“Мне приснился сон. Я шла по красивой улице. С одной стороны были красивые дома с колоннами, а с другой стороны — большой парк. А под деревьями вдоль улицы — темно-зеленый газон. Я подошла к высокой стене, она была вся покрыта розами. Прилетел самолет и поджег розы. Но это было не страшно, потому что очень красиво. Я смотрела в воду и видела, как горели розы. У меня на руках был маленький ребенок, наша дочь. Она крепко обнимала меня, и я почувствовала ее губы на своей щеке. Я все время знала, что должна что-то вспомнить, что кто-то сказал, а я забыла.”

Это слова героини Лив Ульман из финальной сцены фильма “Стыд” Ингмара Бергмана.

Мы наблюдаем за тем, как героиня рассказывает свой сон лежащему и смотрящему на небо мужу. Стоит отметить операторское и режиссерское решение: на фразе “Я все время знала, что должна что-то вспомнить, что кто-то сказал, а я забыла” режиссер меняет план, и мы видим, что героиня рассказывает свой сон уже не мужу, а в камеру — зрителю. Именно эта последняя фраза мне не дает покоя, когда я думаю о понятии Фрейда unheimlichkeit, или “жуткое”. И почему-то мне кажется, что она могла бы приблизить меня к пониманию его значения сегодня.

Но для начала обратимся к тем смыслам-корням, которые есть в тексте статьи “Жуткое” {1}, написанной Фрейдом в 1919 году.

В первой части текста психоаналитик отмечает, что unheimlichkeit, что на русский переводится как “жуткое”, чаще всего имеет отношение к страшному и пугающему. Он приводит антонимы слова в немецком языке — это слова heimlich (укромное, уютное), heimisch (домашнее, родное) и vertraut (знакомое). То есть можно сделать вывод, что жуткое — это не родное, не домашнее и не знакомое. Находим подтверждения этому и в словарях. Например, в греческом языке этому понятию соответствует значение “чужой, чужеродный”. В словаре немецкого языка Даниеля Сандерса (1860) можно оттолкнуться от трактовок слова heimlich. Первая — то, что относится к дому, не чужой, знакомый, ручной, теплый и уютный, родной и т. д. А вторая — “держать в тайне, скрытым, так, чтобы другие об этом или про это не знали”. В этой части выхватывается глазами такая фраза “У меня есть корни / скрытые корни / глубоко в земле / моя основа.” При этом следом отмечается “раскрыть, обнаружить, выдать чьи-либо тайны; раскрывать, выдавать, обнародовать чьи-либо секреты”. Я цепляюсь также и за следующую фразу “И тут мне становится не по себе, жутко (Гёте)”, а также “Жутким называют все, что должно было остаться тайным, скрытым, но обнаружилось (Шеллинг)”.

“В целом нам напоминают о том, что слово «heimlich» неоднозначно, а относится к двум рядам представлений, которые, не будучи противоположными, все же весьма далеки друг от друга: к представлению о хорошо знакомом, уютном и представлению о скрытом, потаенном.”, — резюмирует Фрейд. При этом, по его словам, unheimlich отличается по значению только в первом случае, а во втором идентично по значению слову heimlich.

Из «Словаря немецкого языка» Якоба и Вильгельма Гримм мы узнаем, что слово heimlich можно еще перевести как “место, где нет призраков”; при этом далее «heimlich — “недоступное познанию, неосознанное… затем также «heimlich»— сокрытое, неподдающееся изучению”. Из следующей цитаты мы видим, что слова heimlich и unheimlich приобретают один и тот же смысл — сокрытого и ужасного: «Сейчас я себя чувствую как человек, который бродит в ночи и верит в привидения, за каждым углом ему чудится что-то скрытое и ужасное». Парадоксально, и Фрейд предлагает вернуться к определению, которое дает Шеллинг про обнаружившее себя жуткое.

Когда я пытаюсь понять истоки своего интереса в настоящее время к понятию “жуткого” у Фрейда, я понимаю, что в первую очередь он связан с корнем обоих слов — unheimlich и heimlich — heim; невольно я возвращаюсь мыслями к слову heimat, что значит родина, отчизна, отечество, родной город по-немецки. И связь жуткого, а значит чужого и не-родного с отечеством является одним из первых направлений мысли и насущных вопросов для меня сегодня. Не только не-родного, но и не-укромного, не способного, получается, укрыть, а значит представляющего угрозу безопасности (родное покрывает, прячет). И если способного, то как, а точнее где, в каких не столь отдаленных местах? От самой себя в себе? И в каком смысле жуткое, ужасное сегодня может сокрыть/укрыть? Когда, возвращаясь к реплике героини из фильма Бергмана, так важно что-то вспомнить, но что? И что нельзя забывать, когда нельзя спать?

Во второй части статьи “Жуткое”, Фрейд пишет, что “жуткое в действительности не новое или чужое, а что-то давно знакомое душевной жизни, что было отчуждено от нее лишь вследствие процесса вытеснения… Стало быть, жуткое (Unheimliche) в этом случае — это то, что было когда-то родным (Heimische), давно знакомое. А префикс «un» в этом слове — клеймо вытеснения.” “Жуткое — это скрытное-родное, подвергшееся вытеснению и вернувшееся из него”, — добавляет Фрейд в третьей части. В этой же части писатель отметит: «Жуткое переживание возникает, когда вытесненные инфантильные комплексы вновь оживают под воздействием некоего впечатления или когда снова кажутся подтвержденными преодоленные примитивные убеждения».

Что мы можем сказать о жутком сегодня? Где, кто и что оно? Оно, жуткое, с вдруг оголившимися корнями? Точнее кто переживает состояние «жуткого» сегодня? Наверное, я могла бы говорить только за себя, и я бы говорила словами героини Лив Ульман, проснувшейся с ощущением жути: «Я все время знала, что должна что-то вспомнить, что кто-то сказал, а я забыла.». И также как и героиня фильма, я бы осталась плыть в той лодке, полной людьми, без надежды и без направления.

март, 2022

{1} Фрейд З. Психологические сочинения. — М.: ООО «Фирма СТД». — 2006. — с. 264.