Заказать книгу.

Форсиция 

В хижине в Уютной Лощине близ речки Рукав Максуэй на, только-только весна, высыпает зверье, мы с возлюблен ным лежим в постели в мягкой тиши. Говорим с ним о том,  скольких людей носим с собой, куда б ни шли, как даже в  самом простом житье незаслуженные эти мгновенья — дань  умершим. По мере того, как ночь все глубже, мы ожидаем  услышать сову. Весь вечер с крыльца мы наблюдали, как  красноглазая тауи ожесточенно строит себе гнездо в неукро тимой форсиции с ее выплеском желтого по всему горизон ту. Я сказала возлюбленному, что названье «форсиция» я за помнила, когда умирала моя мачеха Синтия, в ту последнюю  неделю, она произнесла внятно, однако загадочно: Побольше  желтого. И я подумала, да, побольше желтого, и кивнула,  потому что была согласна. Конечно, побольше желтого. И вот теперь, как ни увижу эту желтую неразбериху, я про  себя говорю: Фор Синтия¹, для Синтии, форсиция, форсиция,  побольше желтого. Сейчас ночь, сова так и не прилетает. Лишь все больше ночи и того, что в ночи повторяется. 


Звать вещи их именами 

Прохожу мимо кормушки и ору: Скворцам пирушка! А затем через час ору: Плачущим горлицам продолженье  банкета! (Я называю кормушку пирушкой, а семечки  на земле — продолженье банкета.) Я так поднаторела  в наблюдении, что даже откопала бинокль, подаренный  мне одним старым поэтом в ту пору, когда была молода  и направлялась к Мысу с такой уймой будущего впереди,  что оно было словно личным моим океаном. Острохохлая  синица! — ору я, а Лукас смеется и говорит: Так и думал. Но он мне потакает, он так не думал совсем. Так же и  мой отец. Выкрикивает у кормушки, объявляя участников  пира. Бросает целый арахис-другой стеллеровой сойке,  навещающей низкую дубовую ветвь по утрам. Подумать  только, было время, когда я считала птиц какими-то  скучными. Бурая птица. Серая птица. Черная птица. Такая-эдакая птица. А потом я начала разучивать их имена  у океана, и человек, с которым я встречалась, сказал:  В этом твоя беда, Лимон, — ты сплошь фауна и совсем не  флора. И я начала учить названия деревьев. Мне нравится  называть вещи их именами. Раньше меня интересовала  только любовь — как она тебя стискивает, как устрашает,  как уничтожает и возвращает к жизни. Я не знала тогда,  что даже не любовь мне интересна, а мое собственное  страдание. Я думала, что от страдания все продолжает быть  интересным. До чего чудно, что я звала это любовью, а оно  всегда было болью.

Добрая история 

Бывают дни — посуда грудой в мойке, столик завален  
                                                                       книгами, —
потрудней прочих. Сегодня у меня в голове битком  
                                                                       тараканов, 

дурноты и повсюду болит. Отрава в челюсти, позади глаз,
между лопаток. И все же справа храпит собака, а слева — кот. 

Снаружи багрянники только-только взялись хорошеть.  
                                                        Говорю подруге, Тело
такое тело. Она кивает. Когда-то мне нравились истории  
                                                                       самые мрачные,
безрадостные, 

кем-то разбросанные выдержки из того, как скверно все  
                                                                                   бывает.
Мой отчим поведал о том, как жил на улице, еще пацаном, 

и как, бывало, спал ночами под рашпером в забегаловке,  
                                                                                     покуда
и их с напарником не уволили. Мне раньше чем-то  
                                                                       нравилась эта история, 

что-то во мне верило в преодоление. Но вот сейчас мне  
                                                                                нужна лишь

история о доброте человеческой, — так мне было, когда я  
                                                                       не могла перестать 

рыдать, потому что была пятнадцатилеткой с разбитым  
                                                                сердцем, он вошел и скормил
мне маленькую пиццу, резал ее на крохотные кусочки,  
                                                                       пока слезы не высохли. 

Может, я просто голодная, сказала я. И он кивнул,  
                                                           протянув мне последний кусочек.

Перевод с английского Шаши Мартыновой



Ада Лимон родилась в 1976 году. Американская поэтесса, обладательница международных стипендий Гуггенхайма, Макартура и Women of the Year. Удостоена статуса поэта-лауреата Библиотеки конгресса США (2023).

Шаши Мартыновой — переводчик, редактор, сооснователь книжного пространства и издательства «Додо Пресс», в прошлом — главный редактор издательства «Лайвбук», автор нескольких прозаических книг и поэтических сборников. Многократный номинант переводческой премии «Мастер», лауреат Переводческой премии Норы Галь (2019), финалист премии «Ясная Поляна» (2016). Член литературной академии Премии «Большая книга».

Выпускающая редакторка — Софья Суркова