XXI-й век будет либо мистическим, либо его не будет, — говорила Татьяна Михайловна Горичева. Теперь Татьяны Михайловны — нет. Но и XXI-го века — нет. Пока ещё нет. Или — уже не будет.

Мы застряли в бесконечном XX-м. Что это значит? То, что одна за другой и без остановки идут мировые войны? Первая, Вторая, Третья, Четвёртая… Пока они не закончатся и не воскреснут все мертвецы — не будет нового века? XX-й век — это век после смерти Бога? И век после реанимации мёртвого Бога, в котором хорошо чувствуют себя два проекта — секулярный (убийца) и постсекулярный (реаниматор)? Как было бы здорово сказать, что вместе с пост-секулярным поворотом, мы вступили в новый век. Но это не так. В большинстве своём постсекулярность современности отмечена пятном реакционности. Фундаментализм, нью-эйдж (в котором само слово “нью” является знаком его беспросветной ветхости), таро, (нео)язычество. Но дело не в том, что нас тормозит сама реакционность, а в том, что она поверхностна. Она плоская и гомогенная. Воскресший Бог потерял память. Он потерял связь с прошлым и будущим. А без прошлого и будущего нет и шага в новый век. "Век мой, зверь мой, кто сумеет / Заглянуть в твои зрачки / И своею кровью склеит / Двух столетий позвонки?" писал Мандельштам сотню лет назад. И его вопрос я хочу поставить нам. Кажется, что крови льётся предостаточно. Но она слишком жидкая. Она ничего не клеит и мгновенно проскальзывает. И мы не стремимся её собирать. Мы закрываем глаза и умываем руки. 

“Хватит этой крови!”, — скажут некоторые. “Из-за вашей жажды крови, мы и застряли в этом веке!”, — скажут они. Я так не думаю. Я думаю, что есть резон лить кровь, но, другое дело, что лить ее стоит не мимо, и стоит насытить её, сделать густой. Такой, чтобы она могла склеить позвонки веков.  

В “Сумме атеологии” Жоржа Батая мы встречаем два важных понятия — сообщение и дружество. И оба они — есть нечто мистическое. 

Сообщение — это перетекание одного в другое, их слияние и совместность. Сообщение возможно при нарушении границ, при вторжении одного тела в другое, которое невозможно без разрушения. Как минимум без разрушения аутического пузыря, который висит над каждым из нас, особенно после “цифровизации”. 

Если мы разрежем наши ладони, ты и я, и соединим их, если мы смешаем нашу кровь, то это будет сообщение. Если мы комплементарно “початимся” — это будет обман. 

Растворение в цифровом — это не шаг в XXI-й век. Это провал в безвременье. В “конец истории”, речи о котором, так же, скорее, являются ложью или манипуляцией. 

Батай выделял четыре феномена, ведущих к сообщению, — смех, экстаз, поэзия, эротика.  

Но сообщаясь на гомогенной плоскости, мы опять же никуда не придём. Сообщение необходимо с другим или другой. И, конечно, с дальним/дальней. Нам не склеить позвонки веков, века нынешнего и века грядущего, без установления сообщения по двум осям. Вертикальной — прошлое/будущее, старость/детство и горизонтальной — мужское/женское, своё/чужое. 

Но как нам связаться кровью с другим временем? Как сообщиться с трупом из прошлых веков, если вся его кровь уже вытекла и исчезла? Поэтому существует второе понятие — дружество. Дружество — это связь дальних. Это сообщение, которое не требует ни физической близости, ни соприсутствия в одном времени. Мы остаёмся друзьями, даже если не общаемся десятилетиями. 

К примеру, Батай существовал в дружестве с Ницше, когда писал свою работу о нем во время Второй Мировой. 

Во многом, но и не только, та кровь, которая сообщает нас с прошлым — это чернила, краска, желатин, нефть. Но, конечно, тут первичнее чувство и мысль. 

А что оставим мы, с нашим цифровым следом? Который, как говорят, невозможно замести, но, и, в то же время, его невозможно передать. Им невозможно сообщиться, а только вступить в коммуникацию. 

Одна маленькая вспышка на солнце — этом ужасном батаевском символе сакрального, и конец всем нашим цифровым заметкам. Конец всему ложному вирт-сообщению. 

Современный художник, поэт, мыслитель — является могильщиком нашего будущего, если не находится в дружестве с прошлым. Кровавый диалог склеивающий позвонки ведётся с дальними, при чтении Батая, Мандельштама, Горичевой (теперь), а не только при беглом чтении “современников” в тоскливом ожидании, когда же среди них замаячит и твоё имя. 

Но дружество и сообщение, как условие мистического XXI-го века необходимо и с будущим. О чём тут речь? О том, чтобы заботиться об условиях окружающей среды, чтобы нашим потомкам было где жить? Это вполне в духе Горичевой. Она немало посвятила себя вопросам экологии. Но это и взгляд в сторону детства. 

Это способность и желание делиться. Сообщаться и множиться. Смотреть в глаза собственным детям. 

Милитаризм предлагает плодиться во имя воинства. Но мы не прекратим войны, перестав плодиться. Плодиться во имя дружества — альтернатива. Сообщаться с будущим, орошая руки кровью, выходящей из чрева роженицы.    

Горичева выступала за нечеловеческих животных. За землю. За женщин. 

А ещё есть мужчины, иноземцы, призраки. 

Только сообщаясь все вместе, эти силы и слабости, сгустят свою кровь, и, не жалея её, раскрыв свою плоть, открыв в себе мистический тёмный свет внутреннего, они смогут приклеить свой позвонок XX-го века, к грядущему XXI-му. Или — его не будет. Либо ничто — либо “новая земля и новое небо”, которая вовсе не является выходом из истории и разрывом с историческим. Это именно что шаг, позвонок. Тот возможный грядущий век. Или “Царствие Небесное”, в котором “нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но всё и во всём — Христос”. И это не безвременье, а именно что XXI-й век. Которого может и не быть. И, даже, если он будет, то он закончится. Потому что конечно всё, а то, что бесконечно — одиноко. Оно не может сообщаться и быть в дружестве. “Всё и во всём” — не безразличная масса. “Быть волной среди волн”, так мыслил это Батай. “Волна волне не говорит другая”, — пишет Роман Белоусов.  

Но ничего этого не будет без мистики. Где мистика — это способность отличать одну волну от “другой”. Волна “не говорит”, но это не значит, что она не отличает. Мы должны открытыми глазами, которые радостно плачут кровью, смотреть во все четыре стороны: в прошлое, в будущее, в иное-человеческое и в иное-нечеловеческое. И этот крест — есть тот кровавый крест-сгусток, который соединит века. Мы должны смотреть и сообщаться, а не отворачиваться и уничтожать.    

Иначе ничего не будет. 

Только ваш славный цифровой рай, в котором вы будете вечно смотреть самые лучшие рилсы, которые будут генерировать нейросети, черпая сюжеты прямо из вашего угасающего либидо. 

Может быть, это не плохо. 

Но это тотальное одиночество. 

Но одиночество — это не монотеизм. 

Одиночество — это побег, но не шаг. И я никого ни к чему не призываю. И никого не сужу. Каждому решать самому и самой. 

Я просто вижу это. И может быть — я глубоко не прав. Но лучше я буду не прав, чем сдамся и растворюсь в плоскости безвременья. Ведь не сдавались и те, с кем я в дружестве. 

И пока я в дружестве с ними, то, может и в том “нигде”, которое скорее всего придет вместо XXI-го века, появятся те, кто вступит в дружество со мной. Вопреки всему. Даже вопреки тому, что я пишу цифрой.

Если только проклятое солнце не уничтожит все наши заметки. А может быть, пусть лучше и уничтожит. Так будет честнее. 

Пишите от руки.