— Внимание, дети! Сегодня мы с вами будем учиться корректировать курс событий. Это крайне важный навык, можно сказать, что это ключевое умение для нашей дисциплины, и мы с вами тщательно готовились к этому дню, изучая теорию. Как вы уже знаете, протяженность курса событий — главный критерий сложности проводимого корректирования. Для первого занятия я предлагаю вам протяженность всего-навсего в половину суток.

Прозрачную тишину класса запылили перешептывания и покашливания. Зашуршали страницы книг и тетрадей. Учитель не предупредил студентов о начале практических занятий. Он сделал это намеренно, разумеется. Волнение не успело затопить класс доверху, потому что уже лежал перед каждым набор для работы и уже прозвучало:

— Каждый возьмите за полдень свою пятницу… Для начала мы просто рассмотрим образец и определим, стоит ли и что именно стоит скорректировать. Итак, Тами, скажи мне, какая пятница тебе попалась.

Тами посмотрел на учителя исподлобья, ища ободрения и ожидая, что ему покажут пример того, как вообще стоит рассматривать пятницу и с чего начать.

Доливан, учитель обычной подготовительной школы, так и не сумел преодолеть барьер между обучением и изучением и стал одним из лучших преподавателей событийности. Этот класс был его уже и не припомнить каким по счету. И он любил учеников. И они любили его. И эта идеалистическая ситуация была достижима почти исключительно потому лишь, что Доливан сам был когда-то прекрасным и любимым учеником у прирожденного учителя. И еще немного потому, что он умел делать то, чему учил.

— Хорошо, Тами, давай посмотрим вместе, — сказал Доливан, взяв вялую полусонную пятницу ровно за талию. — Хилая она тебе попалась, — улыбнулся он, и Тами хохотнул, стеснительно отвернувшись в сторону и прикрыв рукой рот.

Пятница была видимо мужской. Какого-то ленивого мужика, судя по всему, не занятого никаким особенным делом. Пятница выглядела лежалой и часто бывшей в употреблении.

— Мы будем стараться понять из чего состоит пятница от полудня до полуночи и попытаемся исправить незначительно курс событий, чтоб пятница каждого прошла хорошо. Итак, твоя пятница кажется совершенно обычной, и курс событий в заданных рамках предрешен, правда?

Тами энергично кивнул несколько раз, хотя ему ничего такого не казалось, а пятница была если не мертвая, то уж точно без сознания.

— Постепенно, час за часом отследим, как будет развиваться будущее этого дня.

Примерно в полсекунды Доливан узнал, что через час после полудня этот человек проснется и выкурит свою сигарету. Сигарета будет последней в пачке, и он примет решение идти в магазин. Список покупок он составит так, что главной целью будет выглядеть пакет сока. Потом он будет еще какое-то время слушать музыку и ходить по полупустой квартире. Потом, ближе к половине третьего он выйдет за покупками. В магазине он проведет значительное время, потому что ему совершенно некуда торопиться до пяти вечера, времени открытия кафе через два квартала от его дома. А поход в это самое кафе и есть центральное событие пятницы, и вообще, если честно, всей недели. И там, с такими же, как он, одинокими немолодыми мужчинами, он будет сидеть и говорить, смеяться, спорить и играть, и немножко петь.

Но Тами и остальные ученики видели в этой пятнице только лишь обесцвеченный, унылый, затянутый дымом, курс событий, настолько мелких, что и не рассмотреть, и только в самом конце вечера нечто слегка серебрилось и пыталось прорезаться сквозь серость.

Доливан потер руки:

— Сейчас мы вдохнем жизнь в этот скучный день!

Он слегка влез рукой в пятницу между тремя и четвертью четвертого, и что-то щелкнуло. На глазах детей пятница начала оживать и светиться. Она оказалась мягкой, велюровой, красивого синего с серебром плетения. Тами и остальные вздохнули, как бывает, делают зрители в цирке, когда опасный гимнастический трюк под куполом счастливо завершен.

***

В тот вечер в кафе он так и не попал. Случилось странное. Он подошел уже к кассе, собирался рассчитаться и стал выставлять покупки в очередности сок — все остальное — сигареты. Вообще он не имел привычки смотреть на кассиров. Но он неловко махнул рукой и сбросил со стенда какие-то конфеты. Тут же виновато заглянул в лицо кассиру. И вдруг что-то с ним случилось. И он стал посматривать на нее коротко, не мог сдержаться. И она ему улыбнулась. Она была из другого мира, точно из другого. Он таких раньше никогда в жизни не видал. Она была вся какая-то узкая и гибкая, как леопард, и движения ее рук, когда она брала деньги и отдавала сдачу, были мягкими и плавными. Ее темная кожа казалась ему дорогим матовым шелком, до которого нужно прямо сейчас дотронуться, потому что второго такого шанса не будет. И он дотронулся. И она смутилась и снова улыбнулась ему. И он вышел и прождал ее в сквере напротив магазина до позднего вечера, так и не выкурив больше ни одной сигареты. И всю ночь он пел ей любимый свой блюз и играл на своем холеном саксофоне. И в один волшебный момент она запела вместе с ним, так точно попадая интонациями в его личный идеал исполнения, что он перестал играть и только слушал. А она обнимала его своим голосом. Петь блюз — был ее дар.