассы, генетической памяти, с помощью очень сложных устройств. Эти ошибки называются «неосуществимыми мутациями». Немного ошибок ускользают от этих устройств, и они составляют то, что называется «биологической эволюцией». Хотя наши оптимистичные предки (те, кто верил в прогресс) считали это эволюционное изменение положительным, потому что оно позволяло создаваться новой информации внутри биомассы, с точки зрения памяти эта ситуация должна рассматриваться как серьёзный недостаток. Это демонстрирует ненадёжность памяти биомассы: вместо того, чтобы сохранять информацию, она «обрабатывает» её. Эта обработка имеет значение для технических проектов. Генная инженерия, которую можно определить как попытку сохранить полученную информацию внутри биомассы, должна учитывать, что вся сохранённая там информация, подвержена ошибкам трансмиссии. (Если бы генная инженерия считалась искусством, и если бы искусственные организмы, которая она производит, считались бы произведениями искусства, эти ошибки трансмиссии были бы одновременно ограничением и вызовом для художников).

Культурная память короче генетической и ещё более ненадёжная. Человеческое достоинство не заслуживает безграничного восхищения. Большая часть приобретённой нами информации была стёрта из памяти; документы превратились в пепел, здания превратились в руины, и, весьма вероятно, целые культуры были забыты. Когда люди начали строить культурную память (т.е. когда они начали создавать и поддерживать социокультурное разнообразие), они использовали два типа носителей памяти или объектов, хранящих информацию. Первыми стали воздушные волны в вокализации, вторыми стали камни, кости и другие твёрдые объекты. (Возможно, использовались и другие носители памяти, такие как жесты, но они здесь не будут рассматриваться).

Преимущество воздушных волн заключается в том, что воздух легко доступен, и что человеческий организм оснащён органами, которые трансформируют воздушные волны в фонемы. Речь даётся нам естественно, хотя каждый отдельный язык требует изучения. (Это поднимает вопрос о сомнительной взаимосвязи между унаследованной и приобретённой информацией, т. е., допустим, какая часть информации для ходьбы была унаследована, а какая — приобретена). Недостаток воздушных волн — нестабильность и подверженность помехам: это искажает хранящуюся в них информацию. Информация, сохраняемая в воздушных волнах, устная / слуховая информация, должна быть быстро восстановлена получателем, сохранена внутри мозга и оттуда передана другим получателям. Этот процесс «устной культуры» подвержен многочисленным ошибкам из-за нарушенной шумом трансмиссии и ошибок, происходящих в мозгах передающих. Так что «устные культуры», говоря прямо, не исторические, поскольку «история» означает непрерывную цепочку.

Твёрдые объекты обладают тем преимуществом, что они относительно устойчивы. Каменный нож может сохранять информацию о том, «как резать», десятками тысяч столетий. Информация, сохранённая в твёрдых объектах создаёт информированные объекты, которые конституируют «материальную культуру». Недостаток заключается в том, что такие информированные объекты (инструменты) используются не только как носители памяти, но и как банки данных: нож не только сохраняет информацию о том, «как резать», но и используется для резки. Использование инструмента изнашивает информацию, которую он содержит, подобно обуви, теряющей свою форму вместе с износом. Этот износ создаёт проблему отходов, которая находится в центре экологических проблем. Дезинформированные объекты представляют собой пагубный тип сбоя в памяти. Вот почему появились объекты, которые были разработаны исключительно как носители памяти, то есть не как инструменты. Такие «монументы» (например, Венера Виллендорфская) избегают проблемы отходов, хотя и подчиняются Второму закону термодинамики, который гласит, что информация, содержащаяся в природе, имеет тенденцию забываться.

От устной к письменной культуре

Очень оригинальное изобретение было сделано относительно недавно (около 3500 лет назад) — алфавит. Это код, используемый для транскрибирования фонем разговорного языка в визуальные символы, которые можно нанести на твёрдые объекты. Этот код объединяет преимущества устной и материальной культур. Стало возможно создавать монументы (тексты), сохраняющие информацию разговорного языка в твёрдых и объектах и которые можно копировать. Эта запись доказала свою силу. Была создана культурная память, библиотека, которая позволяла накапливать полученную информацию. Это было началом собственно письменной истории. Письменный язык привёл к радикальной трансформации человеческого мышления и действия. Линейная структура алфавитного письма породила прогрессивный, причинно-следственный, «научный» способ рассуждения и действия. Сбор и хранение информации стал дисциплинированным, осознанным процессом. Изобретение алфавита можно считать решающим шагом на пути к очеловечиванию человека из антропоида.

По мере того как письменная культура медленно выделялась из устной и материальных культур — медленно, потому что ей приходилось бороться с предшествующей устной (мифической) и материальной (магической) культурами, и она продолжает это делать, — и по мере того, как культурная память всё теснее идентифицировалась с библиотекой, развивался любопытный процесс овеществления и сакрализации библиотеки. Библиотека не создавалась как хранилище полученной информации, в которую вносим информацию, полученную нами самими (с помощью письма), и из которой мы можем выносить информацию, полученную другими. Скорее она считалась сверхчеловеческой памятью, которая превосходит индивидов, парит над ними, и к которой они должны стремиться. Таким образом роль культурной памяти была перевёрнута: вместо того, чтобы служить человечеству хранилищем полученной информации для будущих поколений, она требовала, чтобы люди ей служили. Это оказало глубокое влияние на все системы культурных ценностей.

Существует два основных примера такого овеществления и сакрализации библиотеки как письменной памяти, которая во многом вдохновила то, что называют «Западными ценностями». Первый использовал модель платоновской антропологии, которая считает человека изгнанником с неба, где хранятся внешние идеи. Библиотека (трансчеловеческая память) представлена как пространство (topos uranikos «небесное место»), внутри которого, подчиняясь правилам логики, сохраняется неизменной вечная информация. Согласно платоновской антропологии, небесное хранилище и есть место, откуда мы все пришли, а затем мы попали в мир простых видимостей, в котором вся информация, получаемая нами, неверна (есть doxos, «мнениями»). Падая, мы пересекли «реку забвения» (lethe), но эти воды не уничтожили небесную, истинную информацию: они только скрыли её, и мы должны открыть её заново (a-letheia — «отзабыть», открыть истину). Следовательно, знать — значит не приобретать новую информацию, а скорее помнить забытую вечную информацию. Мы можем сделать это благодаря «теории», которая представляет собой дисциплинированное созерцание небесной библиотеки; если мы делаем это, мы становимся бессмертными.

Второй пример носит талмудический характер: библиотека (трансчеловеческая память) — это место встречи, где мы можем вести диалог с другими. Чтобы это сделать, мы должны открыть себя другим; мы должны узнать себя в других и признать их своими «другими». Мы должны «любить наших ближних». В той мере, в какой мы признаем наших ближних, — в такой они останутся в нашей памяти и станут вечными внутри нас. В той мере, в какой мы сами будем признаны ближними, — в такой мы должны стать бессмертными внутри них. Внутри трансчеловеческой памяти, признания другого, мы создаём бессмертное наших «других». Это признание объясняет, почему память — благословение (zikhranah lebrakh «пусть память будет благословением») и почему мёртвые продолжают жить (khayehhamessim «мёртвые живы»). Признание кого-либо в качестве нашего другого подразумевает признание инаковости, того, что полностью отлично от нас (JHVH «Иегова»). Любовь к ближнему подразумевает любовь к Совершенно Другому. Наш ближний — единственный образ Божий, и через этот образ мы можем созерцать Бога во всём возможном великолепии. Таким образом трансчеловеческая память — библиотека священного писания — на деле Бог, в котором мы встречаемся, чтобы стать бессмертными через любовь друг к другу.

Эти две идеологии, лежащие в основе западной цивилизации, ответственны за нашу экзистенциальную идентификацию. Мы идентифицируем себя как «субъектов» (подлежащих) трансчеловеческой памяти и, таким образом, как субъектов объективного мира. Эта идентификация связана с тем, что мы овеществляем нашу способность хранить полученную информацию, как будто эта способность каким-то образом находится внутри нас, и с тем, что мы предполагаем, что эта вещь внутри нас — своего рода эманация сверхчеловеческой библиотеки, парящей над нами. Таким образом такие концепты, как «душа», «дух» или даже «эго» приобретают западное значение, а именно — часть нас, не подверженная энтропии, а внешнему хранению информации. Как «тела» мы часть биологического мира, но как «духи» мы противостоим ему; мы можем познавать его, манипулировать им и подчинять своим желаниям.

Все проблемы западной онтологии и эпистемологии, такие как отношение между телом и духом, или соответствие «мыслящей вещи» «вещи протяжённой», — результат этого овеществления. Но есть признаки того, что мы вот-вот преодолеем этот вид экзистенциальной идентификации и перестанем придерживаться веры в трансцендентальное ядро внутри нас. Это изменение предполагает глубокую революцию во всех наших категориях мысли и действия.

Информация в эпоху электронной памяти

Электронные воспоминания это симуляции функций памяти человеческого мозга внутри неодушевлённых объектов. (В этом случае симуляция значит имитацию, которая увеличивает некоторые аспекты оригинала, игнорируя при этом все другие аспекты. Так, рычаг — симуляция руки: он увеличивает её подъёмную силу, игнорируя при этом все остальные аспекты руки). В электронных воспоминаниях функция памяти мозга перенесена из черепа во внешний мир. Это позволяет нам наблюдать и манипулировать извне хранилищем полученной информации. Таким образом, то, что мы наблюдаем и чем манипулируем — очень упрощённая форма памяти мозга, которая, в некоторых аспектах, действует намного лучше, чем наша собственная церебральная организация. Электронные воспоминания обеспечивают нам критическую дистанцию от симуляции нашей способности хранить полученную информацию; дистанцию, которая позволит нам в конечном счёте освободиться от идеологической веры в то, что мы «духовные существа», субъекты, сталкивающиеся с объективным миром.

Тот факт, что электронные воспоминания увеличивают некоторые из наших функций памяти и, таким образом, эти функции работают намного лучше, чем раньше, — несомненно окажет глубокое влияние на будущую цивилизацию. Позвольте мне кратко перечислить некоторые из этих изменений. Во-первых, электронные воспоминания информируются проще, чем церебральные воспоминания, они хранят информацию значительно дольше, и они позволяют легко копировать эту информацию. Это означает, что нам больше не нужно пытаться хранить эту информацию в нашем мозге — безнадёжное усилие, если мы примем во внимание количество ныне доступной информации, — и вместо этого мы можем вносить информацию в электронные воспоминания. Наш мозг, таким образом, будет освобождён для других задач, таких как обработка информации. Эта обработка информации называется «творчеством»; мы можем ожидать настоящего взрыва человеческого творчества как только мы освободимся от всех механических аспектов мышления.

Ещё одно изменение, которое следует ожидать, — это соединение электронных воспоминаний с роботами, в результате чего информация будет транскодирована в жесты. «Работать» — это жест, насаждающий информацию объекту. Например, каменный нож — результат насаждения информации «как резать» на камень. Таким образом, жест работы может быть перенесён на автоматизированные машины. Мы будем свободны в их «программировании», в подготовке информации, которая будет внесена в электронную память и затем транскодирована в настоящий жест. Человек перестанет быть работником (homo faber), а скорее станет информационным процессором, игроком с информацией (homo ludens).

Можно ожидать ещё одного изменения. Мы повысим нашу способность стирать информацию. Электронные воспоминания забываются более эффективно, чем человеческие. Валидность информации ограничена во времени, и это время становится всё короче. (Например, большая часть информации, касающаяся естественных наук, которая была актуальна поколение назад, уже бесполезна). Наш мозг перегружен невалидной информацией; это мешает нам обрабатывать новую, валидную информацию. Но электронные воспоминания позволяют постепенно накапливать информацию, которая приведёт к «историческому мышлению и действию» в новом и более радикальном смысле. И, кстати, это покажет нам, что забывание — такая же важная функция памяти, как и запоминание.

Хотя эти ожидаемые изменения (и многие другие, не упомянутые) глубоки, они не лежат в основе нынешней культурной революции. По-настоящему революционное событие — факт, что электронные воспоминания обеспечат нам критическую дистанцию по отношению к тому, что касается нашей способности получать, хранить и передавать информацию: то, что раньше называлось нашим «духом». Наши практики (манипуляции) с электронными воспоминаниями вынудят нас признать, что память не вещь, а процесс, касается ли этот процесс компьютерного оборудования или наших тел. Эти практики заставляют нас признать, что внутри каждого из нас нет никакого твёрдого ядра, которое каким-то мистическим образом управляет этим процессом, но то, что этот процесс получения, хранения и передачи информации протекает через нас и вовлекает не только все нынешние и прошлые общества, но также всё то, что мы зовём «миром». Мы всего лишь узлы во всеобщей сети информационных потоков, которые получают, обрабатывают и передают информацию. Наши практики с электронными воспоминаниями вынуждают нас признать, что-то, что каждый из нас называет «Я», — это узел отношений, который, если его распустить, обнаруживает, что у него нет крючка, на котором эти отношения могли бы висеть (подобно луковицы из пословицы).

Возможно, речь идёт об этой пословице — прим. пер.:
Life is like an onion: you peel off layer after layer and then you find there is nothing in it.

Это вылупление из скорлупы индивидуальности, заметное в наших практиках с электронными воспоминаниями, не внезапное событие; оно вынашивалось в течение многих лет во многих областях исследований. Например, аналитическая психология предполагает, что-то, что мы называем индивидуальной психикой — лишь верхушка айсберга коллективной психики. Экологические исследования показывают, что отдельные организмы должны пониматься как связанные функции экосистемы. Политологические исследования показывают, что «индивид» и «общество» — абстрактные термины. Нет индивидуума вне общества и нет общества без индивидуумов. Именно интерсубъективные отношения конкретны. Это реляционное (топологическое) ви́дение нашей позиции совпадает с реляционным ви́дением физического мира в естественных и биологических науках. Физические объекты рассматриваются как узлы внутри реляционных полей, а живые организмы — как временные протуберанцы из массы генетической информации.

Феноменология Гуссерля, возможно, наиболее адекватное выражение этого реляционного ви́дения. Он полагает, если кратко, что-то, что конкретно в мире, в котором мы живём, — это отношения; и то, что мы называем «субъектами» и «объектами» — это абстрактные экстраполяции этих конкретных отношений. Идеологии «я» уже давно суждено было погибнуть. Она должна была исчезнуть по мере того, как психоанализ, нейрофизиология и другие показали, что внутри нас нет твёрдого ядра. Но эта идеология сохранялась лишь до тех пор, пока не был изобретён искусственный интеллект. Теперь она не сможет преобладать, если только не признает, что у машин есть «я». Наши практики электронных воспоминаний вынуждают нас отказаться от главенства «я».

Заключение

Невозможно предвидеть все последствия такой экзистенциальной революции. Но одно несомненно: если мы откажемся от идеи обладания некоторым идентифицируемым твёрдым ядром и предположим, что мы встроены в сеть взаимоотношений, то классическое различие между «объективным знанием» и «субъективным опытом» станет бессмысленным. Если интерсубъективность станет фундаментальной категорией мышления и действия, тогда наука будет рассматриваться как разновидность искусства (как интерсубъективное художество), а искусство будет рассматриваться как разновидность науки (как интерсубъективный источник знаний).

Люди отличаются от всех других известных существ тем, что они получают информацию, сохраняют её, обрабатывают её и передают будущим поколениям. Это противоестественно в том смысле, что противоречит энтропии природы. Эта уникальная человеческая способность на протяжении истории была скрыта густым идеологическим туманом, который мешал людям в полной мере использовать её. Самый пагубной идеологией была та, которая заставила нас поверить, что в нас есть (или что мы есть) нечто противоположное природе. Изобретение электронной памяти позволило нам критически отдалиться от этой способности; теперь мы можем ожидать более сознательного её использования. Устранение идеологического гнёта не сделает эту способность менее загадочной — напротив, тайна нашей антиэнтропийной приверженности углубится.

Если Вы обнаружили ошибку, сообщите о ней в комментариях.

Для цитирования:

Флюссер В. О памяти (электронной или иной). Пер. Ludens Modus (2023) [Электронный ресурс]. URL: https://syg.ma/@ludensmodus/vilem-flyusser-o-pamyati-elektronnoy-ili-inoy