Два кошмара

Артему снился торт.

Не то чтобы “эстерхази” или “наполеон”. Названия он не знал. Да и не нужно оно было. Главное в том ― что он сам его сделал. Сконструировал, породил. Верное слово во сне никак не шло в голову. Да и не нужно оно было.

Слой за слоем, этаж за этажом мастерил Артем торт. Получалось великолепно. Сосиски, варенье, пакеты, вафли, талый снег ― все пригодилось, все пело одну экологически дружелюбную песнь. И торт рос, крепчал. Наливался соками, как дитя, вскормленное дюжиной грудей.

Потом появилось блюдо из гдровского фарфора. С нежными голубоватыми лепестками. Откуда поднялось оно на поверхность двадцатичетырехлетней памяти Артем не понимал. “Глубины сознания”, ― решил он во сне и испек первый корж. Ласково намазал его паштетообразным кремом и тотчас испек второй. Коржи вылетали из духовки намного быстрее, чем в реальности. Ровные, ноздреватые. Артем испек ровно сто, но торт не вышел огромным. Идеальным ― да, но огромным… Никто не оскорбил бы его таким гадким словом. А оскорбил ― мгновенно бы передумал, вымолил прощение.

Торт сиял, покрытый сладкими ожиданиями, надеждами целых династий. Артем понял, что недостоин есть его один: требовалась ярмарка или хотя бы гости. Во сне получилась ярмарка. Ему достался стол прямо в центре, он волновался, совершенно разделся, чтобы рукава и пуговицы не отвлекали. Торт слегка поменялся в цвете: из фиолетового стал глянцево-черным. Толпа организовала длинную очередь: все стремились к торту. Артем видел злые лица других ярмарочников, сочащиеся завистью. Продавец бижутерии затягивал на шее перламутровые бусы, желая задушить себя. Сыровар с гнусным лицом и бороденкой на просвет в слепом бессилии погружал пальцы в камамбер.

Артем нарезал свое творение. Но торт не уменьшался, оставаясь прежним стариной тортом, сколько бы Артем ни отсекал от него. Он обслужил уже человек тридцать. Все хватали тарелочки из переработанного гороха и жадно пожирали торт, сверкая ложечками словно саблями. Еще полсотни посетителей. Кажется, все на ярмарке попробовали торт. Даже продавец бижутерии ослабил хватку и с болтающимися на шее бусами встал в очередь. Все ели, а потом доели и снова встали к столу Артема. Артем жаждал похвалы. Валун триумфа катился на него со склона успеха. Но люди проходили, каждый возвращал тарелочку и говорил:

― Говно!

― Говно!

― Говно!

― Говно!

И так бессчетное число раз. Артем был в ужасе. Он повис сам на себе забытой простыней в осеннем дворе. Последним приблизился продавец бижутерии. Он явно надумал жить дальше. С особым переливающимся злорадством он поставил тарелочку на стол: в ней перекатывались бусины.

― Говно! ― сказал он.

― Москва, Москва. Подъезжаем, просыпаемся.

Артем вздрогнул и открыл глаза. Кошмар кончился. Под одеялом было горячо и влажно. “Говно” еще шевелилось в сознании.

― Москва, ― повторяла проводница, ― просыпаемся.

В те же минуты Саша на Чистых прудах видел диаметрально противопохожий сон. Он стоял в большом коричневом зале с паркетным полом. На сцене перед ним, за бесконечным столом, покрытым не то скатертью, не то флагом, сидели люди. “Партсобрание”, ― проступило в двадцатишестилетней голове. Распятый на кресте Довлатов смотрел с картины на стене понимающим взглядом.

В центре стола зашумело и поднялось величественное обличье человека. Головы не было видно: она скрывалась в слепящем свете люстр. Человек сказал, обдавая Сашу горячей сталью:

― Рассматривается дело… угу…такого-то Александра… угу… года рождения… за запись в инстаграме от 7 августа… угу… запись направлена на унижение чести-достоинства родной страны, так?

Саша кивнул. Так. Черт его дернул написать. Как такие слова вообще проникли в мысли? Пиво. Виновато только пиво. Ради него он снимал квартиру на Чистых прудах, и вот ― поплатился.

― Высказываемся, товарищи, активнее, ― сказало обличье. Не успело оно сесть, как рядом охотно вскочила его маленькая копия: девушка с ответственным встревоженным лицом.

― Что же ты, Саша? Что же ты? Ведь я тебя знала. А теперь ― не хочу. Разве не это самая главная характеристика человека? Когда от него отворачивается товарищ? За такие записи…

― А что он написал? ― спросил кто-то с конца стола, кого почти не было видно за гневной туманной дымкой. На него посмотрели.

― Ну надо же хоть как-то готовиться к собранию. Вот… “У нас вообще хоть кто-то улыбается? Странно, что коты до сих пор с нами живут”.

― И?

― И фотография.

― А что на ней?

― Вот. Передайте телефон. Видите? Просто черно-белое фото людей на улице.

Затрещал хворост дискуссии. Саша стоял молча. Как из клапанов трубы выскакивали люди, до того прижатые книзу пальцами трубача. И говорили, говорили…

― То есть он считает, что можно вот так снять меня, вас, вас и поместить в интернет?

― И еще приписать, что мы не улыбаемся. Обвинить.

― А он знает, почему мы не улыбаемся? Может, у меня проблемы на работе? Может, я иду и думаю, как помочь стране. Да, да, ни больше, ни меньше. Ведь враги же…

― Ну, да, а интернет, мы знаем, чьё изобретение. Там всё-о увидят.

― Да и вообще ― не время сейчас улыбаться. Извиняться, сопереживать, строить, отдавать себя ― вот время. А улыбаться ― ну, разве что утром, что проснулся. И снова ― в бой, и снова к плечу.

― Вот-вот. А на лице ― железная маска сопереживания.

― Что-то вы с сопереживанием перегибаете?

― А что я не прав? Нет, я не прав?

― Правы, правы.

― Товарищи, ― сказало обличье, ― что мы будем делать? У меня комитет через двадцать минут. Что будем делать?

― Да выслать его и не возиться. Вы посмотрите: пришел. Голый, наглый. Стоит. Не улыбается что-то? Саша, чего не улыбаемся-то? Похохочи давай.

― Ага, может, коты придут к тебе.

Все засмеялись. По столу пополз документ, все ставили подписи. Слева направо, потом назад. Председатель поставил свой крестик: утверждено. Он снова встал:

― Итак, девятого августа…угу… постановили…такого-то лишить гражданства и выслать с просторов необъятной Родины в захолустье Европы…угу…вступает в силу с момента подписи…в общем, вступило. Родина прощается с тобой.

Ужас пронзил Сашу. Равный тому, что чувствует человек, в окно которому постучали ночью.

― А-а, ― вскрикнул Саша и проснулся. ― Фу, сон.

― Ты чего? ― спросила Настюш. Саша еще пережевывал сон.

― Спи, Настюш, ничего. Приснилось.

― Можно так не подскакивать? Я же тоже сплю.

― Да, да, прости, Настюш. Наверное, уже пора вставать.

― Зачем?

― Надо встретить этого Артема.

― Какого Артема?

― Друга Трофима.

― Артема, Трофима. Дай спать. Встречай кого хочешь, я готовить вам не буду.

― Да мы выпьем кофе где-нибудь у нас.

― Давай, трать деньги. Кофеварку мы кому купили?

― Настюш…

― Что ― Настюш? Купи мне морковный мафин.

― Хорошо.

― И не гремите, когда придете. Я спать буду.

― Хорошо.

Саша умылся, оделся и пошел к метро. Против метро Настюш не возражала: такси надо было заслужить. Например, совместной поездкой в нем.

Встреча Артема и Саши

Они могли никогда не встретиться ― Артем и Саша. Бывали расстояния и покороче ― и то люди не виделись. Или виделись, но не здоровались, не приближались. А тут: разные города, разные знакомые ― и все равно они нашлись. Неизбежно, как два одиноких комментария под патриотическим постом. Саша сразу узнал Артема, хоть и видел его лишь на фото. Артем стоял у вагона, неистово обеззараживая руки санитайзером.

― Привет, ― сказал Саша.

― Привет, ― сказал Артем, протягивая руку, 99% бактерий на которой полегли. Напрасно матери и жены ждали их домой. ― На такси пойдем?

― А давай на метро, ― предложил Саша, ― тут недалеко, и у нас там кофейня у метро. Позавтракаем. “Получается, я и гостеприимный, и Настюш не расстрою поездкой на такси. Удачно складывается”, ― подумал он.

― Поехали, я впервые в Москве. В детстве был, но не помню.

― Маски есть?

― Двадцать штук. Хватит мне на неделю?

― Еще останется.

Их почти тут же подтолкнуло друг к другу. Одного роста, почти одного возраста, сходно одетые. А когда в метро старушка рядом с ними сказала подруге: “Ну, таких людей Бог раньше забирает, они ему там самому нужны”, они поняли, что у них одно на двоих ощущение юмора. Старушка смотрела, проклиная, а они смеялись. И после, выходя из метро, они чуть не в один голос предложили юной матери помочь с коляской и любовно схватились каждый за свою сторону.

― Люблю детей, ― признался Саша, которому выпала та сторона, откуда видно было младенца.

― Я тоже, ― ответил Артем, ― особенно, если мальчики.

― Так ты на неделю?

― Да.

― Хочешь дождаться Трофима?

― Если получится. Вообще странно, что он так исчез. Я, конечно, не поехал бы, но уже возвращать билеты было поздно. Ну и я надеюсь, что он все–таки вернется.

― А куда он пропал?

― Непонятно! Вдруг перестал постить, абонент недоступен, в мессенджерах не отвечает и даже не читает. Я не знаю, как еще связываться? Через радио?

― Ха-ха-ха. Смешно.

На улице сближение усилилось.

― Красиво, ― сказал Артем, увидев бульвар.

― Да, мы с женой решили, что хотим жить только здесь. Здесь кофейни, крафтовое пиво, пекарни, пиццерии. Ради этого не жалко отдать за квартиру сто тысяч. Ну, мы-то платим половину. И это еще удачно. Здесь есть и по сто десять квартиры.

― Ого, сколько же у вас остается?

― Шестьдесят. Нам хватает.

― У нас можно за сто тысяч… не знаю даже, подъезд выкупить.

― Ну, пруды все–таки.

― А почему пруды? Он же в одиночестве.

― Да я как-то не выяснял.

В кафе приязнь усугубилась. Саша предложил взять кофе с кедровым молоком: в честь сибирского происхождения Артема. Кому такое не польстит? Да и дальше было только любезнее и крепче.

― Бегаешь? ― спросил Саша.

― Да.

― А в беговых группах состоишь? Достижениями делишься?

― Да. В фейсбуке.

― В Run&Share“?

― Нет, в нашей локальной ― Беги/Делись”.

― Марафон уже бегал в этом году?

― Два полных и три полу.

― Ого. Я только один осилил.

― У Трофима в этом году уже пять полных и три полу.

― О, а я и не знал. Мы как-то толком не общались. Сосед и сосед. Если бы ты меня не нашел, я бы и не узнал, что, ну, пять марафонов у него. Что такой интересный человек живет за стеной.

― Да, он отличный.

― А откуда ты его знаешь?

― Учились вместе, а потом он уехал сюда. Он не рассказывал?

― Да я говорю, я о тебе уже больше знаю, чем о нем. Может, жена что знает. В Москве же можно рядом марафон пробежать ― и не познакомиться.

Они уже вышли из кафе, когда Саша развернулся и поспешил назад.

― Жена просила мафин морковный. Сейчас бы было…

И Настюш Артем тоже сразу понравился, тем более, что она все же проснулась. Он мгновенно напомнил ей Сашу досвадебной эпохи. Когда, как ей мерещилось, он был другим: более настойчивым, многогранным. И стрижка у Артема была такая, о какой она все время просила Сашу. Но слышала только обидные отказы… Пока она варила кофе, Саша показал Артему комнату Трофима. Они вошли с интересом: один как к старому другу, второй ― как к новому.

Что-то насторожило их, как только Саша открыл дверь. Они приятельствовали всего два часа, но одинаково поежились, войдя. Комната показалась им слишком идеальной, неживой. Идеальность текла через край. Модно, чисто, уютно, красиво, не перегружено мебелью, комфортно… Даже беспорядок на столе и диване смотрелся так, как будто за минуту до их прихода в комнате побывали режиссер и реквизитор. В таких комнатах не живут, их сдают улучшенным копиям самих себя. До этого Саша и Артем обменивались исключительно положительными эмоциями. Им все нравилось, они хвалили друг друга, выбор друг друга, одежду и увлечения. А теперь Саша впервые сказал загадочное:

― Странно.

Артем только кивнул и по-особенному сложил губы: точно к их уголкам привязали что-то тяжелое. Они стояли так с минуту. Пришла Настюш с кофеваркой. И она не нашла слов. И хотя, по большому счету, комната была самая обычная, они втроем не решались ступить вглубь. Хорошо еще, нигде не тикали настенные часы: они бы лишь добавили таинственности, на какую способно время. Голос Настюш долетел как из другого измерения:

― Ладно, пойдем на кухню. А вещи потом разберешь.

Только сейчас Артем вспомнил, что держит тяжелую сумку в руке.

Что они делали потом

Они выпили кофе, Настюш съела мафин, намекнув, что можно было взять и два. Она тоже начала с простых и приятных вопросов.

― Бегаешь? ― спросила она.

― Да.

― А достижениями делишься?

― Делится, делится, ― влез Саша, ― я уже спрашивал.

― Да мне не сложно еще раз… ― сказал Артем. Он слегка покраснел. Ему очень понравилась Настюш: белокурая, московская, она-то, в отличие от них с Сашей, была по-настоящему отсюда. Всегда видно: почему ты в этих штанах и помаде. Тебе подсказали или ты сам задаешь тон. Настюш явно задавала, и Артем чувствовал ее уверенность. Кофе забурлил бы в его кружке, если бы и без того не был горяч.

― Какой хороший парень, ― сказала Настюш, когда Артем ушел в комнату.

― Да, мы с ним как-то сразу…

― Что?

― Подружились.

― А. Ну, да. Он мне напомнил тебя полгода назад.

― Да? Интересно. Мне тоже. Я и сам вспомнил себя того времени. И знаешь что?

― Что?

― Как-то разгорелись те чувства… к тебе…

― И?

― Может, мы…

На мгновение Настюш показалось, что это их новый знакомый Артем заговорил о былых чувствах. Еще во власти этой мысли она сказала:

― Какой купидон приехал…

Она быстро сняла футболку, и ее регбийные мячи с молочной шнуровкой внизу упали в руки Саше. В комнату постучали, вошел Артем. Саша сжимал мячи, Настюш забылась:

― Саша, Артем, Саша.

Никто не понимал, к кому она взывает. Она не вскрикнула, не прикрылась, как предписывают рефлексы в таких случаях. Но свисток на перерыв все–таки прозвучал, мячи убрали.

― Простите, ― сказал Артем.

― Ничего, ― сказала Настюш.

― Можно я с вами посижу? Или пойдем погуляем. Мне страшно там. В комнате.

― А что там?

― Да ничего, все так же. Но жутко. Как будто это все на меня смотрит и спрашивает, куда я дел хозяина. А я-то что? Можно я на кухне буду спать? Если Трофим не объявится до вторника, я, наверное, билеты поменяю и в среду уеду.

― Да перестань. Ну, не объявится, так поживешь неделю у нас. Когда еще в Москву приедешь?

Саша вдруг словно вынырнул из мутного пруда. Словно греб на лодке сквозь обморочный туман и наткнулся на берег. Почему Настюш была так любезна? Почему не спрятала мячи, позволив рассмотреть их? Но и он сам сказал только:

― Конечно, спи на кухне, она большая.

То ли он тоже разгрыз орех с обаянием Артема, то ли просто испугался, что Настюш предложит Артему спать в их комнате. Может, и вместо него.

Артем все не уходил.

― Ребят, ― сказал он, ― вы как насчет?

И он показал, насчет чего.

― Да мы… не против, но у нас нет.

Артем разгорелся.

― У Трофима есть, я точно знаю, он писал мне как-то, что купил. И фото трубки: длинной такой, из Марокко. Должно быть у него в комнате. Пошли ― поищем?

― Как-то не очень красиво, нет?

― А позвать меня и пропасть ― это красиво? Не предупредил, не извинился.

― Да, это… как-то…

― Ну, вот, пошли искать.

Довольно скоро они отыскали пенал в бордовую розу. В нем лежала та самая трубка и пакетик в кармашке.

― Еще теплая, ― пошутил Артем. Настюш засмеялась, Саша улыбнулся за компанию. Он спросил:

― А что это?

― Это ― спешиш.

― Спешиш? Как…?

― Да, да, только из самых первых, самых быстрых листочков. Трофим жаловался мне, что не успевает за московским ураганом жизни, иногда нужно ускориться. Вот он и выкуривал спешиш. Так, полтрубочки. И сразу, говорит, включаешься, летишь в нужную сторону.

― А нам сколько на троих нужно?

― Наверное, целая.

― Ну, набивай.

Прежде набивания Саша принес из их комнаты кресла-мешки, они с Настюш сели на них, а Артем ― на низком диване. Не высказываясь вслух, единогласно решили курить здесь, у Трофима.

Артем взял квадратик спешиша и размял его крохотным серебряным тампером в чашечке трубки. Затем взял спички и поджег спешиш. Запахло жженой спичкой и тут же ― пирогом с черносливом, ношеным женским бельем, килограммом маслянистых гвоздей. Каждый уловил в дыме что-то свое, запрятанное. Артем глубоко затянулся, задержал дыхание. Настюш и Саша смотрели на него. Артем тонко выпустил дым и передал трубку Настюш. Немного сверху: диван был все–таки выше. Как королева передает рыцарю орден. Настюш смотрела на него, как женщина, стоящая на коленях перед любимым мужчиной, который только что сжег деревню противника и сам воспламенился. Она тоже приняла дым. И вернула трубку Артему. Он передал ее Саше. Несколько секунд ― и спешиш проник и в него. Все молчали. Ждали. Артем разглядывал ногти.

― Еще разок, ― сказал он. Трубка сделала круг.

Комната показалась им светлее. Муха быстро-быстро ползла по стене среди проступающих трав и ромашек. За окном пришла весна. И вместе с ней закружились сумрачными грачами их мысли.

― Вот бы хорошо вообще не думать, ― сказал Артем, ― или думать о чем-то, что не изнуряет мозг, не занимает собой все мышление. Вот стоит стакан на столе, о нем я хочу думать. Почему стол стоит ровно, а вода в стакане немного накренилась. Значит все же стол сообщает ей этот угол, падает, хоть одной ножкой, да проседает где-то. Эту мысль я допускаю, ее я готов сделать навязчивой, ее я способен загасить как эту спичку. Но есть и другие, те что облепляют, жалят. Садятся на лампочку так, что не видно света. Как бы здорово не думать. По мне ― это и есть жить! Жить с мыслью о стакане воды…

― Да, ― перебила Настюш, ― как ты прав, Артем, мой далекий новый друг. Я говорю это в пространство, во время. Какое это счастье ― стакан воды, чудом устоявший на столе. Пить, пить из него вдвоем, как щенята, тыкаясь носами в воду. Этот сентябрь ― мое лучшее и последнее счастье, выпавшее на мою долю. Я запомню этот день, когда каждая моя улыбка отдана этой трубке, этому стакану. Жизнь летит, и я лечу вместе с ней, а теперь у меня такие паруса, что никакой бред, никакой туман мне не преграда. Я не знаю ничего, но я знаю все. Приходи во сне, мой милый друг, ты всегда со мной…

Саша не перебил Настюш. Он понимал, что она “спешит” в какую-то иную сторону. Слишком сильно было похоже на объяснение в любви. Он не знал, чем ответить. Настюш и Артем неприятно засмеялись, как жабы, как гадюки. Смеющиеся гадюки, которых еще час назад он не мог угадать у себя под боком. В его одураченной голове побежали мысли-трамваи. Динь-дилинь, динь-дилинь, а кто управляет, куда бегут мягкие рельсы…

― Послушайте, ― заговорил он, ― послушайте. Послушайте! (Он схватил Артема за локоть.) Америка не здесь, мы не видим ее. Но она сильна! Она несет спасение человеческому роду. Она исцеляет: от плотских болезней, от душевных недугов. Отпускает грехи, молится о нашем спасении. О, Америка, о, апостолы твои: великомученики Джон и Авраам, воины Франклин и Линдон, всех почитаю их, как отца своего небесного. Славлю тебя…

― Ты что ― пизданулся? ― зло сказала Настюш, ― может, помолишься тогда уж?

― Еще кружок, ― примирил их Артем, затягиваясь.

― Я есть хочу, ― сказала Настюш, все еще сверкая сердито глазами. Она сходила на кухню и вернулась с бананами, пирожными, колбасой, помидорами, хлебом, майонезом, кофеваркой с кофе. Она поставила еду прямо на пол, в центре между ними. Все начали есть руками, роняя крем и майонез на себя.

― Я вот сон видела: там каждый человек был сам себе Вселенная, ― сказала Настюш, ― перетекал из одного состояние в другое, становился кем хотел. Ну, нужно ему на другой край Земли, он стал самолетом, набрал пассажиров и нырнул в облака.

― Главное, ― сказал Артем, ― погромче кричать, что все хорошо, тогда даже лоскутков от скверного не останется, даже отголосков не будет слышно.

Их тела наполняла легкость, готовность к спортивным и жизненным рекордам. Вместе с тем появилось и безразличие с налетом безнаказанности.

Салфеток Настюш не принесла, и Артем вытер руку о диван. Настюш встала за пивом и наступила на помидор. Упала кофеварка, кофе потек под ковер. Они выпили пива, Саша смял банку и швырнул на шкаф. Настюш строго посмотрела на него. Рассыпалась креманка с фисташками. Артем наступил на скорлупу и порезал ногу, сквозь белый носок проступила кровь. Саша громко и злорадно рассмеялся. Он поставил в еду колонку с музыкой, на нее немедленно попал кетчуп. Настюш вдруг отвернулась ото всех и говорила в пустоту:

― Трахни, трахни, трахни, трахни.

Иногда она принималась смеяться. Музыка душила, и вообще было жарко. Артем просил:

― Включите окно.

Часов в пять, когда Настюш произнесла заветное слово, наверное, тысячу раз, Саша посмотрел на часы. Они втроем встали с мест. И рухнуло забытье.

Ночное пиво и откровения

Саша со скрипом открыл глаза.

Он лежал на боку, заботливо укрытый остатками еды и облитый пивом. Подушку играла рука. В щель между веками было видно пол, комнату и ноги в белых окровавленных носках. Рука затекла. Голова болела. Мысли изломались. Саша болезненно зажмурился и позвал:

― Настюш.

С улицы долетал шум. Он разбивался о темную тишину комнаты.

― Настюш.

Окровавленные ноги зашевелились, загудели веки вновь очнувшегося. Артему, как и раньше, достался диван, поэтому он держался относительно незапятнанно. Если не считать носков, он был почти чист.

― Оооооооооооооооооххххххххххххххххххххх, ― сказал он. Во рту ватной пустыней разлагалось похмелье.

Саша привстал, не чувствуя руки. Свет давил на глаза. Потолок приближался.

― Ты как? ― спросил Артем. Саша покачал головой.

― Настюш, ― позвал он.

― Она ушла, ― сказал Артем.

― Куда?

― Не знаю. Последнее, что помню, она взяла сумку, напихала в нее вещей и ушла. Я дверь закрывал.

― А… я?

― А ты уже глаза закрыл к тому моменту. Лежал тут в колбасе. Она сфотографировала тебя и ушла.

― Я ей что-то сказал? Обидел?

― Слушай, я не помню. У меня вообще все отдельными картинками. Ты вроде молился, потом ударил ногой по шкафу, пытался сходить в туалет в кофеварку, мы тебя отговорили…

Саша посмотрел на шкаф, аккуратный шкаф Трофима. Дверца была проломлена.

― Уххх. А почему я в пиве?

― Ты попросил себя полить, потому что почувствовал, что в последнее время как-то перестал расти, развиваться.

― Бля-а…

Кряхтя, как больничные старухи, они смогли встать минут через пятнадцать.

― Я еще не трезв, ― сказал Артем.

― А я… Я, когда очнулся, не помнил, что сейчас: весна, осень.

― Я/мы наебенились, ― пошутил Артем.

Саша взял телефон с подоконника.

― Весь в колбасе, ― сказал он, ― откуда она у нас. Мы ее совсем не едим. Да и пиво…

― Может, у твоей жены вторая жизнь? С колбасой, чипсами и безразличием к тебе?

― А, точно… ― спохватился Саша. Он набрал номер Настюш, прочистил горло.

― Гудок, потом занято. Гудок ― занято.

― В черный список внесла, ― сказал Артем.

Саша написал в мессенджерах, написал смс, позвонил еще несколько раз ― КПД ноль. Он углубился в соцсети.

― Смотри, ― показал он Артему.

В инстаграме Настюш повисло сильно заблюренное фото. Сашу можно было угадать, только зная, что это он. Саша знал. Внизу стояло: “Когда проходишь через ад, подруга поможет”. И локация: Новогиреево.

― У нее где-то там подруга, ― объяснил он, ― что ж я такого сделал, что она наши пруды на эти каменные сараи променяла. Там же не жизнь…

Саша расстроился. Уйти в Новогиреево, объявить ему об этом вот так: в инстаграме, внести его в черный список. Неужели Настюш способна на такое, спрашивал он себя, зная ответ. Он посмотрел на часы и зло сказал:

― Я сейчас с себя все смою и пошли пива выпьем. Может, еда полезет.

― А сколько сейчас?

― Пол-одиннадцатого. Тут до двух открыто.

Через час они вышли из дома на бульвар и стали толпой. Здесь веселье только закипало: его берегли до вечера, не расходуя, как Артем с Сашей с самого утра. Люди с собаками, на самокатах, в яркой одежде перемещались от бара к бару, улыбаясь и разговаривая. Удивительно ласковая сентябрьская ночь светилась огнями и улыбками. Все еще летние веранды были полны.

― Хорошо в Москве, ― сказал Артем, ― у нас так только старухи гуляют, по четверо. Только и слышно: Сталин, Сталин, почта, пенсия. А тут вон про стартапы разговор.

Они зашли в любимый Сашин бар: с большой бородатой буквой В на белой кирпичной стене и длинным списком сортов пива. Внутри было безлюдно, а им ― хоть они и любили людей ― сейчас требовалось именно это. Саша подошел к стойке и вернулся с двумя стаканами мутно-розового пива. Они сели за маленький столик.

― Что это? ― спросил Артем.

― Это лучшее от похмелья, пей.

Пиво было восхитительным. Одновременно соленоватое и кислое, с далеким приглушенным возгласом арбуза и робким рукопожатием девушки с молочной фермы. Артем выпил сразу чуть не половину.

― Я хочу еще такое, ― сказал он, недопив. Саша усмехнулся:

― Рад, что тебе понравилось.

― Это какой номер? ― спросил Артем.

― Двадцать третий.

― Давай теперь я возьму.

― Возьми тридцать первый.

― А он такой же вкусный?

― Еще лучше.

Теперь цвет был ярче, а пиво ― кислее. Соленость попрощалась с ними, зато вступили дикие необузданные ягоды. Девушка с фермы превратилась в офисную работницу, которая в пятницу отправляется на вечеринку в невесомом ситцевом платье и кроссовках. Артем и Саша выпили молниеносно. Гудение в голове затихло, стало тихо и немного облачно, как перед рассветом. Пиво было легкое, стена ― прохладная, окно показывало теплую цветастую ночь. И Артем спросил:

― Ну, что, какое следующее?

Саше нравилась скорость. С Настюш он никогда не мог отдаться ей полностью. Она растягивала стакан сладкого сидра на годы и Сашу просила не торопиться. А тут он выпил два стакана за десять минут и почувствовал, сколько времени упущено.

― Десятое, ― смело ответил он.

Это было совсем другое. Горечь, укрытая сливовым плащом, мутное веселье в угрюмых отблесках. Девушка стала женщиной: строгой, властной. Она сидела в кожаном плаще в саду перед тазом, из которого доставала теплую сладкую сдобу.

― Это покрепче? ― спросил Артем.

― Ну, так. Раза в два.

― Тоже вкусное.

Бармен сказал им, что кухня закрывается через пятнадцать минут.

― Надо поесть, а то потом пожалеем. Дома ничего нет.

― И никого.

Они взяли пиццу и снова десятый номер. Пили уже не торопясь. Голод дал первые ростки.

― Что взять? ― спросил Артем. Саша решился. “Да пошла она, ― зло подумал он, ― виноват буду завтра, а сегодня ― гуляем”.

― Видишь в холодильнике маленькие баночки, вон, на второй полке сверху. Черные. Вот их.

Холодный жидкий асфальт, душа нефти. Никаких девушек ― только густой фартук ночи, желе из вороньего крыла.

― Это совсем, да? ― спросил Артем. Саша кивнул. ― Хорошее место. У нас таких нет. У нас в основном магазины с пластиковыми бутылками, там внутри и не хочется стоять. Купил и потащил домой.

Саша вдруг опьянел. Ему захотелось делиться. И Артем удачно сказал:

― Своенравная у тебя жена. Часто она так?

Саша открыл шлюзы.

― Да, знаешь, постоянно… Я иногда думаю, зачем мы женились. Что это было: естественный ход истории? Вроде как мой отец страдал, а я чем лучше. Взваливаешь на себя и тащишь, как за грехи какие. И все время вместе, вместе, а иначе не считается. И постоянно правила, правила: будь таким, встань так. А еще: надо быть оригинальным, выделяться. Ха-ха-ха, я предложил свадьбу отметить за городом, снять домики, поставить столы на улице. Ага, хуй! Только шатер, только Коломенское. И в чем отличие? Очень оригинально. А айфон? У нее одиннадцатый уже. Ну, ладно, когда мы женились, был десятый, не буду клеветать. Но десятый ведь, не первый. А традиции доисторические. Десятый айфон, на который надо снимать, как я плачу за нее выкуп, как тетя Клава из Белгорода жрет хлеб да соль. Как это уживается, не пойму. Наверное, я умру, она купит новые кроссовки, которые поумнее ее подруг, и пойдет в них к плакальщицам, чтобы те страдали вместо нее.

Он понял, что увлекся. Артем пьяно и вежливо слушал.

― А ты? ― спросил Саша, ― у тебя есть кто-то?

― Нет. Была Женя, Женечка, но… Ну ты понимаешь. Как сейчас это бывает. Вроде и друзья, и девушка, вроде вы вместе, а на самом деле ― все по одному. Встретились, сфотографировались и пока. До новых встреч. Давай еще по такой банке?

― Опасно.

― Ну и что?

― Давай.

Стало еще откровеннее.

― Устроили мы, конечно, в комнате у Трофима, ― сказал Саша, ― завтра надо убраться. А то вернется…

Артем неожиданно сказал:

― Не вернется.

― Почему?

Артем помолчал ровно столько, сколько в силах молчать пьяный, и сказал:

― Нет его.

― Кого нет? Трофима?

― Да.

― А где он?

― Не знаю, нет и не было. Я его выдумал.

― Как это? Как повесть?

― Как рассказ коротенький. Скучно стало. И выдумал. Вроде друга. Каким сам хочешь стать. Изобрел ему адрес, увлечения.

― Подожди. А инстаграм?

― И его выдумал. Просто взял фотки какого-то парня в интернете… А уж еду или речку ― такого вообще полно, можно семь инстаграмов вести, один другого успешнее.

― Подожди, ― снова попросил Саша, ― но я же… Мы же с Настюш его видели. Здоровались.

― Вот тут-то и непонятно. Загадка.

― Скоро закрываемся, ― сказал бармен, ― будете брать на дорожку?

Поэтический вечер

Они не помнили, как добрались домой, но плохо им с утра не было. К тому же они, видимо, зашли в ночной магазин и купили минеральной воды, так что теперь лежали, пили и разговаривали. Артем спал на полу, в комнате Настюш и Саши. Вчерашний разговор о Трофиме они вспомнили не сразу.

― Настюш так и не отвечает, ― сказал Саша, ― я ей комментарий оставил, ― ничего. Только в телеграм-канале ее запись появилась: “День второй. Уже легче”.

― А ты знаешь, где живет эта подруга?

― Нет, кроме Новогиреево ничего не знаю.

― А большое оно?

― Тысяч сто, наверное.

― Пол моего города.

Саша вдруг засмеялся.

― Ты помнишь, ― сказал он, ― вчера в бар заехали два колясочника, а ты сказал, ого, вот это калекция.

Артем испугался похмельным испугом.

― Да? Черт. Ужас какой. Надо извиниться.

Он даже приподнялся.

― Да брось. Некрасиво получилось, но их сейчас там явно нет. Бар с двенадцати, кажется.

― Пойдем туда к двенадцати?

― Думаешь, они подойдут?

Они помолчали.

― Ты еще говорил вчера, что выдумал Трофима.

― Да, все так.

― А кого же мы тогда видели?

― Я не знаю. Кого-то другого.

― Постой, а к кому ты тогда ехал?

― Эээ, к тебе. Я же тебе написал.

Саша непонимающе посмотрел на него.

― Я вижу так: просто совпало, что моего персонажа зовут Трофим, как вашего соседа. Конечно, “мой” Трофим меня никуда не звал. Это обычная выдумка. А “ваш” ― удачно пропал. Ну, не удачно, но для меня удачно.

― А как ты узнал, что он пропал? Вот приехал бы ты, а он здесь.

― Ну, сказал бы, что ошибся, что плохо знаю Москву. Извините. До свидания.

― Да, сколько совпадений.

Они поговорили еще о Трофимах, встали и пошли: Артем в душ, Саша на кухню, приготовить хоть какой-нибудь завтрак. Он достал сковороду, четыре яйца. Посмотрел на кофеварку, управляться с которой могла только Настюш. И тут раздался грохот, как будто Артем выпал из ванной. Он выбежал бледный и в страшном волнении сунул Саше в лицо мокрый телефон:

― Смотри, смотри.

В инстаграме выдуманного Трофима появилась свежая запись. Он стоял в обнимку с какой-то девушкой. Фото было подписано: “Завтра! Поэтический вечер моей подруги! Буду там!”

― Это ты сделал? ― спросил Саша, перехотев и яйца, и сковородку.

― Нет.

― А как тогда?

― Где у тебя компьютер?

Они вернулись в комнату. Развернулась нервная сцена.

― Смотри, ― сказал Артем, ― вот инстаграм того парня, которого я выдавал за Трофима. Какой-то австралиец. Видишь? Немного фотошопа и ― вот. Видишь? Получился мой Трофим. Но у него нет фото с этой девушкой. Смотри, это реальная поэтесса, вот она. Псевда Нимова.

Сашу слегка затошнило.

― Я ничего не понимаю. Извини, но… Ты ― здоров? Нормальный? Ты как это объясняешь?

― Я сам запутался. ― С Артема продолжала капать душевая вода. ― Смотри, вот мой обычный инстаграм. Сорок два подписчика. Четыре лайка, шесть лайков, снова четыре, тут вообще два. Комментарии видишь: “Красавчик… дебил… я там был… браво…” Теперь смотри у Трофима: тысяча лайков, полторы тысячи, сто комментариев. То, о чем я мечтал.

― А откуда тогда этот пост?

― Не знаю!

― Как не знаю? Пароль только у тебя, так? Так. Ты создал этого Трофима. Откуда пост? Выдуманный человек теперь сам управляет выдуманным инстаграмом?

Артем покачал головой.

― А у тебя нет инстаграма или фейсбука “вашего” Трофима?

― Нет, мы же совсем не общались. Но это точно не он. Даже если и этот австралиец выдуманный, то это не Трофим.

Артем сел.

― Что-то слишком много выдуманного, ― сказал он и потрогал Сашу за плечо.

― Ты чего?

― Смотрю, ты настоящий или…

― Ну и что?

― Не пойму уже.

Они тревожно засмеялись. Посидели тихо.

― Надо идти завтра, ― сказал Артем.

― На поэтический вечер?

― Му-гу. Ты до скольких работаешь?

― До семи. Я уже месяц из дома.

― Значит, я завтра похожу по Москве, встретимся тут и пойдем? Да?

― Да. А куда нам ехать? Где клуб?

― Так. Ага. В Новогиреево.

Они приехали к половине восьмого. Саша работал весь день, поэтому еще плавал в рабочих задачах. Артем напротив был празден и воодушевлен. Он ухватил суть московской жизни всего за день.

― Кофе какой невкусный около Третьяковки, ― сказал он, ― у Настюш гораздо вкуснее. Нет новостей?

Саша звонил ей, писал, но бесполезно. Он покачал головой.

― Может, хоть Трофима встретим.

Поэтический вечер назывался “Пропавшие во ржи”. Народу набралось человек сорок, если не больше. Девушки ходили с коктейлями, юноши ― тоже. Они разговаривали.

― А ты описываешь свой опыт в “Моем опыте”?

― Ну, да, конечно.

― То есть и с девушкой у тебя было?

― Нет, нет, это нет. Это я так вообразила.

― И с двумя парнями сразу?

― Ну, нет, это было бы слишком смело.

― Понятно.

Саша и Артем взяли по коктейлю ― других возможностей не было.

― Не видишь его? ― спросил Саша, озираясь.

― Нет, а ты?

― И я нет? Ни одного Трофима. А поэтесса ― вон ходит.

― Спросим ее?

― О чем? Не знает ли она придуманного тобой блогера?

― Ну он же ее обнимает, ― возмутился Артем громко. На них посмотрели, но реплика выдалась в здешних обычаях, и внимание снова рассеялось. Артем и Саша пошли ближе к сцене.

На каждом втором стуле лежал какой-нибудь поэтический сборник: так организаторы намекали на менее густую рассадку. Артем случайно сел на книгу. Сзади требовательно спросили:

― Куда? Куда на Евтушенко?

Они с Сашей сели через стул. Вечер начался. Вышел ведущий: бледный, красноволосый. Он долго говорил о вечере, о поэзии. Сказал, что все здесь ― “пропавшие во ржи”, что рожь ― это, конечно, символ. Плодородия, укрытия. Наконец позвал на сцену поэтессу. Она вышла и подхватила ― о поэзии. Согласилась с символизмом ржи. И прочитала первое стихотворение:

С меня будто давят сок:

Смотри, как напрягся правый сосок.

Арендаторы, мастурбаторы, полицейские, друзья лицейские, нетерпимые, хуем мнимые, неотложные, невозможные, все токсичные, псы циничные.

Все-все-все давят сок,

А я что вам ― айфона кусок?

Артем огляделся. Слушали трепетно, сочувствующе. И захлопали. А Псевда Нимова мгновенно бросила в зал второе:

Что свадьба? Он ― ебло.

С аддикцией к механическим устройствам жизни.

Она дрожит, она хранит стекло

В вагине, чтоб сверкнуть ему по горлу снизу.

Ага! Уже не надо лампочек?

Вставляй в розетку руку. Удивись: ударило?

А ты мамуле обещал, что будешь папочкой,

А стал незваным гостем с перекошенным еблом татарина.

Беги. Беги. Бежишь?

Кроссовки с язычками, как у старух в метро.

Позорно бегаешь, малыш,

Кому теперь ты в таком виде ― бро?

― Это правильно, ― шепнул Саша, наклоняясь к Артему через стул, ― женщины от мужчин натерпелись. Неудивительно, что мы заслужили такие едкие стихи.

Вообще, Саше не сиделось и говорил он от нервов. Он чувствовал, что вокруг что-то сгущается. Как будто зашел в автобус и едешь. И на каждой остановке входят люди. Больше и больше. И около тебя уже стоит мокрый старик, пропахший потом и табачным дымом. Он курил до последнего, уже у самых дверей выбросил сигарету. А у его ног надрывается девочка. Она умирает без мороженого. Через пять минут ее не станет, даже если автобус сорвется в овраг с пломбиром. Ей нужно сейчас. Сбоку висит, ухватившись за поручень, тело ее молодого отца, не готового быть отцом. И девушка в медицинской маске… Секунду назад в ее глазах светилась тайна, подражая звезде. Но теперь она сняла маску, чтобы сделать глоток йогурта. И тайна обрушилась: надменные глупые губы, послезавтрашний трамплинный нос… А через динамики хрипит голос Псевды Нимовой:

Шла по Чертаново и видела хуи,

Все облаченные в ларцы самодовольства.

Шла по Жулебино и видела хуи,

И тут уж появилось беспокойство.

Спасибо клитору, он вовремя сказал:

“Победа наша, как и наше счастье”.

Жулебино, Чертаново ― мангал,

Там плавятся, а не горятся.

Саша непозволительно вскочил и пошел к бару. Остаток вечера он провел там.

После выступления они с Артемом подошли к поэтессе. Саша до сих пор дрожал, и Псевда приняла это как похвалу. Артем напирал на нужность, вспоминал рожь. Псевда набухла как вата, впитывающая удовольствие. А Саша вдруг достал телефон и сказал:

― Мы подписчики вашего друга, хотели бы с ним познакомиться.

И показал фотографию. Псевда посмотрела.

― А-а, Артем. Он не смог сегодня прийти. В последний момент появились дела.

― Как его зовут? Артем? Тут же написано Трофим…

― Да это просто ник. Выдумка. Извините, мне пора.

И она ушла.

― Ты что-нибудь понимаешь? ― спросил Саша.

― Я Артем. Я придумал Трофима. А он, оказывается, Артем. Причем существующий, действительный. А я тогда кто?

― Пошли ― догоним ее, спросим, где он живет, кто он такой.

Но поэтесса уже исчезла. А утром Саша молча подошел к Артему с телефоном. На фотографии в инстаграме Трофима-Артема тот стоял, обнимая поэтессу и Настюш. “Вечер отличный. Мы ― сила”, ― было подписано внизу.

За свой счет

Саша взял несколько дней за свой счет. Они с Артемом решили разобрать вереницу событий на отдельные события и заодно ― разобраться в каждом из них. Как выживший из ума обманутый вкладчик Саша весь вторник ходил по Новогиреево. Стоял два часа у метро, углублялся во дворы. В душе его чернели такие болота, что он и сам рисковал увязнуть.

Он не встречал раньше за собой озлобленности, хоть сколько-то напоминающей нынешнюю. Жизнь, казалось ему, течет, как газировка в бумажный синий стакан. Но вот полетела первая порция ледяной каши, вторая. А теперь и совсем уж ― сплошной колотый лед.

Саша не ел весь день, у него сел телефон. Постоянно ему казалось, что вот за тем углом дома, за корабликом на детской площадке мелькнула тень Настюш, и он бежал туда, распугивая матерей, растаптывая песочные постройки, слыша детскую брань и плач. Он так разъярился, что готов был задушить придуманного Артема-Трофима и, возможно, слегка придушить Настюш. Но ее нигде не было, и ярость превратилась в бессилие. Поэтический клуб сегодня не работал, поэтому и там Саша не нашел ответа. Он пришел домой в одиннадцатом часу ночи с бутылкой водки. Артем прибрался во всех комнатах, приготовил примитивный ужин. Но Саша в основном пил.

В скитаниях по Новогиреево он начал подозревать Артема в причастности к происходящему. Слишком много совпадений теснилось вокруг него и его фальшивого инстаграма. Сейчас Саша поставил телефон перед собой и пил, не отрываясь от экрана.

― Ты чего? ― спросил Артем.

― Хочу не пропустить пост этого уебка, ― зло ответил Саша. Он рассчитал так: Артем сидит рядом и, если новая запись появится, то он не виноват и его, Сашин, внутренний Скотланд-Ярд можно распускать. Но если не появится или появится, когда Артем с телефоном отправится в туалет… Сашин водочный взгляд падал на нож, которым Артем резал пышное клубничное пирожное: на закуску.

Наступил момент, когда Артем встал и вышел ― на кухню за чайником. Телефон его остался лежать на столе в комнате. Саша обновил ленту.

― Написал, написал, ― закричал Саша. Артем бросился назад. ― Смотри, смотри, ― повторял Саша. Артем держался потрезвее. Он прочитал:

― Наконец-то! Баня на озере! Элитный коттеджный поселок “Барыши”. Завтра. Ждите отчет.

К словам компанией шло фото банного веника. Саша вдруг зарыдал. Он рассказал Артему о своих подозрениях насчет него и просил простить его.

― Неужели он поедет с ней. Она для меня всё, всё!

― Я так понимаю, завтра ― в “Барыши”? ― спросил Артем.

В одиннадцать утра они сидели в электричке. Был первый дождливый день этого сентября. Хотя дождь падал такой, как Сашины видения в новогиреевских дворах: обрывочный, ускользающий. После вчерашних откровений они шагнули навстречу друг другу и теперь стояли лицом к лицу, как добрые приятели. Артем говорил:

― У меня в жизни такого ничего не было. Учился, работаю. Сам знаешь, да, что со скуки выдумал. А тут, за четыре дня… С тобой подружился, с Настюш… ладно, извини. Пива вкусного напился, водку попробовал. Даже стихи послушал. Я их, кроме как в школе, и в глаза не видел. “Скажи-ка, дядя, ведь недаром ты хуй намазал скипидаром…” Вот в “Барыши” какие-то еду. Четыре дня! Четыре!

Саша задумчиво отвечал:

― Да у меня тоже жизнь не родник. Ну, пиццы поедим в пятницу после работы. В кино сходим. Честно сказать… Твоя выдумка мне больше приключений принесла, чем все мои…

― А друзья? ― спросил Артем.

― А что друзья? Был в восьмом классе друг, мы думали, не расстанемся. Булочки маковые ели, которые его бабушка пекла. Сигареты поштучно покупали. А полгода назад встретил его здесь: он с женой, я с женой. Иду и думаю: тебя ли я колотил шваброй под одеялом. Так и прошли: смотрели-смотрели, но… не узнали.

На станции они взяли такси. Поселок числился элитным, и они подумали, что такси пригодится.

― Бери подороже, ― сказал Саша, ― я оплачу.

― Ну что ты… дружище. Пополам ― так пополам.

“Барыши” были красивые. В три ряда от шлагбаума уходили совершенно одинаковые кирпичные коттеджи. Похожий на них охранник вышел к шлагбауму.

― Здравствуйте. Вы. К. Кому?

― Мы на банную вечеринку, к Артему.

― Спицыну?

― Да.

― Он. Предупреждал. Значит. Смотрите. Сейчас. Идете. Так. Будет. Лесок. Пройдете. Лесок. Там. Озеро. Сядете. В. Лодку. Доплывете. До. Островка. Там. Ваш. Друг.

― А он уже подъехал?

― Да. С. Утра. Там.

Они чуть отошли и Саша сказал:

― Этот Артем-Трофим украл начало моей фамилии. Я ― Спивак.

― А я ― Синицын, ― ответил Артем, обворованный на вторую часть.

Дождь перестал, дома и зелень блестели. Друзья шли мимо коттеджей. На одном участке под навесом сидели комфортно одетые люди. На экране перед ними висела презентация. Человек перед экраном страстно и убедительно говорил:

― Зачем? Зачем вам нужен этот посредник между жопой и чистотой? Реалии таковы, что бумагой скоро будут пользоваться только нищие, чей доход в год не превышает и миллиона рублей. Кому понадобится этот смятый испачканный посредник? Только нищему. Если тенденция сохранится, то уже через пять лет наши портативные мультифекальные насадки…

― Смотри, лесок, ― сказал Саша через минуту. Дома кончились, и во всю ширь поселка встали аккуратные деревья. Мощеная брусчаткой тропка исчезала среди елей.

― Получается, я в два раза хуже нищего, ― бормотал Артем, ― мой доход в год не превышает и полумиллиона.

― Ну, не расстраивайся. Он наверняка имел в виду Москву.

― Приехал. Чтобы узнать, что я нищий.

― А ты переезжай сюда. Устроишься тут работать.

― Странно, ― сказал Артем, ― я никогда об этом не думал.

Он даже пошел медленнее, что-то прикидывая.

― Ну, ― сказал Саша воодушевленно, ― ну. Здорово будет. Будем по пятницам встречаться, ты мне про работу расскажешь, я ― тебе. Заведешь девушку, пойдем в кино, на выставку, на ярмарки, на лекции. Сейчас столько всего: на одни ярмарки можно каждую субботу ходить. Возьмем кредит, откроем с тобой бар или барбершоп.

― Поэтессу позовем.

― Зачем?

― Ну, она модная, на нее придут. Если в бар-то: такая выручка соберется.

― Вот, видишь, в тебе это есть!

А лес тем временем становился все гуще и брусчатка кончилась.

― Сделаем приложение для тех, кто часто ходит. Ну, там, выпей у нас в баре десять дней подряд, и мы на один час пустим тебя за стойку ― разливать пиво.

― Десять дней? Он встанет вообще?

― Ну, пять дней. Придумаем, в общем.

― Еще можно свой фирменный сорт варить.

― Точно! Слушай, я загорелся. Переезжай, а?

― Ну-у, я подумаю… Так быстро… Я… Никогда… А где мы?

Они потеряли тропинку, кругом были сплошные деревья. Над головой болталось изрезанное сучьями небо.

― Куда он нас завел… ― прошептал Саша.

― А что если он хочет от нас избавиться и сам управлять своим инстаграмом?

― Господи Христос…

Затрещали ветки, на них вышло четверо мужиков в крестьянской холщовой одежде. Длинноволосые, бородатые. Каждый нес по две корзины, набитые грибами, ягодами, салом, рыбой.

― Извините, ― сказал Саша.

― О, Господи, городские, ― вскрикнул первый мужик, ― окаянные. Не выдавайте. Мы токмо за солью иде.

― Да мы не…

― Крестись, мужики, крестись, авось поможет.

― Да как, отец, корзины в руках.

― Крестись разумом, мужики, коли руки недоступны. Сердцем крестись. Да пощадит нас зараза городская…

Ломая ветви, роняя рыбу, они поспешно уходили в лес. Через полминуты чаща поглотила их.

― Что это такое? Откуда они здесь?

― Может, мы в какой-то соседний лес зашли.

― Что тут за соседи? Рюриковичи?

― Пойдем вперед, куда-нибудь выйдем.

― Куда мы выйдем? К варягам?

― Да ну что ты заладил? Это, наверное, из какого-нибудь исторического общества ребята. Восстановили какое-нибудь событие и бродят по лесу. Сейчас такое не редкость.

Саша достал телефон, открыл карту.

― Ну, правильно, вот мы. Сзади остались “Барыши”. Впереди озеро. Пошли вперед.

Они пошли, но точка на карте не пошла вместе с ними. Снова начался дождь. Друзья накинули капюшоны.

― Элитный поселок, ― бормотал Саша сердито, ― сколько элитных хозяев заблудилось в этом элитном лесу? Элитный, легендарный, икона, ВИП, ― сраные слова. А буковки-то те же, нищенские.

― Ты что так разозлился? ― удивился Артем.

Мокро и неуютно ― вот как им было. Деревья мрачнели. Саша наступил в грязную воду. Сизые облака ― если задрать голову и пробиться взглядом сквозь черные сучья ― медленно и темно ползли по небу. И справа, и слева, и впереди, и сзади беспросветно молчал лес. Саша и Артем шли уже по инерции.

― Знаешь, я тут понял, ― говорил Саша лишь бы говорить, ― если плохо фотографируешь, фотографируй деревья. Они не подведут, все равно получатся хорошо. А в комментариях кто-нибудь обязательно напишет: “классное фото” или: “здорово. Так загадочно!” Ой, ― вскрикнул он, и они остановились. Прямо перед ними, между деревьев торчал прямоугольный могильный камень. Старый, отполированный дождями. Друзья совсем притихли. Страх застучал изнутри.

― Как он сюда попал? ― сказал Артем шепотом.

― Может быть, давно, когда тут еще не росли деревья.

Они обошли камень. И тут ледяной сетью их окутала паника. Как будто Медуза Горгона внимательно посмотрела на них. На камне было выбито:

“Сие есть последнее пристанище преподобнаго св. Трофима (в миру Артема Спицына).Автомобильная катастрофа, произошедшая здесь, оборвала дни его.

1994-2020”

У Саши заплясало левое плечо, потом правое, потом все тело запрыгало и пустилось в пляс: неконтролируемый, неуемный. Руки стремились в противоположные стороны, ноги тряслись, как будто хотели бурить землю. Артем перестал видеть, только надпись неизбежно висела перед глазами. Память напряглась и нагрелась, как старый утюг, скользящий по нескончаемой сырой простыне. Они забыли, как пробирались по лесу, они не помнили, что случилось потом. Кажется, они побежали с криками. И вроде бы ― вцепившись друг другу в руки. Секунду назад они не могли сделать и полшага, а теперь неслись непонятно куда. Деревья стали их врагами. Дождя они не замечали. Они напоминали упряжку хромых лошадей, погоняемых собственным ужасом. У Артема на лбу появилась кровавая канава, Саша порвал куртку, разодрал левую ладонь, защищаясь от веток. Лица облепили мокрые листья, еловые веточки. Они сшибали такие грибы, найти которые считается честью для любого их искателя. Наконец они выскочили на дорогу. Изможденные, напуганные, по колено в грязи и по горло ― в панике. Обоих ― колотило. Мимо ехала машина. Страх настолько подчинил Артема и Сашу, что им показалось, что сейчас она непременно остановится и из нее вылезет водитель с телом мерзкой крысы, головой змеи и душой убийцы. Он медленно подойдет и растерзает их несчастные тела, разорвет плоть, надругается над останками… Но машина не остановилась. Больше того: следом проехала вторая, третья, навстречу катила четвертая. Разноцветные, словно детские курточки, они сновали здесь часто. Постепенно друзья отдышались, успокоились. Ощутили и разорвали паническое рукопожатие. Просто прошли десятка три метров. Умылись минеральной водой.

Артем достал телефон.

― Черт, ― сказал он, ― экран разбил. Только перед поездкой в Москву купил новый. А теперь такая паутина вместо экрана.

Беда с телефоном несколько отодвинула лесные напасти.

― Совсем не вижу карту, ― пожаловался Артем, ― интересно, надо только стеклышко поменять или всему телефону жопа?

― Ого, ― сказал Саша, ― сколько же мы пробежали. Видишь, лес, видишь, дорога в лесу. Вот здесь мы. А “Барыши” вообще вон где.

― А вот автобусная остановка, пойдем. Я хочу уехать скорее и никогда больше этого не касаться.

― Я тоже. В конце концов, пошлина за развод сейчас всего шестьсот пятьдесят рублей. А имущества мы не накопили.

Они дошли до остановки, сели в автобус и только здесь эха улыбок зазвучали на лицах. И Артем, и Саша действительно отсекли произошедшее, оставили набитый грязный мешок с воспоминаниями в прошлом. Саша лишь начал говорить, что у могильного камня вроде лежали автомобильные номера Т 312 РО, что по ним можно попробовать поискать, как Артем тут же посмотрел на него, и все стало ясно. Никто ничего не ищет, никто не удивляется аварии в еле проходимом лесу, никто не ворошит угли памяти. Только горячая ванна, сравнимо горячая еда и чай и долгий ласковый сон.

― В конце концов у меня еще три дня в Москве, ― сказал Артем, ― надо погулять, оглядеться, вдруг мне тут жить.

Оглядишься тут!

Они заснули рано, словно выкупавшись в крепленом вине. Саша проснулся в три ночи и долго смотрел на Артема, спящего на полу. Когда-то в этой комнате спала Настюш. Пусть не так свободно, раскинувшись на полу, а обрамленная стеной и Сашей, но спала… И Саша любил ее. Думал, что любит. Настюш представилась ему полой, стеклянной. И чем ее заполняли теперь ― непонятно. Но стекло становилось все мутнее, в разводах, как весной, перед майскими праздниками. Саша еще посмотрел на Артема и уснул ― уже до девяти утра.

Да, они условились молчать о вчерашнем, но… Могила, крестьяне с ягодами, живой лес, электричество погони… Ужас еще не выветрился. Поэтому сразу после завтрака они опять развязали пустой бескрылый разговор.

― У меня есть девочка дизайнер, ― сказал Саша, ― шьет одежду. Можно к ней обратиться, она посоветует, куда дальше обратиться. Можно сделать свой бренд.

― А их не слишком сейчас? Чем будем выделяться?

― Смотри, ― Саша открыл ноутбук, ― сейчас вся одежда не просто одежда. И обувь соответственно не просто обувь. Вряд ли ты где-то найдешь просто джинсы. Видишь. Джинсы с прорехами. Джинсы-морковки. Или вот: толстовка из флиса с логотипом на рукаве. Высокие кеды на рифленой подошве. В общем, понятно. Очевидно же, что перед тобой. Зачем описывать фотографию, которую ты и так видишь?

― И что ты предлагаешь?

― Долить в эти описания немного загадочности. И на этом сыграть.

― Это как?

― Ну вот, ботинки. Пишем: высокие ботинки с легким чувством превосходства. Или: футболка с туманной сердцевиной.

― Ого, ― сказал Артем, ― хочется купить. А еще? Про шапки давай, мы же будем делать шапки? Я ужасно… ну, то есть, сильно люблю шапки.

― Конечно. Красная кашемировая шапка со шнуровкой, убегающей в никуда.

― Здорово. Как название песни.

― Точно, молодец, про песню это очень хорошо. Можно еще: куртка-анорак с застежкой, звучащей словно песня.

― Да, но какая песня?

― В том-то и дело, что загадка! Каждый будет представлять свою.

― Давай назовем так: Zagadka Incorporated.

― Можно просто Zagadka. Или совсем что-то другое подыскать. Loozhi.

― Красиво. “Где купил куртку? В Loozhi”.

― И не просто куртку, а с застежкой как песня.

― Да, да, точно.

Не вполне известно, до каких доньев они достучались бы, если бы не звонок в дверь. О, как они хотели, чтобы его не было. Как они хотели и дальше купаться в розовых рубашках и салатовых шапочках. Но звонок случился, и отменить его было невозможно. Мгновенно взвился в них вчерашний страх.

― Ты кого-то ждешь? ― спросил Артем.

― Не ждал и не жду. Пошли вместе откроем.

― У тебя есть молоток или чей-то бюст?

― Был Настюш, да ты видел. А теперь только керамические ножи.

― Давай хоть их возьмем. А чем вы мясо отбиваете?

― А мы едим его?

― Мы же ели с тобой в заведении.

― В заведении ― другое. Дома ― нельзя. Сырое мясо дома ― это признак… признак…

Разговор затянулся, но не отменил неизбежного: в дверь позвонили вторично. Друзья набрали симпатичных ножей с белыми лезвиями.

― Посмотри в глазок, ― прошептал Артем у двери.

― Какой-то парень стоит.

― Здоровый?

― Да не очень. С нас.

― Сейчас, подожди, я нож нащупаю… Открывай.

Саша дернул дверь. Действительно ― парень. Какой-то он был… безобидный. Вроде даже ― деревенский или околодеревенский. Еще вчера он ходил в кирзовых сапогах и донашивал за братом брюки и судьбу, а сегодня ― надел все модное, но беспорядочно, вынужденно. Зашел с журналом в магазин одежды и выбрал похожее. Но сквозь худи откровенно пахло пирогами с малиновым вареньем, и Саша с Артемом забыли про страх, от которого окаменели лишь секунду назад.

― Извините, извините, ― забормотал парень, ― здравствуйте, извините, пожалуйста. Я… меня… я не знаю… это же этот адрес?

Он показал лист бумаги в клеточку.

― Да, ― сказал Саша.

― А вы Саша? Или Артем?

― Я Саша.

― Артем ― я.

― Архип, ― сказал парень, неуклюже снял медицинские перчатки, обработал руки антисептиком, дал им высохнуть и протянул правую. ― Я слышал, сейчас у вас так надо делать.

― А у вас?

― А у нас городок ― двадцать тысяч. Все на виду. Все здоровы.

― А что у вас…

― Сейчас расскажу. Меня сюда друг позвал, он здесь квартиру снимает, ну, пополам с вами. Вы его знаете? Трофим.

Саша как будто рухнул с санок в сугроб.

― Трофим?

― Да.

― Он… уехал, еще на той неделе.

― Да нет… я про другого… Который… ну, вот недавно, он ходил на поэтический вечер, потом с друзьями отдыхал в бане. А после этого все оборвалось.

― Так это только вчера оборвалось, ― вдруг сказал Артем, ― что вы так рано перепугались?

― Я не… я как будто что-то почувствовал… Вы, наверное, не знаете, но я его… ммм… выдумал.

Артем так дернул рукой в кармане, что порезался о керамический нож.

― Что? ― спросил он.

― Извините, это звучит глупо. Да это и есть глупо. Просто, знаете, когда живешь в маленьком городе, где из погулять есть только площадь Ленина и заросли рогоза возле речки. Ну, все время же не будешь интернет листать. Хочется своего чего-то. А друзья там… ай, такие друзья. Выпить и покурить или порыбачить ― с тем же эффектом. У нас даже кинотеатра нет.

― Так вы бы уехали, ― задумчиво сказал Артем.

― Ага. Тут вон все болеют, злые. Далеко все: я от вокзала до вас два часа шел.

― А чего не на метро?

― Боюсь. Там цыгане, попрошайки.

Саша смотрел на Архипа с Артемом. Двое взрослых человек обсуждали выдуманного инстаграм-героя. Могилу которого они вчера обнаружили. Он почувствовал истерическое раздражение. И вломился в разговор.

― А вы знаете, что он тоже его же выдумал? ― сказал он. Архип перестал улыбаться.

― Кто?

― Он. ― Саша показал пальцем чуть не в лицо Артема. Архип засмеялся, а Артем сказал:

― Саш, не надо.

― Что не надо? ― спросил Архип.

― Саш, ну человек…

― Что здесь происходит? Вам что-то известно?

― Саш, не надо, пожалуйста.

― Все известно. Мне все известно, ― Саша едва не кричал, ― что вы мне тут хуйню рассказываете? Вы что, блядь, знакомы? Покажи, покажи свой телефон. Выдумал он, блядь. Покажи.

Архип достал телефон.

― Вот ― смотри. Видишь, последняя запись.

Инстаграм “этого” Трофима был до единой фотографии, до подписи таким же, что и у Артема. Саша в бешенстве проводил пальцем по экрану чужого телефона, словно силился запустить фотографии в космос. Где они провалились бы вместе с их хозяевами.

― Так что вам известно? ― переспросил Архип.

― Он погиб, ― сказал Артем. И рассказал все. Архип плакал. Саша успокоился и пригласил его, наконец, в квартиру. Ему налили водки, дали привычный огурец.

― Мой друг… мой единственный живой друг… ― рыдал Архип, ― какая глупая гибель. Как он мог не заметить машину в лесу? Он был таким осторожным. Слышал шаги за километр, покупал прочные дорогие презервативы.

Этого Артем о Трофиме не знал. Ему тоже стало горько и тоскливо. Саша смотрел на них, плачущих, почти родных и стыдился своей бестактности. Как мог он быть таким несдержанным, когда на глазах его слетали с осей надломленные Вселенные… Он прикинулся, что делает чай, лишь бы отвернуться, лишь бы встать спиной к этому горю. Когда чай заварился, он поставил чашки, соевое молоко и меренги на стол, а сам ― ушел в комнату. Минут через двадцать дверь хлопнула, а к нему вошел Артем.

― Ушел? ― спросил Саша.

― Ушел.

― Куда он теперь?

― Сказал, поедет домой. Прямо сейчас на вокзал, посмотрит, что идет в его направлении.

― Вот так побывал в Москве…

― Да-а…

Артем подошел к книжному стеллажу.

― Хорошая книжка? ― спросил он, доставая наугад.

― А что там? А, “Боль неподключенных гитар”. Ну, там… Как друг теряет друга…

Даже книги настроились против них. Осенний ветер швырял мокрые листья в стекло. И тут в дверь позвонили.

― Архип что-то забыл, ― сказал Артем. Но там стоял другой человек. Совсем молодой.

― Простите, здесь живет Трофим?

― Жил здесь.

― Почему жил? Он уехал?

― Не совсем. А вы?…

― Ярослав.

― Ярослав, он вас сюда позвал?

Ярослав на секунду задумался.

― Да чего скрывать: я его придумал.

― А, ну проходите.

С Ярославом разделались вдвое быстрее, даже к чаю ему ничего не дали. Да и плакал он короче. Надел разноцветные кроссовки и поехал в аэропорт.

― Этот прямо молодец, ― сказал Саша. Дверной звонок объявил нового гостя.

Саша с Артемом переглянулись совсем весело. Оба понимали, что творится что-то сумасшедшее. Но даже перекинуться парой слов им не удавалось: струя создателей Трофима-Артема набирала мощь, а они стояли еще у самого ее истока. Юные парни повалили снежными хлопьями. Получаса не проходило, чтобы не явилось свежее несложное лицо со знакомой историей. Маленький городок ― одиночество ― легкий оскал фантазии ― обретенный потерянный друг. Создатели сыпали со всей России: Сибирь, Алтай, средняя полоса, Золотое Кольцо… Артем с Сашей почти не отходили от двери. Чаю уже не предлагали, разговаривали в прихожей и выпроваживали, чтобы через минуту встретить следующего. При всей плотности потока ни разу создатели не встретились друг с другом, ни один не столкнулся с другим: так ловко их разнесло по Москве, по улицам.

Они становились все проще. Если первые хоть как-то отличались ― одеждой, историей, ― то, начиная с пятого, это был точно один человек, кочующий из города в село и дальше в деревню, в хутор. Их куртки грубели и мрачнели. К трем часам начали приходить уже совсем пастухи. А в три явился юный егерь Ефим, который сказал:

― Человек не думает о будущем. Скоро у гор появятся огромные скалистые отростки, которыми они поимеют весь род человеческий. А ведь можно не насиловать Природу, а жить с ней в гармонии. Завести девушку, расстаться и до конца дней мирно наблюдать за ней в инстаграме. Как она стареет, осыпается, раздает былую свежесть другим. А Природу не трогать.

Саша закрыл за ним и дверь и сказал:

― Я больше не могу, пошли проветримся.

― Откуда он там приехал? ― спросил Артем.

― Я уже на десятом перестал запоминать. Видимо, из скалистой местности.

Они пошли обедать, но и в кафе, и на бульваре создатели не утихали. Артем с Сашей соревновались, кто насчитает больше, не сходя с места.

― Я вижу шесть, ― говорил Артем.

― Ага! Вон в “шестерке” один, а еще вон спиной стоит, разглядывает афишу. Так что восемь.

― Опять ты победил.

Они вернулись домой к вечеру. Создатели собрались во дворе. Они посматривали друг на друга: каждый хотел подойти, но не хотел быть рядом с другими. Саша с Артемом встали у двери в подъезд. Создатели сжимались вокруг них: плотнее и плотнее. Тогда Саша громко сказал:

― Трофим погиб, расходимся.

Кто-то заплакал, но ненадолго. А некоторые даже обрадовались. Как будто Трофим был их мучительной ношей. Они стали знакомиться, улыбаться. Один предложил поехать к нему погостить. Другой достал пачку денег и позвал всех выпить.

― Подружились, ― сказал Артем.

Ближе к полуночи пришел последний. Он, наверное, отбился от стаи и ничего еще не знал. В отличие от остальных этот с самого начала был печальный, с легким оттенком злости на лице. Он угрюмо выслушал Сашу и сказал:

― Все гибнут. Всё гибнет. Одни шурупы остаются. Шурупы всех переживут. А всё, что я придумываю, постоянно гибнет. У меня на случай гибели любого из родных и друзей уже давно готов некролог.

― А на собственный случай? ― спросил Саша. Посетитель ушел, и всю ночь их никто не беспокоил. Они легли.

Когда показалась первая корочка сна, Саша с Артемом вдруг разговорились. В зарождающейся дремоте Саша сказал:

― Все создают… создают… А я наоборот ― разрушил.

― Ты о чем?

― Настюш ушла, а я влез в эту гонку за Трофимами и совсем забыл о ней. А ведь она моя жена…

― Ну, что ― жена. Люди разводятся. Сам же говорил.

― Говорил, но… Может, я тороплюсь с этим? У тебя вот был Трофим. А я даже такого не придумал. Взял готового человека с собственным инстаграмом, с какой-то жизнью, которую она вела до меня, а потом стала вести со мной. И даже такого человека не удержал.

― Ну что ― ну не удержал…

― Может, разыскать ее? Все объяснить. Предложить вернуться. Ее почти неделю нет.

― Не надо…

― Что не надо?

― Просить, возвращать?

― Почему? Все–таки жена… Что я стану без нее делать? Как в дождь без зонтика. Или еще хуже: с зонтиком, под которым только и дождливо. А кругом ― солнце…

Артем, совсем засыпая, сказал:

― Помнишь, мы курили спешиш? Ты уснул. И Настюш минут восемь была жена и мне.

Саша хотел возмутиться, закричать. У него проскочило желание прийти в ярость. Но день был сложный, извилистый, и сон победил.

Финальный создатель

Утром они не стали срывать плоды со вчерашнего дерева. За два дня столько всего случилось, что уделить внимание чему-то одному было трудно, а всему ― невозможно. Оставалось лишь встать и смотреть в тот день, что имелся в наличии. Но долго смотреть не пришлось. В десять часов в дверь позвонили.

― О, всевозможные боги, ― сказал Саша, ― да ну нет. Опять?

― Я открою, ― предложил Артем, ― сейчас, наверное, совсем захудалые пойдут. Быстренько их…

Через десять секунд он вернулся с женщиной. Впрочем, смотрелось так, как будто она его конвоировала: потерявшего всякую волю и силы. Женщина была в длинном красном тренче, в высоких черных сапогах. Ни Артем, ни Саша даже не подумали попросить ее снять обувь.

Лицо ее было значительно, красиво. Но не покорной глупой красотой, а самостоятельной, отдельной. При этом женщина была печальна. Как будто, стоя на холме, наблюдала, как тонет ее родня. Артем еще никогда не был так подавлен в присутствии женщины. Он не был большим коллекционером этих состояний, но базовый опыт все–таки хранил. Мать, одноклассницы. А тут… Ему вдруг вдолбилась в голову мысль о подтяжках. Если надеть очень тугие, меньшего размера, не заставят ли они владельца клониться ниже и ниже, угождая земле, растаптывая личность. Сначала склонится слабая неразвитая шея. Человек еще будет собой, еще будет напоминать задумавшегося, размышляющего. Но потом ссутулится спина, двинутся навстречу обессилевшие плечи. Образ мыслителя рассыпется и вновь соберется, но уже в контурах жертвенных, немых. И его не долго удержит скелет, подтяжки будут настаивать на окончательном подчинении, и когда лоб коснется пыльной дороги…

― Здравствуйте, ― сказала женщина. Она села, хотя приглашений к тому не звучало.

― Здравствуйте, ― сказал Саша. Артем уже говорил “здравствуйте” там, у двери, но для верности повторил.

― У меня мало времени, ― сказала женщина, ― сегодня еще три адреса. Думаете, вы одни такие? Да вас море. Я иду и узнаю вас. Это вам неведомо, кто я, а я узнаю вас. Зачем вы вообще нужны? Я ненавижу вас. Вы мне отвратительны. Мелкие, улыбающиеся. Фу. Что бы ни произошло, будете улыбаться и думать, с чего начать завтрашний рабочий день.

“Кто же ее муж?” ― подумал Саша.

― Во всем ищите причину. “Наверное, он так поступил, потому что…” Нет. Он так поступил, потому что он ничтожество, сходное с вами. Я бы уничтожила вас, если бы вы не были мне нужны.

Она говорила унизительные вещи, отталкивающие, но Артем с Сашей не могли набраться храбрости и прервать ее.

― Какого вам вчера было? Познакомились со своими копиями? Да-да, думаете, вы лучше и больше них? Нет. Это точно самое вы, лишь переодетые. Наряди вас в пастушью одежду, вы завтра же начнете щелкать хлыстом. Но ни корова, ни овца вас не услышит. Они ― животные, у них есть гордость.

― Простите… ― наконец сказал Саша.

― Простите, извините, спасите, помогите. Уже ничего не переменить, уже нужно делать новых. Да, это я вас придумала. С вашими жизнями, инстаграмами, пивом, могилами, копиями. Чтобы сразу покончить… смотрите…

Она достала планшет из черной кожаной сумки.

― Это вы, это ваш Трофим, это второй Трофим, это вы. Ну и дальше все вчерашние. Понятно вам?

Она закурила, естественно, без разрешения. И не сняв лайковых старомодных перчаток. Саша с Артемом молчали: женщина улыбнулась. Длинно и с наслаждением.

― Значит, я сейчас пойду в бар. Этот ваш, с бородатой буквой В… Фффф, дегенеративное искусство. У вас полчаса. Подумаете и придете. Да ― да, нет ― нет. Но если нет, я вас стираю. А да ― расскажу вам, как делать новых, и будете ими заниматься. До встречи. Полчаса, запомнили?

Она затушила сигарету о стол и бросила окурок на пол. Вышла. Хлопнула дверь. В квартире сделалось тихо, тоскливо и страшно. Три минуты из отведенных им тридцати пробежали, а друзья все молчали. Как позавчера, в лесу, их забетонировала паника. Артема вернул к действительности нервический приступ.

― Что значит ― стираю? Нет, что это значит? Стираю. Как надпись? Как белье? Что это за тетка? Саша, что это за тетка? Как ее зовут?

― Не знаю.

― А почему она пришла к тебе? Почему все знают твой адрес? Почему все приезжают в Москву и знают, куда идти? Ты что ― есть в справочнике? Реабилитационный центр “Саша”? А? Почему… Почему вообще я приехал в Москву? Что мне не сиделось дома? Я создал инстаграм? Да Москва это и есть инстаграм. Там, у меня дома, Трофим был настоящий, хоть я его и не видел и не касался. А здесь? Здесь ― всё инстаграм. Деревенские модники, элитные шлюхи в красных плащах. Всё фальшивое. Я уеду, уеду отсюда… Не останусь… Я ее сам выдумаю и уничтожу…

Саша еле успокоил его. И, как только Артем успокоился, они решили сказать женщине ― да. Главное сейчас не злить ее.

Они вышли на бульвар. Было сухо, но ветрено.

― Стой, ― сказал вдруг Артем на углу здания, где находился бар, ― я пойду один.

― Ты что?

― Смотри: я пойду и, если меня долго не будет, беги куда-нибудь. В полицию. А вместе пойдем ― пропадем, и некому будет спасти.

― Хорошо. Сколько ждать?

― Ну, давай десять минут. Мне же только сказать, что мы согласны. Скажу, ты дома лежишь, испугался.

― Давай.

Артем сделал шаг, но потом повернулся и сказал:

― Слушай, какой бред…

И начертил рукой окружность.

Его снова окутала тревога. Он дошел до входа в бар, вошел. Столы, стулья, кирпичная стена, тот же бармен, бородатое В, в котором Артем не находил ничего дегенеративного. Женщина сидела спиной в своем кровавом тренче. Она что-то пила: цветное, красивое. Народу в баре было еще немного и Артем неожиданно подумал: “Сейчас разъебашить ей голову стулом или стакан разбить и по горлу. Ходил же в детстве на дзюдо, крупнее себя валил, а тут…” Но он понял, что ни за что не осмелится даже приподнять стул с места. Он почти подошел. Женщина резко обернулась. Это была Настюш. Артем вздрогнул, дернул ногой, еле заметно присел. “Как… что это…”, ― подумал он и резко осмотрелся. Других красных плащей в баре не сидело.

― Артем, ― сказала Настюш, ― вот это да. Сюрприз.

Артем никак не мог начать говорить.

― Садись, ― сказала Настюш. Красный тренч все еще действовал, и Артем послушно сел.

― Ты… ты… ― начал Артем, так и не придумав вопроса, ― здесь, да? Зачем?

― Пришла поговорить с Сашей. Хочу обсудить… развестись. Да. Развестись.

“Ого, ― подумал Артем, ― опередила”.

― Развестись… ― повторил он.

― Да, ты понимаешь… Что-то не складывается. Я пожила неделю без него, прикинула… Мне с каждым днем становилось все лучше и лучше. Вот плащ купила, который раньше ни за что не купила бы: слишком яркий. Нравится? Когда мы женились, я так здорово придумала нашу жизнь… Даже не так, я придумала, что нашу жизнь нельзя будет придумать, что она будет как стихия. Как гроза или ливень: никогда не знаешь, когда он закончится. Закончится, когда ему вздумается, а не когда я, ты или еще кто-то этого захочет. А с Сашей все как по-написанному. Ему скажешь, он и сделает. Никогда не ошибется, не возмутится. Я как в дождь без зонтика. Или еще хуже: с зонтиком, под которым только и дождливо. А кругом ― солнце…

“Ловко, ― подумал Артем, ― сама придумала жизнь, а теперь Саша виноват”.

― Ты не знаешь, ― спросила Настюш, ― он не узнал… про нас с тобой? Не догадался?

― Мне кажется, нет, по крайней мере он ничего такого не упоминал, ― соврал Артем. Настюш стала ему надоедать. После той женщины она казалась игрушечной. Плащ плащом, но он еще должен был сидеть на подходящем человеке. А без стального взгляда у Настюш не очень выходило быть создателем. Артем сказал:

― Слушай… Мы с ним немного сдружились… Он искал тебя в Новогиреево….

― Как искал?

― Физически. Ходил по району, пришел бледный. Так вот. Я понимаю, ты специально ехала сюда, наверное, готовилась. Но ― давай я сначала поговорю с ним. Подготовлю. А потом вы встретитесь и поговорите. Хоть через неделю. Хоть послезавтра.

“Главное, чтобы я успел уехать”, ― подумал Артем.

Настюш задумалась, отпила из стакана.

― Да? Да… Ты прав. ― Она засмеялась. ― Опять все за него сделают. А он примет все написанное за него. А я уже с друзьями договорилась тут встретиться. Хотела быстро сказать ему и посидеть здесь. Я без него как-то быстрее живу. Не знаешь, он не собирается сюда сейчас? А то глупо будет…

― Не собирался. Да я пойду, скажу ему, что хочу посмотреть что-нибудь в центре, он и не зайдет сюда.

― Точно. Спасибо. Кстати, вот мои друзья. Не хочешь с нами посидеть немного? Ты ведь знаешь их?

Артем обернулся. В бар вошли оба Трофима: его, выдуманный, и Сашин, соседский. Они осматривались в поисках Настюш. Артем вскочил:

― Я пойду… Я лучше пойду… Предупредить…

Он попятился, уронил стул. Опрокинул чье-то пиво, вынул из кармана смятую пятисотку, извиняясь, отдал. Он не понимал, что происходит, не видел лиц. Наклонив голову, он прошел между Трофимов, коснувшись обоих плечами.

― Извините, ― сказал он. И выбежал, и бегом преодолел сто метров до угла, где ждал Саша.

― Как долго тебя не было, я уже телефон начал набирать, в полицию звонить.

Артем решил скорее уйти отсюда.

― Она не пришла, ― сказал он.

― Как?

― Вот так, ее просто не было. Я просидел там десять минут, даже больше. Спросил бармена. Говорит, и не было никаких красных плащей.

― Что это значит?

Артем не ответил. Он хотел скорее уйти.

― Что нам теперь делать? Ждать ее здесь? ― спросил Саша.

― Знаешь что ― ей надо, пусть ищет нас. Пойдем выпьем пива. Мне все это осточертело.

― Сюда?

― Нет. Пошли подальше отсюда. Знаешь ты еще хорошие бары? Где-нибудь на окраине Москвы. В Подмосковье. В другом городе. Только не здесь.

― Да, ты прав, мне тут тоже не по себе.

Они пошли по бульвару к метро. Ветер усиливался. Он гнал перед Сашей с Артемом грязную медицинскую маску, как будто она была опавшим кленовым листом.

― Слепок эпохи, ― сказал Саша. Артем не расслышал, но и переспрашивать не стал. Кисельная пелена перед глазами висела, висела, не поднимаясь. Они гуляли весь день, выпили много пива, смелее обсуждали случившееся, даже говорили о том, что сделали бы с той женщиной в плаще, появись она снова.

Но она больше не появлялась. На следующий день Артем уехал. Саша проводил его до вагона и несколько раз взял с него обещание вернуться. Но Артем так и остался в своем городе. А вскоре и их разгоревшаяся переписка потускнела и совсем угасла. Каждый продолжил жить как может или как получится.