25 и 26 февраля в московском Культурном центре ДОМ и 28 февраля в петербургском пространстве «Арт-Измерение» пройдут концерты убойного трио Full Blast, играющего свободную импровизационную музыку, в которой патриарх джазового авангарда Петер Брётцманн встречается с швейцарской ритм-секцией, одинаково уместной в современной академической музыке и стилях вроде спид-метал, — басистом Марино Плиакасом и барабанщиком Михаэлем Вертмюллером. Незадолго до концерта Марино Плиакас ответил на вопросы Григория Дурново.

Как образовался ансамбль Full Blast?

Это постоянно действующий ансамбль, что в контексте импровизационной музыки несколько необычно. Мы играем вместе с 2004 года. Все началось с турне в Штатах. Конечно, до этого я знал Петера, слушал его музыку, встречал его в гостинице за завтраком, как и других музыкантов, но мы не были близко знакомы. Но Бретцманн к тому моменту уже давно играл с Михаэлем Вертмюллером. Не знаю, когда это началось, может быть, еще в девяностые годы. Вертмюллер играл еще и с сыном Бретцманна, Каспаром, известным гитаристом среди музыкантов, играющих прогрессив-метал и нойз. Вертмюллер много играл с Петером дуэтом. Мы с Вертмюллером были знакомы —Швейцария маленькая страна, мы примерно ровесники. Кроме того, Вертмюллер имел большое значение для швейцарской группы Steamboat Switzerland. И Вертмюллер однажды внедрил меня в их дуэт с Бретцманном. Петер до этого спрашивал его насчет басиста, кого бы тот мог порекомендовать. Мы решили съездить в турне по Штатам. Первое выступление у нас было в Нью-Йорке, в клубе «Knitting Factory». Когда мы летели в Нью-Йорк, я впервые по-настоящему поговорил с Петером, а через пару часов мы впервые сыграли вместе. Все было здорово: энергетика, музыка, общение, путешествие. И нам по-прежнему нравится.

Можете ли вы сравнить музыку Full Blast с музыкой других проектов с вашим участием?

Я получил классическое образование как гитарист. До сих пор я иногда говорю о себе: «Я не басист, а гитарист, играющий на бас-гитаре». Я не осваиваю характерные для игры на бас-гитаре приемы вроде слэпа — не хочу избавляться от ногтей! Занимаясь игрой на гитаре, я особенно много внимания уделял современной академической музыке. Но и для игры бас-гитары тоже, потому что в то время было не так уж много басистов, которые умели бы читать сложные партии. Таким образом я специализировался и на современной академической музыке для бас-гитары. Тогда я начал играть в группе Steamboat Switzerland, она существует уже больше двадцати лет, и в ее творчестве соединяются современная академическая музыка, рок, авангардный джаз, импровизированный нойз и так далее. Конечно, свободная импровизация давно была мне знакома. Но особенность Full Blast была в том, что мы никогда не играли музыку, сочиненную заранее. Тогда, в начале 2000-х годов, это был мой первый проект такого рода. С другими ансамблями я чаще играл выписанный материал.

У Вертмюллера была чем-то похожая ситуация. Он получил классическое образование в консерватории как ударник. Играл в оркестрах. Потом получил джазовое образование. И он также находился между сочиненной музыкой и свободной импровизацией. Я бы сказал, что Full Blast отличается от других ансамблей, играющих свободную музыку или фри-джаз (правда, мы обычно не используем этот термин), тем, что, хотя мы никогда не репетируем ни минуты, наша музыка более структурированная. Возможно, благодаря тому факту, что мы с Вертмюллером — академические музыканты. Я так предполагаю. Прежде всего Вертмюллер играет в нетипичном для импровизирующих барабанщиков духе. Это не ткань, а скорее крупные структуры. Он ведь композитор, он сочиняет оперы, он пишет для значительных ансамблей современной музыки, например, Ensemble Modern или Klagforum Wien. Когда мы импровизируем, мы с ним мыслим иначе, чем музыканты, принадлежащие исключительно к традиции свободной импровизации или просто джазовой. Но об этом пусть лучше судят другие. (Смеется.) Нам слушатели говорили об этом. Например, когда мы в первый раз сыграли в Германии на фестивале в Мёрсе, журналисты потом в изумлении писали: «Бретцманн играет в этом трио совсем по-другому!» Мы-то думали, что мы просто играем. А они слышали незнакомые для себя вещи. Им казалось, что он играет более архитектонично, более структурировано. Может быть, они были правы, и это связано с тем, что у нас разнообразный бэкграунд.

Вы сказали, что Full Blast был первым ансамблем с вашим участием, который играл только импровизационную музыку. Как я понимаю, позднее ситуация несколько изменилась: у вас ведь была программа на основе произведения, написанного Михаэлем Вертмюллером. Как вы работали над ней?

Я все же хотел бы сказать, что обычный концерт Full Blast всегда будет состоять из импровизации. В Москве и Петербурге будет так же. В 2006 году у нас вышел диск на лейбле Jazzwerkstatt, потом был двойной диск «Black Hole», и после этого мы решили перейти на иной уровень, но именно в формате студийной записи. Вы, видимо, имеете в виду диск «Sketches and Ballads». Мы исполняли эту программу на фестивале современной музыке в Донауэшингене. Вертмюллер получил заказ написать произведение для Full Blast, и еще мы пригласили трех музыкантов, в том числе Кена Вандермарка. В этой программе есть сочиненные структуры для всего ансамбля, но есть и части, где предполагается полная импровизация. Есть базовый аккомпанемент для ритм-секции, поверх которого Бретцманн и трубач могли играть свободную музыку. Это был шаг вперед: мы много лет импровизировали вместе, выпускали диски, и теперь захотели попробовать кое-что новое. Мы очень успешно выступили на фестивале. Но это не то, что мы можем воспроизвести на обычном концерте в клубе. И не собираемся. Эту программу мы сыграли на паре фестивалей.

Позднее Вертмюллер написал произведение для Ensemble Musikfabrik, коллектива из Кельна, играющего современную музыку, в нем играют 25 человек, там есть гобой и все прочее. Я играл вместе с ансамблем по нотам, а Петер импровизировал. Это произведение не было выпущено на диске. Мы исполняли это произведение на фестивалях современной музыки в Кельне и Хаддерсфилде, осенью мы собираемся сыграть его в Польше, то есть в пространстве современной академической музыки, где Петер Бретцманн обычно не появляется. Это интересный пример того, как свободная энергия и структуры движутся навстречу друг другу и встречаются. А последний наш диск, «Risc» (кстати, Илья Белоруков недавно написал очень хорошую рецензию на этот диск, мне кажется, он понял, что мы имели в виду), состоит из семи номеров, три из них — типичная свободная импровизация, в остальных четырех введен новый пласт — электроника. У нас был друг (Герд Рише — Г.Д.), который, к несчастью, умер три года назад, он работал в авангардных студиях электронной музыки. На этом диске мы работали с его материалом, как в каменоломне: перезаписывали, пересочиняли. Так что Бретцманн здесь снова оказался в контексте сочинительства.

Вашу манеру игры в Full Blast, как и манеру игры Вертмюллера, сравнивают с манерой игры музыкантов, играющих спид-метал. Намеренно ли вы использовали такие приемы?

Я забыл сказать, что Вертмюллер не только академический и джазовый ударник, у него также была группа Alboth — моя любимая рок-группа. Сегодня можно сказать, что они играли прогрессив-метал, но в то время, в девяностых, это считалось ближе к хардкору. Они играли очень быстрые, сложные, яростные композиции, у них была фантастическая энергия. Так что у Вертмюллера есть еще и этот бэкграунд. Он мастер игры на двойной бочке. И, конечно, когда Вертмюллер играет свободную музыку, он играет не просто как свинговый барабанщик. Со мной похожая история. Поскольку я как басист не принадлежу к джазовой традиции и не играю по четыре ноты в каждом такте, я хочу разделить с ним этот напор. Это не значит, что я должен обязательно играть тысячу нот в такте, но если он играет быстро, то я тоже. Иногда я использую дисторшн. Мне это знакомо, поскольку в Steamboat Switzerland есть элементы рока и металла. Вот еще одно отличие Full Blast от обычных ансамблей, играющих свободную импровизационную музыку.

Играли ли вы когда-нибудь на гитаре в Full Blast?

Почти никогда. Это немножко смешная история. Во время первого турне по Штатам в 2004 году я не был уверен, будет ли хорошо звучать трио акустического саксофона, барабанов и электрического баса. Взять с собой контрабас я не мог, хотя инструмент у меня есть, и тогда я играл и на контрабасе тоже. Так что у меня в течение всего турне была с собой акустическая гитара. И однажды во время саундчека я попробовал… и больше не пробовал ни разу. Потому что трио безусловно был нужен бас. Был случай, когда мы пригласили еще нескольких музыкантов поиграть с нами, и тогда в двух сетах я играл на подзвученной акустической гитаре. Я ее чаще использую в других случаях, например, со Steamboat Switzerland, когда у нас бывает акустический состав.

Значит ли это, что в последнее время вы гораздо чаще используете бас, чем гитару?

Верно. И в Steamboat Switzerland я обычно играю на басу. Бывают эпизодические импровизационные ансамбли, в составе которых я играю на гитаре. Мне это нравится, но с двумя любимыми ансамблями и в нескольких любимых проектах я использую бас. Я преподаю игру на гитаре, но сам играю на сцене редко.

Часто ли вы участвуете в исполнении произведений современных композиторов?

Да, но я хотел бы заметить вот что. Двадцать лет назад я много играл в разных ансамблях любую современную академическую музыку как гитарист и басист. Но со временем я осознал, что новая музыка — это не всегда хорошая музыка! И в последние пару лет я сосредоточился исключительно на исполнении по-настоящему хорошего материала. Играю только произведения, которые мне действительно нравятся. Обычная жизнь для музыканта сейчас — играть все, что предлагают. Но меня это уже не устраивает. Так вышло, что один из моих любимых композиторов — Вертмюллер! (Смеется.) Обычно я играю на бас-гитаре в его произведениях для Klangforum Wien, Ensemble Musikfabrik, берлинского Ensemble Mosaic, других ансамблей. Я много играю его сочинений. Недавно я играл с Венским симфоническим оркестром «Плот “Медузы”» Ганса Вернера Хенце, там есть партии бас-гитары и электрогитары. Это произведение конца шестидесятых, одно из первых сочинений для большого ансамбля, где есть бас-гитара. Это было потрясающе.

Что вы можете рассказать о работе с Хольгером Чукаем, с Джоном Кейлом?

Это было здорово! С Хольгером Чукаем мы играли на двух фестивалях. С Джоном Кейлом у нас было три концерта: два в Голландии и один на фестивале Meltdown в Лондоне, когда куратором была Патти Смит. Это был ансамбль, в котором играли еще двое моих друзей из Steamboat Switzerland. Мы играли как рок-группа, и Кейл во время фестиваля в Голландии попросил, чтобы мы ему аккомпанировали на одном концерте. В то время он работал только в студии, у него не было концертной группы, по крайней мере в Европе. Он попросил нас и еще нескольких музыкантов, так что всего на сцене было семь или восемь человек. В Голландии к этой группе присоединился и Хольгер Чукай, который тоже участвовал в фестивале. На Meltdown Чукая не было, но был Ник Фрэнглен, он использовал электронику.

Кейл пел свои песни?

Да. За два-три дня до выступления мы еще не знали точно, какие песни будем играть. Была всего одна репетиция, а на следующий день мы уже играли перед аудиторией в тысячу человек. Кейл любит рисковать. Он никогда не исполняет свои песни одинаково, так что нужно быть готовым к его реакции. Кстати, недавно я был на концерте Кейла в Цюрихе, это по-прежнему потрясающе. Я имею в виду именно концерты — его последние альбомы мне не очень понравились. Он не повторяет одни и те же песни по много раз, он каждый раз все делает по-разному. И музыкантам, играющим с ним, нужно быть очень внимательными.

Я читал, что вы учились не только музыке, но и истории, в том числе чему-то, связанному с Россией.

После того, как я закончил учиться музыке, я играл не очень много. У меня еще хватало ресурсов на что-то другое. И я стал изучать историю, сконцентрировавшись на Восточной Европе, конце 1980-х — начале 1990-х. Очень интересный период: Перестройка, «бархатная революция» в Чехословакии, польская «Солидарность». Я не закончил обучение, занимался этим года два для собственного удовольствия, историком я быть не собирался. В 1993 году два месяца я провел в Петербурге на филфаке. Мне был очень интересен русский язык, я его тоже учил, сдавал экзамены. Но это было давно, и у меня нет (говорит по-русски) разговорной практики. Трудно. Очень много забыл. (Переходит обратно на английский.) Жду, когда окажусь в России и смогу сказать пару фраз. Еще в начале девяностых я работал как руководитель студенческого туристического агентства, несколько раз ездил с группами студентов и ученых в Россию — в Сибирь, например. Это было здорово. В те годы я часто бывал в России.