Э/эон
“Душа должна родиться в Боге,
чтобы Бог мог родиться в душе”
Мейстер Экхарт
“Он Эон дающий эон…”. Эта строка встречается в Апокрифе Иоанна.
“Смыслом” моей дальнейшей мысли вовсе не является попытка реконструкции того “смысла”, который в него могла вкладывать та культура, которая и является его автором — Культура Иоанна. Смысл простирается на попытке разворачивания ассоциативного ряда моей культуры, культуры меня, и цитат тех Имён, которые вплетаются в мою речь.
Важно отметить существующее в переводе данной строки различие между Эоном с большой буквы и эоном с маленькой. Возможно именно для высвечивания этого феномена, в начале предложения добавлено, как бы не нужное слово “Он”, чья заглавная буква “О” подчёркивает смысл заглавной “Э” в слове Эон.
Это различие, различие между Эоном и эоном, может быть рассмотрено с той точки зрения, которая будет обращать внимание на проблему причинности. Наличие заглавной буквы и буквы строчной, указывает не на то, что под Эоном и эоном имеется в виду разное по своей сущности, а на то, что они отличаются занимаемой позициией: причина или следствие. Можно сказать, что здесь есть взаимозависимость, но та, в которой один из элементов порождает второй, то есть ему предшествует. Это предшествование кажется близко и понятию творения, и выход к нему позволяет нам рассматривать причину, то есть творящее, не обязательно вписанным в матрицу Хроноса, но и тем, что спокойно уживается в сфере Эона. Эон предполагает некое отсутствие внутреннего времени, при этом содержа всё время внутри себя. Время в Эоне дано всё единовременно, то есть, при условии наличия в нем времени и возможности говорить о предшествовании, тем не менее, единовременная данность, позволяет располагать мгновения в нём достаточно свободным образом. Расположение причины и следствия в обратном порядке, возможно благодаря Эону, но им не ограничивается. Порядок и последовательность принадлежат линейности и Хроносу, в том числе и “обратный порядок”. Получается, что только благодаря проникновению Хроноса в Эон, возможно сразу два события, событие отвязки от предшествования причины следствию, и выстраивание их в другой порядок. Так в свою очередь следствие может предшествовать причине.
Возникает вопрос. Как Хронос проникает в Эон? Возможно благодаря судьбе. Благодаря тому, кто проживает этот Эон. И этот проживающий вполне вероятно Субъект.
Работу обратной причинности можно наблюдать на примере работы сновидения. Бывает так, что вспоминая сон, Субъект встраивает в него задним числом объект или качество объекта из того мгновения, которое наступает после самого акта сновидения. Так, причиной возникновения в рассказе о сне синего цвета на платье приснившейся девушки, может выступать синяя мигалка на проехавшем за окном автомобиле в момент рассказа, или даже синица сидящая утром на подоконнике.
Прочтение двух эонов в строке Иоанна именно как Э/эона, то есть того, что свободно обращается с вопросом причинности, позволяет перевести проблему различия заглавной и строчной буквы в те координаты, которые могут накладываться на карту Парменида, и Мартина Хайдеггера. То есть мы можем говорить о Знании и Мнении и о Бытии и Сущем, говоря об Э/эоне. При этом находя в них взаимозависимость подобного толка.
Данные пары оказываются возможны именно благодаря проникновению Хроноса в Эон, что кстати говоря уже несёт в себе обратную причинность. Можно сказать и так, что идея времени (Эон) порождает время линейное (Хронос), как один из способов своего существования. Но мы предпочитаем быть более свободны от восприятия Эона как эйдоса, и это возможно, именно
Доступ к Эону возможен из Хроноса, причём в этот момент сам Хронос, может быть отброшен, оставляя нас либо перед лицом мистического богословия, то есть как раз перед лицом Э/эона или перед лицом более пессимистично настроенной повестки, то есть той, которая будет воспринимать “растворение” Хроноса в Эоне не как постижение непостижимого, а наоборот, как ангажированность Сущим и забвение Бытия.
Это проблема Текста, и “текста” именно тотального. Кажется, что свойство речи именно и заключается в том, что она может быть только последовательностью. Цепочкой слов, высказываний, мыслей. Эта последовательность характерна тем, что два означающих, два слова, не могут быть высказаны одновременно, и даже такая форма написания как Э/эон имеет лишь отсылку к возможности реального эонического схватывания, но, по факту, она всё равно будет являть “Э/э”, как последовательность. Тем не менее мы не исключаем возможные прорывы, возможные предъявления одновременного, однако они достаточно спекулятивны.
Из последовательности в речи выводится и то, что сама речь существует, в том числе, для того, чтобы оградить Субъекта от тотального желания “всего и сразу”, которое кажется присуще желанию как таковому, и может быть поддержано предположением, что “природа занимает все возможные положения”, то есть всё что мыслимо, то или есть, или было, или будет. Не будь речи, создающей последовательность, то есть канализирующей желание, Субъект просто замер, стал бы неподвижным, как Бытие Парменида. Интересно отметить, что именно заМИРание скорее всего постигло бы Субъекта, а вовсе не разрывание на части и агония, как могут мыслить те, кто думает, что если дать возможность человеку совершать всё что он хочет, то он непременно окунётся в пучину вседозволенности, которая не совместима с благополучным сосуществованием субъектов. Скорее всего его постигнет именно оцепенение — это более правдоподобная картина.
Но.
В то же время, (во время Эона), именно в человеческой психике, мы с легкостью обнаруживаем феномены обратной причинности. Тут стоит оговорится о том, что психика в данном случае оказывается сопряжена с речью. Сопряжение психики и речи, а я хочу подчеркнуть что не имею в виду их отождествление, производит эффект того, что с одной стороны в психике время оказывается “отсутствующим”, все означающие, воспоминания, знания даны в ней одновременно, но их раскрытие происходит актом высказывания, все же детерминированным, пусть и “сверх”.
То положение, в котором оказывается субъект, когда сталкивается с тем, что в мгновении он, как ему кажется, не способен получать доступ к следствиям, располагающимся якобы в будущем, решаемо через допущение того, что данное мгновение, из которого Субъект говорит, как раз и оказывается самим будущим, то есть тем, что закольцовывает его, чем его совершает. Будущее это и есть то, что можно назвать фантазмом. Фантазм дан в мгновении.
Такой совершённый субъект грезит вечностью и мгновением, он грезит единым и многим, сущим и бытием, знанием и мнением, но что, если куда более ловко, эта грёза выражается в конструкции “Эон дающий эон”, где сохраняется Одно, снимается противоречие и заменяется таким различием, которое уже не диалектично, а присуще другому языку. Этот язык, созданный многие века назад, на удивление оказывается куда более революционным по отношению к решениям определенных онтологических вопросов, чем тот современный язык, который славится безудержным увеличением концептов. Различие через Одно, без деконструкции, кажется не только методом Иоанна, но и возможной программой со-бытия будущего Субъекта, где именно укрепившись в Одном, различия говорят как свободные сингулярности, а не как постоянные оппоненты. Эти сингулярности даны в едином акте проживания, в котором взаимозависимо сосуществуют акт творения и сотворённое, и, кажется, именно такое представление о мироздании может быть вычитано из строки Иоанна.
