В международном конкурсе фестиваля «Послание к человеку» показали «День победы» Сергея Лозницы. Гордей Петрик — о том, почему это самый личный фильм режиссера и важное социальное высказывание в контексте сегодняшней России.

На экране появляется надпись белым по черному: День победы. Так начинается каждый фильм Сергея Лозницы — хотя гораздо логичнее было бы поменять местами цвета. Его Россия всегда было темной, гиперболизированной в своей черноте, проехав по ней его герою хотелось убить себя и всех соотечественников. После двух хроникальных фильмов о революции («Майдан», «Событие»), режиссер обращается, возможно, к самой табуированной, закрытой для новых рефлексий теме сегодняшней России — празднованию Девятого Мая.

Тысячи русских со всех стран бывшего СССР, разодевшись, съезжаются в Трептов-парк, на Берлин, чтобы спеть гимн, выпить и cплясать под гармошку — сплотиться в карнавале на братской могиле. Они едут туда по зову крови, на Берлин. Казахстан, Урал, Сибирь, Грозный — города, страны и регионы большой советской родины перечисляются случайными героями на протяжении всего фильма. На праздник приехали «Ночные волки» и хором запели «Катюшу» под флагом России и фотографиями убитых тогда, в Великую Отечественную, и сейчас, в ДНР. На них глазеют, подпевают, фотографируют. В торжественной речи суровые байкеры в кожанках тоже будут говорить о том, что неважно, где родился, важно, что воевал. Георгиевская лента — для них общий флаг, «Катюша» — эвфемизм народного гимна. Но в исполнении этого гимна нет искренности, скорби, боли. Боли, которая пронизывала лица и голоса протестующих в другом фильме Лозницы — «Майдане». На Майдане не устраивали народных гуляний у мемориалов погибшим и не надевали военную форму без надобности. В Трептов-парке, наоборот, пилотка есть у каждого второго. Все мальчишки — солдаты в гимнастерках, все девчата — медсестры, одетые по моде военного времени.

У памятника Солдату-освободителю проходят веселые конкурсы с плясками под песни от фольклорных ансамблей. В музыкальной программе — всё, что дорого сердцу и уху рожденного в СССР, Тухманов, «Ти ж мене підманула» и «Едут-едут по Берлину наши казаки», — песни от лирико-поэтических до националистских. Под «Я рожден в Советском Союзе» беззаботно пляшут люди с фотографиями ветеранов в рамочке. После «Бессмертного полка» улицы — что Москвы, что Берлина — полны таких фотографий с мусором вперемешку. Только вот ветераны не пришли. Этот момент подчеркивают нечаянные фразы, которые с легкостью могли бы вписаться в каких-нибудь «Бесславных ублюдков»: «Ветераны, есть кто-нибудь?», «Ветераны Великой Отечественной, подойдите, пожалуйста!».

Нечто близкое к этим «празднествам» раньше показывали в передаче «Играй, гармонь», ее любил мой дедушка. Там казаки ездили по маленьким деревням и сёлам, устраивали в них народные гуляния: пели, пили, танцевали и всячески веселили местных. Передачу показывали часов в семь утра, и дедушка, как и многие пенсионеры сталинской закалки, по такому случаю специально заводил себе будильник. Может, и сейчас показывают, не знаю. Дедушка грезил восстановлением Советского Союза. И, наверное, веселье в День победы, по факту неотличимое от той утренней программы, относится именно к этому, очень русскому, старорежимному желанию.

В Советском Союзе военного кино было настолько много, что оно превратилось в поджанр фильмов категории B. 9-го мая по телевизору — одни военные фильмы.

Во время просмотра «Дня победы» бывает сложно поверить в подлинность кадров. Красный флаг постоянно лезет в объектив камеры. В первой сцене, так полюбившейся иностранной прессе, две собачонки везут тележку с портретом Иосифа Виссарионовича Сталина. Улыбающиеся дети держат дюжину советских флагов для групповой фотографии, — так могла бы выглядеть удачная политическая карикатура. В одном из лучших эпизодов фильма к группе людей с флагами подходит удивленный немец, спрашивает, почему, а они ему и говорят: другой менталитет у тебя, поэтому и не понимаешь. «Что русскому хорошо, немцу — смерть». Эта фантасмагоричность психологически объяснима пребыванием в стране-проигравшем, но почти то же самое ежегодно происходит в парках центральных городов России. Десакрализированный день скорби давно превратился в повод для встречи с единомышленниками, будь то около-фашистская гордость за свою нацию или шукшинское желание праздника души.

Сквозь прайд, однако, пробиваются «нормальные» лица (один из постоянных тезисов Лозницы: лицо — зеркало души). А в многоголосицу после не первой бутылки водки закрадываются исполненные скорби голоса. Таких меньшинство, и Лозница впускает их в фильм порционно. Сколько не смотришь «День победы», выделяешь из ликующей толпы новых персонажей другой масти. «Ночные волки», силовики ДНР, гэдээровские коммунисты, бабы в кокошниках, мужчины-мужланы в кожаных куртках с вышитым российским флагом или серпом и молотом и те, кто по ошибке купили германскую форму вместо советской. Этот список можно продолжать бесконечно. Людей будто бы свели с ума трупы, лежащие под их ногами. Семья из Казахстана на камеру поздравляет соотечественников, желает им счастья, здоровья и ценить друг друга. Мальчишка лет пяти, неумело играя на дудке, представляет чтение имен погибших. По Лознице, халатность в отношении исторической памяти — главная проблема современного общества. В Трептов-парке захоронены сотни солдат.

Очередь к мемориалу исчисляется метрами, а люди, заходя внутрь, первым делом достают смартфоны и начинают бездумно фотографировать интерьер. Дети в пилотках улыбаются на камеру. В тесном склепе с горой искусственных цветов по центру не протолкнуться. Мелькают вспышки, клацают затворы фотоаппаратов. Вспышка ежесекундно отражается в пятиконечной красной звезде. На нее, как на источающую свет эмблему победы, обращены все взгляды (включая операторский). Вдалеке играет «С чего начинается Родина?». В последних строчках песни Михаил Матусовский, перебрав все возможные варианты ответа, снова переходит к вопрошанию. Не может ведь Родина начинаться «с того, что в любых испытаниях у нас никому не отнять» или «с этой дороги проселочной, которой не видно конца». Подобный эпизод был в «Аустерлице», предыдущем документальном фильме Сергея Лозницы. Толпы туристов фотографировали решетчатые окна и заглядывали в пустые камеры заключения в надежде обнаружить знакомую символику или атрибуты эпохи.

В «Аустерлице», где критике подвергался «концлагерный туризм», взгляд режиссера сохранял нейтральность. Невозможно было выудить отдельные лица из общего, по существу, бездумно-безумного, человеческого потока, голоса сливались в гул, а кадр сохранял аскетичность. В «Дне победы» Режиссер-документалист уже не холодно наблюдает и не хронологизирует. Он любит своих нечаянных героев, но ужасается их действиями. Он понимает причины, а значит, автоматически вовлечён. Экзальтированная интонация переливается в патетическую, дистанция невозможна. Лозница не пытается приоткрыть завесу незыблемости советских традиций, равно как и не собирается их объяснять. Глазами антрополога, с камерой вместо микроскопа, он рассматривает постсоветского человека. Так день победы оказывается персональным катализатором русскости, русскости Сергея Лозницы.

Его антитеза — строгие статичные кадры фрагментов барельефов Вучетича. Военные образы, один страшнее другого, трактуются ценой веселья. Строки окуджавской «Шинели», единственной песни, вмонтированной в фильм насильно, превращенной одновременно в про- и эпилог, хочется манифестировать, превратить в лозунг или попросту кричать в лица прохожим. «С войной покончили мы счеты, бери шинель, пошли домой!». За правду, против нейтральности. На практике и этот жест не имел бы смысла. «Шинель» частый гость прорусских 9-майских музпарадов и плейлистов, и найти ее в неразрывной паре с казаками, разъезжающими по Берлину, не составляет труда.

В финальном кадре «Дня победы» памятник Солдату-освободителю возвышается над народом и (тут впервые за весь фильм очень ясно ощущается претенциозная интонация, свойственная автору) над всем человечеством. Когнитивно считывается открытый, исполненный давно отчаявшегося морализма вопрос: почему освободители чувствуют себя завоевателями? Тысячи людей пишут на машинах «На Берлин!» и «Можем повторить», а георгиевская лента постепенно превращается в синоним ксенофобии и прямой угрозы. Собравшиеся у памятника надевают на себя и детей военные атрибуты в день антимилитаризма, а на торжественном (до смешного) параде — военной единицы больше, чем человеческой. У «Дня победы» очень русская, пылкая душа. Это живой и теплый фильм, бело-красный, как ясное небо предвоенных дней и советский флаг. И писать о нем можно только так же пылко и страстно.

После просмотра герои игровых фильмов Лозницы, в существование которых за пределами сознания автора, озлобившегося на весь русский мир, решительно не хотелось верить (и эстетические чувства, в общем, этому неверию способствовали), кажутся даже чересчур реальными, настоящими. Во всяком случае, такими их репрезентирует «День победы». И это самое страшное.